Священник в 1839 году - Верн Жюль Габриэль - Страница 18

18

— Я все объясню, Мишель, только дай посмотреть на тебя. Я ведь думал, ты погиб, и не решался войти. Как же можно было забыть о твоей всегдашней осторожности и хладнокровии?!

— Я не стал пробираться сквозь обезумевшую толпу, а подождал сзади, пока все утихнет.

— Потрясающе! Мне бы и в голову не пришло. Но я не мог ждать, Мишель.

— Ты устал, отдохни немного. Тебя ранило?

— Нет. Мне досталось, это верно, но меня не ранило. Во всяком случае, в том, что касается тела.

— Сядем и поговорим спокойно.

Друзья устроились возле окна. Жюль был бледен и чем-то заметно расстроен. Собравшись с мыслями, он начал.

— Мишель, — произнес он с грустью, — старый Жозеф погиб.

— Ты уверен?

— Разве ты не видел, как он поднимался на колокольню?

— Видел.

— А страшный крик слыхал?

— Да, конечно.

— Ты не узнал его голос?

— Все произошло так внезапно, что у меня не было времени подумать об этом.

— Нет, нет, это был его голос, я знаю наверняка.

— Но, быть может, он все же не умер?

— Невозможно, Мишель!

— Знаешь, несчастье произошло не из-за того, что колокол упал, а из-за страха, из-за паники.

— И какой вывод ты делаешь? — спросил Жюль, думавший, казалось, о чем-то ином.

— Думаю, Жозеф мог и не погибнуть.

— Мишель, пойдем к нему! Поднимемся на колокольню. Если же он мертв… Будто в предчувствии недоброго мне как-то не по себе, друг мой.

— Жюль, из церкви мы пойдем прямо к тебе. Еще очень рано. У нас есть время поговорить.

— Спасибо, Мишель, спасибо.

— Видишь ли, Жюль, у тебя робкая душа. Я более рассудителен и хладнокровен, а потому более трезво способен оценить обстановку. Чем дальше ты будешь отодвигать роковой момент, тем сильнее будет твое беспокойство. Поверь мне, советы, предсказания Жозефа ни к чему тебя не обязывают. Будь мужчиной. Когда ты рассказал мне твой секрет, я, как и Жозеф, ответил: «Подожди, Жюль». Теперь я говорю: «Ничего больше не жди».

Речь идет о твоем будущем. Что касается состояния, то ты хорошо обеспечен и всегда будешь жить в достатке. Нищета тебе не грозит. Что же до женитьбы… Ты влюбчив и чувствителен. Но дело это серьезное, выбирать надо с умом. Старый Жозеф хотел помочь тебе. Мы знаем, что у него был богатый жизненный опыт. Следует прислушаться к нему.

Мишель способен был говорить долго. Жюль же думал совсем о другом.

— О чем ты задумался, Жюль? — обеспокоенно спросил Мишель.

— Ни о чем, Мишель, ни о чем. Я благодарен тебе за участие.

— Жюль, послушай. Если ты раскаиваешься в прошлом…

— Нет, Мишель. Нужно взять себя в руки. Нет, я ни в чем не раскаиваюсь.

— Если ты все-таки раскаиваешься, забудь обо всех секретах Жозефа. Я, со своей стороны, готов все для тебя сделать.

— Нет, Мишель. Раз начали, надо идти до конца.

— Хорошо.

— Мишель, ты будешь рядом?

— Я же тебе обещал.

— Пойдем, надо отдать последний долг Жозефу.

— Но, может быть, он все-таки жив. Вдруг он упал на мягкий песок.

— Он мертв, Мишель, это я тебе говорю. Поверь, только очень важное дело помешало мне тут же подняться на колокольню.

— Ты так хотел спастись? — спросил Мишель с улыбкой.

— Я спасался не один.

— О, это другое дело. — И Мишель задумался.

— Ты все узнаешь. А сейчас пойдем к Жозефу.

— Живому?

— Мертвому!

Глава XII

Снова встает вопрос о таинственном проповеднике. — По дороге в церковь Жюль и Мишель встречают похоронную процессию.

Друзья не торопясь вышли из дому. Несмотря на то, что Жюль бодрился на словах, он все же был слаб и идя опирался на руку Мишеля, который шел медленно, подстраиваясь под шаг приятеля. Пройдя Порт-Гишар, они вышли на длинную, узкую и извилистую улицу Пти-Бушри.

Мишель понимал, что Жюля нельзя оставлять один на один с его мыслями, и потому пытался развлечь друга. Но бледный, подавленный вид юноши, свидетельствовал о бесполезности этих попыток. Движение, действие восстанавливают душевное равновесие, все равно как часы Брегет[63] ремонтируются на ходу сами собой. Мишель старался помочь другу любым способом.

Они прошли улицу, никого не встретив и не заметив ничего особенного. А между тем более чуткий наблюдатель наверняка обратил бы внимание на непривычное возбуждение прохожих — смятение на лицах, немой вопрос в глазах, удивление в каждом жесте. Возможно, это вызвано вчерашним событием. Да, скорее всего, так. Тем более что обрывки разговоров, долетавшие до слуха, словно листва, поднятая порывом ветра, были о катастрофе.

— Матушка Генель, я уж и не чаял увидеть вас в вашей лавке сегодня утром.

— Отчего же, папаша Годелюро?

— Откуда я знал, может, вам взбрело в голову отправиться вчера на проповедь?

— Какое ужасное происшествие! А вы не знаете…

— Скажите, Лебон, о чем долдонит все время эта городская сплетница?

— Кто?

— Да Мао, вы не знаете?

— Финот сказал, что письмо подложное.

— Какое письмо?..

— О, Ланжевин, первая красотка в городе! Ты ведь обычно любишь поживиться во время проповеди. Ты была там?

— Конечно. Вот глупость, какого-то солдатика подцепила.

— Вид у тебя взъерошенный!

— Черт побери! Боюсь, как бы мой душка Этев не ушел.

— Да, хорош улов…

— А потом перекрикивались с одной стороны улицы на другую:

— Что-то во всем этом странное, не правда ли, соседка?

— Ох, не говори! Думала, меня двадцать раз придушат. Кажется, этот хваленый проповедник так и не появился…

Мишель вслушивался в разговоры, и они немало удивляли его. В это время друзья подходили к концу улицы Порт-Гишар. Здесь беседовали двое, бакалейщица и швейцар.

— Жюль, — толкнул он приятеля, — послушай-ка.

— Что такое?

— Послушай, я тебе говорю.

И они замедлили шаг.

— Хотите верьте, хотите нет, Гужон, но мой муж сам мне это рассказал.

— А откуда ваш муж это знает, Жюпен?

— Что за вопрос? Он ведь разносит газеты. Там и прочел, что отец Брюно проповедовал вчера в Бордо. Даты не сходятся, ведь на письме тоже есть дата… В общем, не знаю, как там все получилось у них.

— Ваш муж сам не ведает, о чем говорит, а вы — старая дура.

Дальше последовали взаимные оскорбления, и разразилась обыкновенная уличная ссора.

Мишелю все же удалось уловить смысл разговора.

— Ты понял, Жюль?

— Честно говоря, не очень. А что случилось?

В этот момент друзья повернули за угол и увидели большое скопление народа.

— Пойдем быстрее, — заторопился Мишель, — думаю, ты сейчас все поймешь.

У парикмахерской под вывеской «Фигаро»[64] стоял цирюльник с газетой в руке и что-то кричал, а удивленная толпа внимала ему.

— Почтенные буржуа, послушайте только: отец Брюно прибыл в Бордо десятого марта… смекаете? Восьмого он был здесь и уехал отсюда в этот же день вечером. На следующий день он оказался в Ля Рошели, а еще через день — в Бордо. Понимаете? Он не останавливался в Ла Рошели и не мог написать там письмо, датированное одиннадцатым марта, где сообщал, что располагает несколькими свободными днями и хочет провести их в Нанте. Вы все поняли? Вы, милая девушка?

— Да, месье, благодарю, — ответила молочница.

— А вы, месье? Не очень? Тогда прошу, заходите в парикмахерскую. Я постригу вас, побрею, а тем временем все подробно разъясню. У меня есть душистая туалетная вода, английские бритвы, чудесное мыло на все вкусы: с запахом и без запаха, помады, качество самое высшее, роза, жасмин, гелиотроп, фиалка по низким ценам. Заходите, господа и дамы. Я неплохо знал отца Брюно, мы вместе учились в школе. Как-то раз он мне…

Мишель и Жюль поторопились уйти.

— Невероятно, — проговорил Жюль.

— Тут скрыта какая-то тайна, а может, и преступление!

вернуться

63

Брегет — карманные часы с боем, изготовлявшиеся в мастерской французского мастера А. Л. Бреге (1747–1823) отличались большой точностью хода.

вернуться

64

Фигаро — имя парикмахера, персонажа комедии «Севильский цирюльник» (1775) французского драматурга Бомарше Пьера Огюстена (1732–1799).