Малыш - Верн Жюль Габриэль - Страница 23

Что за ужин, да еще кругом все улыбающиеся лица, кроме, впрочем, старшего брата, всегда серьезного и немного грустного! И вдруг глаза Малыша наполнились слезами, скатившимися по щекам.

— Что с тобой, Малыш? — с тревогой спросила Китти.

— Не надо плакать, — прибавила бабушка, — тебя здесь все будут любить.

— А я наделаю тебе игрушек, — сказал Сим.

— Я не плачу… — ответил ребенок, — разве это слезы!

Да, он говорил правду, эти слезы были от полноты испытываемого им чувства.

— Ну, довольно, — сказал Мартен, но вовсе не сердито, — здесь, мальчуган, плакать запрещено!

— Я больше не буду плакать, сударь, — ответил он, бросившись в объятия бабушки.

Мартен и Мартина нуждались в отдыхе. Впрочем, все на ферме ложились рано спать, так как имели обыкновение вставать с восходом солнца.

— Куда мы его положим, этого мальчугана? — спросил фермер.

— Ко мне в комнату, — ответил Сим. — Я буду спать с ним на одной постели, как будто он мой маленький брат!

— Нет, детки, — ласково ответила бабушка. — Пусть он спит у меня. Он меня не стеснит, напротив, это доставит мне удовольствие.

Каждое желание бабушки исполнялось всегда беспрекословно. Поэтому в ее комнату принесли кроватку для Малыша, в которую его и уложили.

Чистые простынки, хорошее одеяло, все, что он уже испытал в свое кратковременное пребывание в лимерикском «Royal George Hotel» у мисс Анны Уестон. Но ласки актрисы не могли сравниться с ласками этой почтенной семьи. Он, вероятно, почувствовал разницу, особенно когда бабушка, укрывая его, крепко поцеловала.

— О! благодарю… благодарю!.. — прошептал он. Этим и ограничилась его вечерняя молитва, так как другой он и не знал.

Начиналось холодное время. Жатва была окончена. Вне дома почти уже нечего было делать. В этом суровом климате не сеют на зиму пшеницу, овес и ячмень — они не могут вынести продолжительных и сильных холодов. Мак-Карти, зная это по опыту, сеял их в марте и даже в апреле.

Но это вовсе не значило, что все оставались без дела. Надо было молотить ячмень и овес. И вообще в длинные зимние месяцы работа не переводилась. Малыш мог убедиться в этом на другой же день. Встав на заре, он отправился к хлеву, словно предчувствуя, что для него там найдется дело. Ведь ему, черт возьми, будет скоро шесть лет, а в шесть лет можно пасти уток, коров и даже овец, если, конечно, имеешь в помощь собаку!

Он заявил об этом на другое же утро, сидя за чашкой теплого молока.

— Хорошо, мальчик, — ответил Мартен, — ты хочешь работать, и это похвально. Надо уметь жить своими трудами.

— И я буду трудиться, господин Мартен.

— Но он так молод! — покачала головой бабушка.

— Это ничего, сударыня…

— Зови меня бабушкой…

— Так вот, бабушка, это ничего не значит! Я был бы так счастлив, если бы мог работать.

— Ты будешь работать, — уважительно произнес Мюрдок, удивленный стойкостью и уверенностью, слышавшимися в ответах ребенка.

— Спасибо, сударь!

— Я научу тебя ходить за лошадьми, продолжал Мюрдок. — И ездить верхом, если только ты не боишься.

— О, с удовольствием, — ответил Малыш.

— А я выучу тебя ухаживать за коровами, предложила Мартина, — и доить их, если ты не боишься их рогов.

— С удовольствием! — обрадовался Малыш.

— А я, — вскричал Сим, — пасти овец в поле!

— Пожалуйста, — сказал Малыш.

— Умеешь ты, малютка, читать?.. — спросил фермер.

— Немного и писать печатными буквами…

— А считать?..

— О да… до ста!

— Хорошо! — улыбнулась Китти. — Я выучу тебя считать до тысячи и писать прописью.

— Буду очень благодарен вам, сударыня.

Он соглашался на все, что бы ему ни предложили. Он, видимо, желал отблагодарить чем-нибудь добрых людей. Его самолюбие довольствовалось пока тем, чтобы быть маленьким слугой на ферме. Но в этих ответах фермеру понравилась вся серьезность его ума.

— Да ты у нас будешь просто сокровищем, Малыш… Лошади, коровы, овцы… Да если все это будет на твоем попечении, то нам и делать будет нечего… А сколько же ты запросишь у меня жалованья?..

— Жалованья?..

— Ну да!.. Ведь не даром же ты хочешь работать?..

— О нет, господин Мартен!

— Как, — вскричала удивленная Мартина, — он, не довольствуясь пищей, помещением и одеждой, хочет еще, чтобы ему платили?

— Да, сударыня.

Все смотрели на ребенка с таким удивлением, точно он сказал нечто несообразное.

Мюрдок, наблюдавший за ним, сказал только:

— Дайте ему объясниться!

— Да, — прибавила бабушка, — скажи нам, что ты хочешь зарабатывать?., деньги?

Малыш утвердительно кивнул.

— Сколько же… крону в день?.. — сказала Китти.

— О, сударыня!..

— В месяц?.. — спросила фермерша.

— О нет…

— В год, может быть? — сказал Сим, разразившись смехом. — Крону в год?..

— Однако чего же ты хочешь, мальчик! — уже серьезно сказал Мюрдок. — Я понимаю, что тебе захотелось зарабатывать, как это мы делаем все. Как бы мало ты ни получал, все же это приучит тебя считать деньги. Но что же ты хочешь?.. Пенни… Один коппер в день?..

— Нет, господин Мюрдок.

— Ну, тогда объяснись!..

— Я бы хотел, господин Мартен, чтобы вы каждый вечер давали мне камешек…

— Камешек?.. — вскричал Сим. — Уж не хочешь ли ты из камешков составить себе состояние?..

— Нет… Но это мне все же доставит удовольствие, а затем, через несколько лет, когда я буду большой, и если вы будете довольны мною…

— Решено, Малыш! — поддержал его Мартен. — Мы тогда променяем твои камешки на пенсы или шиллинги!

Все поздравили Малыша с блестящей мыслью, и в этот же вечер Мартен Мак— Карти дал ему камешек, один из тех камешков, каких в Кашене оставалось еще целые миллионы. Малыше старательно спрятал его в большой глиняный горшок, который дала ему бабушка и который он превратил в копилку.

— Странный ребенок! — сказал Мюрдок отцу.

Да, на его хорошую натуру не могли повлиять ни дурное обращение Торнпиппа, ни дурные советы школьников Ragged school. Наблюдая за ним, семейство признало его хорошие задатки. Он не лишен был даже веселости, свойственной национальному темпераменту ирландцев и встречаемой даже у последних бедняков бедной Ирландии. Но он, однако, не был одним из тех мальчишек, которые готовы шалить целый день и вечно рассеянны, точно следят за полетом мухи или птицы. Он во все вдумывался, вникая в суть вещей, всех расспрашивая и желая все знать. Взор его был пытливый. Какую бы он вещь ни нашел, хотя бы просто булавку, он всегда поднимал ее и прятал, точно это был шиллинг. Он берег одежду, заботясь, чтобы она была всегда чистой. Все принадлежности его туалета были в большом порядке. У него была врожденная любовь к чистоте. Он отвечал вежливо, когда с ним разговаривали, но не стеснялся расспрашивать, если чего-нибудь не понимал. В то же время он сделал большие успехи в грамоте. Арифметика давалась ему особенно легко; это не значило, что он был одним из тех детей-феноменов, которые, выказывая необычайные способности в детстве, делались в зрелом возрасте самыми заурядными людьми; он только легко соображал в уме то, для чего другие дети прибегали бы к перу. И Мюрдок не без удивления должен был сознать, что всеми поступками Малыша руководил недюжинный ум.