Путешествие и приключения капитана Гаттераса - Верн Жюль Габриэль - Страница 43

Экипажу брига грозила опасность замерзнуть; люди не выдержали бы и сорока восьми часов, если бы температура, царившая в ледяных просторах, проникла в кубрик. Каждый с ужасом видел, что топливо подходит к концу.

Наконец, 20 декабря, в три часа пополудни, огонь в топке погас; матросы, стоявшие вокруг печи, угрюмо поглядывали Друг на друга. Один лишь Гаттерас неподвижно сидел в своем углу; доктор, по своему обыкновению, взволнованно шагал по кубрику; он положительно не знал, что предпринять.

Температура в помещении мгновенно понизилась до -7°F (-22°C).

Но если доктор стал в тупик, если он не знал, что теперь делать, то другим это было хорошо известно. Шандон, холодный и решительный, Пэн, с горящими яростью глазами, и два-три матроса, которые могли еще двигаться, подошли к Гаттерасу.

— Капитан! — сказал Шандон.

Гаттерас, погруженный в раздумье, не слышал его.

— Капитан! — повторил Шандон, касаясь рукой его плеча.

Гаттерас выпрямился.

— Что такое? — спросил он.

— Капитан, у нас больше нет топлива!

— Так что же? — отозвался Гаттерас.

— Если вам угодно, чтобы мы замерзли, — со злой иронией произнес Шандон, — то мы покорнейше просим вас уведомить нас об этом!

— Мне угодно, — сурово ответил Гаттерас, — чтобы каждый исполнил свой долг до конца.

— Есть нечто выше долга, капитан, — возразил Шандон, — это — право человека на самосохранение. Повторяю, все топливо вышло, и если такое положение вещей продлится два дня, то ни один из нас не останется в живых!

— Дров у меня нет, — глухо ответил Гаттерас.

— В таком случае, — яростно крикнул Пэн, — их можно нарубить там, где они есть!

Гаттерас побледнел от гнева.

— Где же это? — спросил он.

— На бриге! — нагло ответил Пэн.

— На бриге? — повторил капитан, сжав кулаки и сверкнув глазами.

— Ну, конечно, — ответил Пэн. — Когда судно не может больше нести свой экипаж, то такое судно жгут!

В начале этой фразы Гаттерас схватил топор, в конце ее топор уже был занесен над головой Пэна.

— Негодяй! — крикнул Гаттерас.

Доктор бросился к Пэну и оттолкнул его; топор глубоко врезался в палубу. Джонсон, Бэлл и Симпсон стали рядом с Гаттерасом, готовые его защитить. Но вдруг с коек, превратившихся в смертные одры, послышались жалобные, тоскливые, скорбные голоса.

— Огня! Огня! — стонали больные, продрогшие до костей под своими одеялами.

Гаттерас овладел собой и, помолчав несколько минут, спокойным голосом сказал:

— Если уничтожить бриг, то как же мы вернемся в Англию?

— Быть может, — ответил Джонсон, — можно сжечь менее существенные части судна, например планширь и фальшборт.

— Шлюпки все-таки останутся, — подхватил Шандон. — Впрочем, что мешает нам построить небольшое судно из остатков брига?

— Никогда! — отрезал Гаттерас.

— Но все-таки… — попробовали возразить кое-кто из матросов.

— У нас большой запас спирта! — ответил Гаттерас. — Сожгите его до последней капли.

— Что ж, спирт так спирт! — воскликнул Джонсон с деланной беззаботностью.

При помощи толстых фитилей, пропитанных спиртом, бледное пламя которого лизало стенки печи, Джонсону удалось на несколько градусов повысить температуру в кубрике.

В течение нескольких дней после этой прискорбной сцены дул южный ветер; потеплело; снова поднялась метель. В дневные часы, когда снегопад затихал, иные матросы ненадолго уходили с брига, но большую часть экипажа офталмия и цинга приковали к кораблю. Впрочем, нельзя было ни охотиться, ни ловить рыбу.

Но морозы ослабли лишь на время; 25-го числа ветер вдруг переменился, замерзшая ртуть опять скрылась в чашечке термометра; пришлось прибегнуть к спиртовому термометру, который не замерзает даже в самые сильные холода.

Доктор ужаснулся, увидав, что спирт в термометре опустился до -66°F (-52°C). Приходилось ли человеку когда-либо переносить такую температуру?

Лед расстилался по полу матовым зеркалом; в кубрике стоял густой туман; влага осаждалась на всех предметах толстым слоем инея; нельзя было разглядеть друг друга; конечности быстро коченели; голову сжимало словно железным обручем; неясные, ослабевшие, замерзающие мысли путались и порождали бред… Страшный симптом: язык не мог выговорить ни слова.

С того дня, как экипаж высказал угрозу сжечь бриг, Гаттерас ежедневно долгие часы бродил по палубе. Он наблюдал, бодрствовал. Дерево брига — это его, Гаттераса, плоть! Отрубив кусок дерева, у него отсекли бы часть тела! Он был вооружен и зорко сторожил, несмотря на снег, лед и холод, от которого каменела одежда, облекавшая его словно гранитной броней. Дэк, понимавший своего хозяина, следовал за ним по пятам с лаем и рычанием.

Однако, когда 25 декабря Гаттерас вошел в кубрик, доктор, собрав остаток сил, направился навстречу капитану.

— Гаттерас, — сказал он, — мы погибаем от недостатка топлива.

— Никогда! — ответил Гаттерас, зная, что кроется за вопросом доктора.

— Это необходимо, — вполголоса продолжал Клоубонни.

— Никогда! — еще решительнее повторил Гаттерас. — Ни за что не соглашусь!.. Но они могут меня ослушаться.

Этими словами экипажу предоставлялась свобода действий. Джонсон, и Бэлл бросились на палубу. Гаттерас слышал, как дерево брига затрещало под топорами. Он заплакал.

В этот день было рождество, семейное торжество в Англии, детский праздник. И как тяжело становилось на сердце при воспоминании о веселых детях, собравшихся вокруг разукрашенной лентами елки! Кому не приходили на память аппетитные куски ростбифа, приготовленного из мяса специально откормленных быков? А торты, а пирожки со всевозможной начинкой, испеченные по случаю этого дня, столь дорогого сердцу каждого англичанина! А здесь — горе, отчаяние, неописуемое бедствие и вместо рождественской елки — куски дерева от судна, затерянного в недрах ледяных пустынь.

Между тем тепло быстро вернуло бодрость и силы матросам: горячий чай и кофе создали мимолетное ощущение благополучия; надежда так упорно коренится в сердце человека, что экипаж приободрился и даже начал надеяться. При таких обстоятельствах кончился злополучный 1860 год, ранняя зима которого разбила честолюбивые замыслы Гаттераса.

Первое января 1861 года ознаменовалось неожиданным открытием. Немного потеплело; доктор вернулся к своим обычным занятиям и читал отчет сэра Эдуарда Бельчера о его экспедиции в полярные моря. Вдруг одно до тех пор не замеченное место привело его в изумление, так что он два раза пробежал эти строки. Сомнений не могло быть!

Сэр Эдуард Бельчер сообщал, что, прибыв к устью пролива Королевы, он нашел там следы пребывания людей.

«Это, — пишет он, — остатки жилищ, гораздо более благоустроенных, чем те, какие могут построить некультурные бродячие племена эскимосов. Стены глубоко уходят в землю; пол поверх слоя щебня выстлан камнем. На снегу валялось множество оленьих, тюленьих и моржовых костей. Мы нашли там уголь…»

Тут доктора осенила блестящая мысль, он пошел с книгой к Гаттерасу и показал ему это место отчета.

— Уголь! — воскликнул капитан.

— Да, Гаттерас, уголь, то есть спасение для всех нас!

— Уголь! На этом пустынном берегу! — продолжал Гаттерас. — Нет, это невозможно!

— Но почему же вы сомневаетесь, Гаттерас? Бельчер никогда бы не сообщил этого факта, если бы не был вполне в нем уверен, если бы не видел собственными глазами.

— Ну а дальше, доктор?

— Мы находимся всего в ста милях от берега, где Бельчер видел уголь. Но что такое экскурсия в сто миль? Сущий пустяк. Не раз совершались подобного рода поиски среди льдов и в такие же морозы. Так отправимся, капитан?