Исповедь соперницы - Вилар Симона - Страница 103

В ту ночь я долго лежал без сна. Мне было совершенно ясно, что происходит с моей возлюбленной, но от этой ясности мне было так скверно, как никогда прежде. Когда же я достиг последних пределов отчаяния, дверь скрипнула, и на пороге появилась леди Гита — в одной рубахе, босая, с распущенными сияющими волосами. Я изумленно смотрел, как она приближается к моему ложу.

— Ральф, прошу тебя… Обними меня… Будь со мною нежен…

Я не поверил своим ушам, и тогда она сама приникла ко мне. И какие же пламенные уста оказались у холодной Феи Туманов!

Одному Богу ведомо, чего мне стоило не наброситься на нее сразу же со всей яростью раскаленной страсти. Прежде у меня было немало любовниц, и все они полагали, что я ласков и бережен в любви, но как давно я не знал иных женщин, полностью поглощенный своей любовью к леди Гите!

Обожаемая и желанная — она сама упала мне в руки, как созревший плод, и я поцелуями и ласками пытался вдохнуть жизнь в ее странно покорное и ослабевшее тело. И вот наступил момент, когда ее дыхание участилось, блаженно опустились тяжелые ресницы, и я… О, я пребывал на небесах!

Та ночь была упоительна. Снова и снова я видел, как от моих ласк пробуждается и оживает ее дивная чувственность. Мне и в мечтах не виделось, что леди Гита может оказаться такой. Бесследно исчезли ее сдержанность, спокойствие, замкнутость — передо мною была пылко отзывающаяся на малейшее прикосновение страстная любовница.

Я не помнил, как и когда заснул.

Разбудил меня Утрэд, сообщив, что госпожа уже собралась в путь и ожидает меня внизу. Ничего не соображая спросонок, я сбежал по ступеням.

Гита, уже в дорожной накидке, держала под уздцы оседланную лошадь и, заметив меня, тут же отвела глаза. Улыбаясь, я шагнул к ней — но вместо пылкого приветствия услышал, что она вынуждена немедленно уехать, а мне поручается проследить за отправкой проданной партии шерсти.

— Гита! — не выдержав, перебил я. — Как это понимать?

— Не сейчас, Ральф, — проговорила она. — Мы все обсудим позже.

Уж не целомудрие ли заговорило в моей госпоже после столь безумной ночи? И я не стал ни на чем настаивать, полагая, что время все расставит на свои места

В тот день даже встреча с Эдгаром не доставила мне неприятных минут. Граф выглядел, как побитая собака, и беспрестанно повторял в растерянности: «Уехала… Почему? Что же случилось?».

Я же пребывал в настолько приподнятом состоянии, что, повстречавшись на ярмарке с леди Бэртрадой, приветствовал ее со щегольской лихостью.

Бэртрада взглянула на меня, не скрывая удивления.

— Превосходно выглядишь, Ральф. Красивая одежда, новехонькие сапоги. И волосы отпустил, как крестоносец… или, скорее, как сакс, — добавила она с насмешкой.

Я заметил на это, что теперь есть кому обо мне позаботиться.

Бэртрада улыбнулась незнакомой улыбкой, похожей на гримасу — должно быть ей мешал этот розовый шрам над верхней губой. Уж не поколачивает ли ее Эдгар? Во всяком случае, я уже не находил графиню Норфолкскую столь привлекательной, как прежде.

— Не стоит так уж задирать нос, Ральф. Ведь всем известно, что ты всего-навсего на побегушках у этой…

Я прервал ее, не позволив дурно отозваться о моей леди. Заметил только, что всегда служил и продолжаю служить самым прекрасным дамам.

Откланявшись самым любезным образом, я покинул графиню, проследил за погрузкой и отправкой тюков с шерстью, и сломя голову полетел в Тауэр Вейк.

То, что там меня ожидало, охладило мой пыл, как ушат воды пополам со льдом. Гита держалась со мной даже отчужденнее, чем раньше, а мои торопливые объятия были отвергнуты с таким невозмутимым достоинством, что впору и леди Бэртраде поучиться.

Озадаченный, я решил, что так будет продолжаться только до нашей следующей ночи. Но ее не последовало, а Гита начала откровенно избегать меня.

И вот вчера на праздновании Лугнаса вновь объявился Эдгар, и одним своим появлением отнял у меня и Гиту, и даже малышку Милдрэд.

Я видел, как это происходило, как на глазах менялась Гита, словно почувствовав над собою власть некоего злого волшебника, которому нечего было ей предложить, кроме собственной похоти. И этой похоти он был готов принести в жертву все, что возводилось и утверждалось с нечеловеческим трудом, — доброе имя Гиты, честь рода, будущее малышки Милдрэд.

Я все сказал ему — без обиняков и вывертов красноречия, не считаясь с тем, какое положение занимал он, а какое — я. Ибо даже мне, безземельному рыцарю, было что предложить Гите Вейк. А что мог предложить ей муж Бэртрады Норфолкской?

То, что Эдгар после этого решил удалиться, делает ему честь, но ужаснее всего то, что Гита тотчас бросилась следом за ним.

Какую же беспредельную власть имел над нею этот человек! И какую власть имела надо мной она сама, если я, как безумный, поспешил следом. О, если бы я сумел остановить, удержать ее! Ведь она уже была моей женщиной, я имел на нее право…

Из этого ничего не вышло. Чертов хоровод, я заплутал в нем, словно в чаще. Откуда ни возьмись появилась Эйвота и повисла на мне, увлекая в пляску. Я едва вырвался из ее объятий.

Самым унизительным было беспомощно метаться во тьме, все еще надеясь на то, что непоправимое не случилось. А потом я все-таки отыскал их. Они стояли в сумраке, обратившись лицами друг к другу, среди ароматов и теплого дыхания летней ночи — стройные и легкие, как два духа. И как два духа, окутанных серебристым лунным сиянием, слились в объятии.

Мои ноги подкосились, и я опустился в траву, глядя, как Эдгар, подхватив Гиту на руки, уносит ее в темноту леса…

Я был раздавлен и уничтожен. Давно прошли те времена, когда мне ничего не стоило поделиться любовницей с приятелем. Но разве хоть одну из своих подружек я мог назвать возлюбленной? Разве я преклонялся перед какой-либо из них так, как перед Гитой?

А стоила ли она того? Некогда Гуго Бигод назвал ее саксонской шлюхой, и так оно и оказалось. И самое лучшее для меня — смириться со случившимся и уехать.

От того, чтобы немедленно покинуть Тауэр Вейк, меня удержала только лень. Как бы ни складывались мои любовные дела, жизнь здесь была мне по душе. Куда я мог отправиться? От одной мысли, что придется снова подыскивать полный комплект доспехов, нанимать слуг, оруженосцев, а потом разъезжать повсюду в поисках нанимателя меня замутило. В Тауэр Вейк у меня уже было положение, я имел стол и кров, а леди Гита станет по-прежнему заботиться обо мне. Да и со здешними людьми я сошелся довольно коротко.

Можете презирать меня, но и у лени есть свои преимущества. И я принял решение — я остаюсь. Рано или поздно придет день, когда эта женщина поймет, что ей не обойтись без меня. А граф исчезнет из нашей жизни.

В зале старой башни царило повседневное оживление: люди уходили, возвращались, пахло стряпней, поскрипывал ворот, с помощью которого из подвалов поднимали снедь. Для меня же эти звуки сливались в привычный шум, вызывающий умиротворение — все идет как обычно, а значит ничего не случилось.

Спал я долго и сладко, а когда появился из своего алькова за занавеской, был уже почти спокоен и уравновешен.

И первое, что предстало моим глазам — леди Гита. Никогда еще эта женщина не казалась мне такой красавицей. Она вся светилась счастьем, а встретившись со мной взглядом, заметно смутилась.

Кое-кто из обитателей Тауэр Вейк пристально наблюдал за нами. Однако обязанность знати — не давать слугам поводов для злословия, и мы с госпожой изысканно вежливо приветствовали друг друга. Когда же после вечерней трапезы слуги убрали столы и все собрались у очага, я, как и было заведено, взял в руки лютню, и под звон ее струн поведал историю о преданной и беззаветной любви рыцаря Ланселота Озерного к прекрасной Гвиневер, супруге короля Артура.

Странно, что здесь, в Дэнло, люди не знали о короле Артуре и его рыцарях, а ведь эти истории о далеком прошлом Британии были необычайно популярны на континенте. Я словно открывал для своих слушателей чудесные страницы неведомой книги, и люди внимали мне как зачарованные. Даже самые огрубевшие души откликались — я видел, как наполнились слезами глаза Эйвоты, как вздохнула толстая Труда и даже суровый воин Утрэд коснулся уголка глаза, словно туда угодила соринка. Только маленькая Милдрэд сладко спала на коленях матери под звуки струн.