Майра - Видал Гор - Страница 37

Завтра я переезжаю. Я сняла домик прямо у каньона Санта-Моника. Великолепные очертания Скалистых гор несколько скрашивают впечатление от нагоняющего уныние вида безжизненной воды, простирающейся за горизонт на запад до самой Азии.

В последний раз я сижу, глядя на гигантскую вращающуюся диву, которая держит свое сомбреро, словно благословляя всех, кто проходит мимо нее.

Я не могу решить, как быть с Мэри-Энн. Я знаю: я хочу, чтобы она жила со мной. Я знаю, что я хочу обладать ею целиком, и телом, и душой; я по-прежнему в смятении, и Рандольф мне не помощник. Он, кстати, решил остаться здесь недельку-другую, но нет сомнения, что одна неделя превратится в целую жизнь. Он создан для Голливуда, и Голливуд создан для него, особенно теперь, когда он открыл для себя «Кафе-мороженое Уилла Райта».

Сегодня утром Рандольф опять оспаривал мою теорию секса, особенно утверждение, что желание обладать телом другого есть всего лишь проявление стремления к власти над другим. Он утверждает, что это только одна из сторон бесконечно сложных человеческих отношений. На сей раз я с ним согласилась. Это правда, кроме власти и силы, нужны нежность и ласка. Майрон никогда не понимал этого, и возможно, ни один мужчина этого до конца не понимает. В то время как женщины инстинктивно нежны, даже в тех случаях, когда они полностью доминируют в отношениях. Как женщину меня тронули страдания Расти. Такая у нас роль: сначала ранить, чтобы потом пожалеть. Не зря древнейшие мифы ассоциировали нас с Судьбой, определяющей жизнь мужчины от пеленок до савана.

Мой прежний опыт оказался никуда не годным в отношениях с Мэри-Энн. Она необыкновенна: этот шарм, эта прелесть, эта удивительная женственность. Я не встречала более никого, кто пробуждал бы во мне столько противоречивых чувств. Даже загадочное женское нутро, безнадежно забытое Майроном, для меня сейчас конец и начало всего, центр мироздания, куда необходимо вернуться не в поисках фаллических следов Расти, а ради собственного приближения к истоку жизни.

Вчера вечером мы обедали с Летицией в «Скандии», отличном ресторане на Стрипе: скандинавская кухня, элегантные посетители, среди которых я узнала четырех настоящих кинозвезд сороковых годов.

Мне понадобился целый день, чтобы уговорить Мэри-Энн пообедать с Летицей, которую она воспринимает только как «другую женщину» Расти. Она согласилась, лишь когда я убедила ее, что Расти просто использует Летицию, ничего больше. О таком подходе мы договорились с Летицией сегодня днем, когда я ненадолго заскочила к ней в офис. Одна рука бедной женщины была стянута тугой повязкой, а в остальном она была в прекрасной форме.

– Это он мне вывихнул, – с гордостью заявила Летиция. – Похоже, что он решил переломать мне все кости.

– И вам действительно все это нравится? – мне казалось немыслимым, чтобы божество принимало мучения от простого смертного.

– Я не представляла себе, что такое секс, пока не встретила этого милого ублюдка. Четыре, пять раз за ночь: на полу, на песке, в ванне… – Ее глаза затуманились. Похоже, что впечатление, которое у меня сложилось о нем в тот памятный вечер, оказалось ошибочным.

Летиция поздравила меня с назначением содиректором Академии. Объявление об этом появилось в газетах в понедельник, так что теперь я стала (и это меня забавляет) фигурой в шоу-бизнесе, который, конечно, всего лишь бледная тень мира кино.

– Да, я надеюсь, с Дядюшкой Баком мы сработаемся.

Бак окончательно сдался, и всю прошлую неделю я полностью управляла Академией. В результате обстановка улучшилась на всех уровнях. Даже Ирвинг Амадеус счел заслуживающими внимания некоторые из моих предложений, в частности по включению кое-каких элементов вакханалий в программу курса древних ритмов.

Я перешла к непосредственной причине визита.

– Как вы знаете, Мэри-Энн живет со мной. И не надо так улыбаться, ничего такого здесь нет и не предвидится. Но я чувствую себя ответственной за бедного ребенка. Поэтому я хотела бы знать, собирается ли Расти возвращаться к ней.

– Будь я проклята, если хоть пальцем пошевелю ради этого, – взгляд ее стал колючим. – Я вцепилась в этого жеребца и буду висеть на нем, сколько смогу.

– Меня это устраивает. А он что думает?

– Мистер Мартинсон! – Она звонко рассмеялась. Пора бы уже мне привыкнуть, что Летиция не глупее меня. Она тоже ухватила его за яйца. – С мистером Мартинсоном мы в прекрасных отношениях, и он уверен, что если кто и должен позаботиться о Расти, так это я.

– Так что, если Расти решит улизнуть…

– Мистер Мартинсон вернет его ко мне, – закончила фразу Летиция с довольным видом. Потом она нахмурилась. – Не сомневаюсь, что он все еще интересуется Мэри-Энн, хотя и не может смириться с тем, что она живет с вами. Он просто ненавидит вас, дорогая. Не знаю, почему. Он мне ничего не говорит.

– И никогда не скажет. Ладно, все это в прошлом. Я хочу пригласить вас пообедать со мной и Мэри-Энн, и я хочу, чтобы вы убедили ее в том, что Расти вас использует и сейчас у него еще кто-то есть.

Летиция засомневалась, разумно ли это, но я заверила ее, что такая тактика будет полезной. И оказалась права. Обед прошел успешно. Мы сидели втроем, как встретившиеся после разлуки школьные подружки. Мэри-Энн скоро простила Летицию.

– Я представляю, что вы должны чувствовать. Я хочу сказать, что он здесь самый лучший, и я не думаю, что какая-нибудь женщина могла бы устоять перед ним.

– Я пыталась, – торжественно сказала Летиция, пряча свои перебинтованные руки. – Видит бог, я пыталась.

– Боюсь, у меня не было шансов удержать его. – Мэри-Энн готова была заплакать, но объединенными усилиями нам удалось расшевелить ее, посоветовав больше не выбирать дружков, помышляющих о карьере звезды, путь к которой лежит через Летицию. Наш аргумент показался еще более убедительным после неожиданного появления одного из популярных телевизионных персонажей, который обнял Летицию и пожаловался: «Ты совсем меня забыла, не звонишь». Такая публичная демонстрация значительности Летиции произвела на меня и Мэри-Энн большое впечатление. Мы были польщены, что теперь принадлежим к числу ее друзей.

Мы попрощались с Летицией и вернулись домой. Нам обеим было грустно покидать наш первый общий дом. Однако нас утешала мысль о новом доме, особенно о звуконепроницаемой музыкальной комнате, где Мэри-Энн будет заниматься. Она вдруг обнаружила очень большие амбиции. Она решила, что станет настоящей звездой, и не будь я Майра Брекинридж, если она не достигнет по крайней мере высот Сюзанны Фостер. По словам мисс Клафф, в последнее время голос Мэри-Энн обогатился новыми волнующими оттенками. «Я уверена, это произошло после того, как она стала жить у вас. Тут причиной женская любовь и забота», – мисс Клафф хихикнула, сделав вид, что не замечает моего недовольства. Я не хочу, чтобы она – или кто-либо другой – думали, что мы с Мэри-Энн лесбиянки. Я должна защитить Мэри-Энн. Я должна защитить себя, я не могу полностью исключить, что в конце концов найду настоящего мужчину, который будет способен полностью противостоять мне и тем самым завоюет мою любовь и женится на мне.

Я обнаружила, что в последнее время меня частенько посещают непривычно-сентиментальные видения, в которых иногда присутствует Мэри-Энн. Порой вместо себя я вижу какого-то мужчину, лица которого различить не могу, и мы живем вместе в очаровательном доме, полном топота маленьких ножек, или вернее было бы сказать – лапок, потому что должна признаться, в последнее время я с раздражением отношусь к детям, но зато обожаю собак. В понедельник первым делом мы поедем с Мэри-Энн в питомник и купим пару жесткошерстных терьеров, похожих на Астру – эту милую собачку из сериала с Уильямом Поуэллом и Мирной Лой.

Сегодня наша любовь приняла новые очертания. Обычно Мэри-Энн раздевается, стоя передо мной. Потом она ложится на постель и закрывает глаза. Ее прекрасные груди, слегка колыхнувшись, замирают, и я начинаю водить пальцем по их округлостям, наблюдая, как набухают и вытягиваются соски. Она испускает вздох удовольствия, и это сигнал для меня: я кладу руку на ее плоский живот в том месте, где начинается тайный путь через светлые шелковистые заросли, куда так часто забирался Расти, но еще запретные для меня. Я глажу ее живот, и всякий раз, когда моя рука достигает мистической границы вожделенной для меня области, она отворачивается и шепчет: «Нет».