Темное солнце - Вербинина Валерия - Страница 37

Мадленка подумала, что раз уж она осталась в живых, обижаться было бы и в самом деле глупо.

— Однако обвинения, выдвинутые против тебя, вынуждают нас быть осторожными. — Мадленка затрепетала, уловив в голосе великого комтура новые, лязгающие нотки. — Это не значит, разумеется, что мы не верим тебе. Ты единственный, кто может подтвердить, если понадобится, что крестоносцы не совершали того чудовищного преступления, в котором их обвиняют.

— Если он тот, за кого себя выдает, — тихо вставил рыцарь в серой одежде. Это был Вальтер фон Арним, комтур крепости Кенигсберг.

— Да. — Великий комтур нахмурился. — Есть ли кто-либо, кто может подтвердить, что ты действительно Михал Соболевский?

— Да кто угодно может это сделать, — сказала Мадленка, пожимая плечами. — Моя мать, мой отец, сестры, ксендз Белецкий…

«Охотно вам подтвердят, что я вовсе не Михал», — мелькнуло у нее в голове. Мадленка отогнала прочь эту неуместную мысль и смело улыбнулась в лицо великому комтуру.

— Что ж, покамест я тебе верю, — заключил Конрад фон Эрлингер. — Брат Боэмунд! — неожиданно сказал он.

Синеглазый поднял голову.

— Да, брат Конрад?

— Как, по-твоему, способен ли этот отрок зарезать двух женщин? Брат Филибер уже говорил, что не верит в это, но вот что думаешь ты? Тебе ведь довелось тоже с ним столкнуться, и ты далеко не так расположен к нему, как брат Филибер.

— Он и раненого добить не сможет, — холодно уронил Боэмунд, сжигая лже-Михала бирюзовым взглядом. — Нет, только не он.

— То есть ты считаешь, что он невиновен? — В этом — нет.

Ты считаешь, мы можем без урона для нашей чести дать ему убежище, чтобы он мог в случае необходимости защитить нас перед королем? — осведомился великий комтур.

Боэмунд фон Мейссен откинулся на спинку скамьи.

— Это глупо, брат Конрад. Его свидетельству никто не поверит.

— Это почему же? — вскинулся Вальтер из Кенигсберга.

— Потому, — невозмутимо продолжал Боэмунд, — что княгиню и эту лже-Мадленку убили моей мизерикордией и потому, что брат Филибер помог этому бесценному свидетелю бежать в Мариенбург. Отсюда всякий сделает вывод, что он был подослан нами и, следовательно, убийство матери Евлалии тоже наших рук дело. Король Владислав не поверит ни единому слову этого юноши, и я на его месте поступил бы точно так же.

— Но мы не убивали настоятельницу монастыря святой Клары! — горячо возразил фон Ансбах из Торна. — Это ложь, ложь, ложь!

Мадленка устала переминаться с ноги на ногу, ожидая, когда рыцари закончат препираться и обратят на нее внимание.

— Стрела и четки, не забывайте, — вмешался до того молчавший брат Киприан. — Это что-то да значит!

— Что вы думаете об этом, братья? Кто мог решиться на убийство матери Евлалии?

— Может, князь Доминик? — выпалил фон Ансбах. — Убийство как-никак совершено на его землях.

— Да, но смысл?

Тогда Август. Он ведь ее наследник, верно?

— Сам мальчик в этом сомневается. И потом, я знаю Августа: он бы никогда не поднял руку на собственную мать. Нет, тут что-то не то.

— Постойте, братья. Кто настолько ненавидит нас, что пренебрег угрозой разоблачения и подослал самозванку, во всем обвинившую нас?

— Не обольщайтесь, брат Вальтер: все поляки нас ненавидят.

— И литовцы, особенно они. Почему четки оказались у литовской служанки?

Все заговорили разом, перебивая друг друга, пока великий комтур не ударил ладонью по столу. Жилы на его шее вздулись.

— Тихо! — рявкнул он, и тут уж Мадленка не узнала его вкрадчивого мягкого голоса.

Шум сразу же стих, как по волшебству.

— Братья, — продолжал великий комтур, — во всем происшедшем есть какая-то тайна, но теперь, когда мы благодаря этому юноше узнали так много, мы в ней непременно разберемся. Я позабочусь о том, чтобы послать ко двору князя надежных людей, которые доложат нам, что и как. Ты, юноша, — обратился комтур к «Михалу», не знающему, куда деться, — покамест побудешь нашим гостем. Как-никак твоя голова очень дорого стоит, и мне не хочется, чтобы ты потерял ее раньше времени.

— Я бесконечно благодарен вашей милости, — пролепетала Мадленка, кланяясь в пояс.

— Ступай, юноша, — велел Конрад фон Эрлингер, — и не забывай почаще молиться, как то предписывает святая наша матерь церковь. Возможно, тебе придется задержаться у нас дольше, чем ты думаешь.

Мадленка, кланяясь, вышла из зала и поспешила к себе. Она не обманывалась расположением комтура и прекрасно понимала, что значат его слова.

«Значит, теперь я пленница крестоносцев, то есть пленник. — Мадленка весело хмыкнула. — Двести флоринов! А мой дед еще говорил, что я его сокровище и что мне цены нет. Одно утешение: Мальборк — хорошая крепость и так просто они меня не отдадут. Даже если князь Диковский будет три года под стенами стоять, ничего он не добьется».

И найдя утешение в этой мысли, Мадленка добралась до своей комнаты, не раздеваясь, рухнула на мягкую постель и мгновенно заснула.

На следующий день Мадленка начала обживать замок. Поскольку она теперь считалась под покровительством крестоносцев, ей разрешили бродить где вздумается, с условием, что она не попытается скрыться из Мариенбурга. Мадленка, впрочем, и сама не рвалась отсюда, отлично понимая, что ее ожидает, попадись она на глаза кому-нибудь из свиты князя Доминика или Августа Яворского.

Правда, кое-кто из крестоносцев, а именно синеглазый, тоже ее не жаловал, но он обязан был уважать решение великого комтура, а значит, с этой стороны ей ничего не угрожало.

Мадленка облазила всю территорию крепости, побывала на укреплениях, у складов, заглянула в часовню, где были похоронены почившие в бозе великие магистры и в их числе отважный Ульрих фон Юнгинген, убитый в Грюнвальдскую битву.

Твердыня Мальборка стояла уже около полутора веков и за это время успела значительно разрастись. Самым старым был Высокий замок, затем появился Средний замок, куда перебрались великие магистры, а в Нижнем замке были сосредоточены в основном склады, хозяйственные постройки и арсеналы.

В Мальборке жило и кормилось множество народу; Мадленка вначале пыталась сосчитать его жителей, но затем бросила это занятие, решив, что их тут точно не меньше, чем в Кракове. Все обитатели крепости были заняты делом: солдаты под руководством рыцарей беспрерывно тренировались, готовые в любой момент выступить в любую точку государства крестоносцев, священники служили мессы и ухаживали за больными и ранеными.

В отсутствие великого магистра великий комтур принимал послов, заслушивал донесения шпионов и распоряжался отправкой войск. Был в Мальборке и свой хронист, брат Киприан из Кельна — тот самый, кого Мадленка видела на совете, на котором обсуждалась ее дальнейшая судьба.

Заметив, что рыжий отрок бесцельно слоняется по крепости, пялясь на изображенных повсюду пеликанов, символизирующих Христа, брат Киприан сурово отчитал его, заметив, что господь не велел своим чадам лениться, и, обнаружив, что «Михал» кое-что смыслит в латыни, засадил его за переписывание своей хроники. Когда Мадленке осточертело, высунув язык, красиво перечерчивать на пергамент сведения о том, что, когда и почему случилось в замке, она посадила на текст жирную кляксу и сбежала к брату Маврикию в Нижний замок.

Брат Маврикий в своей особой пристройке, где стояли ящики, набитые землей, и всегда было жарко, как в пустыне, занимался совершенно неслыханным делом, а именно: выращивал виноград, дыни и всяческие диковинные фрукты, клянясь своей бородой, что если дело и дальше пойдет так успешно, то он на следующий год попробует посадить оливки.

Пока он возился с какими-то бледно-желтыми штуками в толстой кожуре, выглядевшими чрезвычайно аппетитно; но когда Мадленка набралась смелости и куснула один из сочных плодов, он оказался таким кислым и богомерзким, что из глаз у нее брызнули слезы. Назывался сей диковинный фрукт лимоном, и брат Маврикий, которому Мадленка пожаловалась на то, что эти лимоны, верно, выдуманы на погибель рода человеческого, долго смеялся кудахтающим смехом и никак не мог остановиться.