Исповедь соперницы - Вилар Симона - Страница 123

Я смотрела на него как завороженная. Он не мог, не мог узнать меня той ночью — ведь я была в маске и в мужской одежде, а мои косы были спрятаны под капюшоном. Но по какому праву он требовал, чтобы я покинула собственный замок? Об этом я и спросила крестоносца, и то, что он ответил, оказалось худшим из всего, что я могла вообразить. Оказывается, этот мерзавец, мой супруг, отписал Гронвуд… своей шлюхе. Сделка была проведена по всем правилам — в присутствии шерифа, лорда д'Обиньи и епископа Тэтфордского. И теперь лучший замок во всем Дэнло принадлежит Гите Вейк! Она и в самом деле могла указать мне на дверь и даже велеть слугам выгнать меня прочь.

Ну и дела! Отписать такую цитадель, как Гронвуд, любовнице… Такое даже вообразить невозможно. Просто так замками не разбрасываются. Тогда что это — желание вознаградить Гиту после случившегося или стремление защитить ее от коварства леди Бэртрады? Но, сдается мне, Эдгар уверен в том, что его союз с Гитой Вейк — навсегда, ибо, сделав ее госпожой и владелицей Гронвуда, он оставил замок своей главной резиденцией в Норфолке. К тому же эта сделка узаконивает имущественную сторону их связи. Ловко, весьма ловко…

— И как вы поступили, дитя мое?

— А что мне оставалось делать? Я попросила рыцаря проводить меня.

Похоже, сей рыцарь и впрямь пришелся ей по вкусу. Не удивлюсь, если в причудливой головке графини тут же возник план очаровать сэра Гая и переманить его на свою сторону.

— И что же вам ответил крестоносец?

— Он сказал: «Простите, миледи, но люди, пригласившие меня погостить, могут неверно истолковать такой шаг». Тогда я вскричала: «Неужели, сэр, вы откажетесь проводить даму в пору, когда уже сгустились сумерки?» «Ночь — ваше время, — сказал он на это. — Ступайте, миледи, и благодарите Бога, что не встретились с графом Норфолком!» При этом он неожиданно коснулся моих кос и заметил: «Прекрасные волосы. Редко встретишь такое великолепие, и поэтому их трудно спутать с иными. Даже если видел только однажды в сумраке ночи и отблесках пожара. Уезжайте из Гронвуда, миледи, и будьте благоразумны хотя бы ради вашей сестры Матильды».

При чем тут императрица? С какой стати этот крестоносец упомянул о ней? Смутное подозрение зародилось во мне, но в тот миг мне было не до этого. Не теряя времени, я принялся убеждать графиню, что ей и впрямь следует уехать. И направиться прямиком к отцу в Нормандию, а может быть и к самому Святейшему Престолу в Рим. Чем скорее она покинет Англию, тем раньше я смогу начать готовиться к прибытию королевы Аделизы, которую я намечал разместить в тех покоях, которые занимала леди Бэртрада. Продолжать оказывать покровительство графине становится небезопасно, коль скоро граф и его люди убеждены в ее причастности к попытке убить Эдгара.

Леди Бэртрада резко выпрямилась. Лицо ее залилось темным румянцем гнева.

— Уж не гоните ли вы меня отсюда, святой отец?

Я тут же отступил. Не стоит перегибать палку. Как никак она — дочь Генриха Боклерка.

— И значит вы поможете мне отомстить?

— Разумеется, дитя мое. И всем сердцем надеюсь, что Бог поможет нам в этом.

Всевышний не заставил долго ждать.

Я понял это уже на другой день, когда во время мессы обнаружил в толпе прихожан Хорсу из Фелинга.

Был день Святого Льва[78], и в соборе собралось много народу. Но Хорсу я мгновенно выделил из толпы. Рослый, статный, в меховой накидке, с длинными волосами, зачесанными назад и оставлявшими открытым высокий лоб с залысинами — Хорса выглядел внушительно и сурово. Само его появление в Бэри-Сент-Эдмундс было необычным. Он не принадлежал к здешнему приходу, не был добрым христианином, вдобавок я почитал его своим недругом, ибо не забыл, как он повел себя во время мятежа в Тауэр Вейк. Впрочем, Хорса был врагом и Эдгару Армстронгу.

Но существовало и нечто, связывавшее этих саксов. Об этом красноречиво свидетельствовало внешнее сходство Хорсы с отцом графа Норфолкского, покойным таном Свейном. Возможно, кого-нибудь это могло бы и удивить, но только не меня — ведь мне довелось принимать исповедь у матери Хорсы. Леди Гунхильд была доброй христианкой, много жертвовала храмам, а на обитель Святого Эдмунда ее благодеяния изливались беспрестанно. А на исповеди она открыла, что Хорса и Эдгар — кровные братья.

Судьба шутит и не такие шутки — и вот оба брата, Хорса и Эдгар, не имея понятия о своем родстве, умудрились к тому же полюбить одну женщину, Гиту Вейк.

Моя мысль лихорадочно заработала, но для того, чтобы попытаться действовать, необходимо было доподлинно выяснить, с чего бы это Хорса заявилсяся в Бэри. В отличие от матери, христианин он никакой — скорее язычник или наполовину язычник, как и большинство этих невежественных простолюдинов в фэнах.

В ходе мессы я не сводил с него глаз. Хорса с любопытством следил за богослужением, прислушиваясь к звучным словам на латыни. Когда же начался обряд Святого причастия, приблизился ко мне и принял облатку.

— Тело и кровь Христовы… — я осенил его крестным знамением.

— Аминь!

За Хорсой стояла вереница причащающихся, но он замешкался и неожиданно поймал мою руку.

— Мне необходимо поговорить с вами, преподобный отче.

— Тебе придется подождать, сын мой, пока я не окончу службу.

Он терпеливо кивнул.

Наконец прозвучало «Идите, месса окончена», и я подал саксу знак приблизиться.

— Сегодня ночью скончалась моя мать, благородная Гунхильд из Фелинга, — не глядя на меня, произнес Хорса, выслушал произнесенные мною соответствующие событию слова и продолжил: — В последнее время мать тяжко хворала, а отошла тихо и спокойно. Перед кончиной ее причастил и соборовал наш приходский священник отец Мартин. И последним желанием моей матери было, чтобы ее похоронили на кладбище аббатства Святого Эдмунда. Я приехал сообщить вам ее волю и смиренно прошу оказать содействие в ее исполнении.

«Смиренно прошу» — ох как нелегко дались Хорсе эти слова! Ему, некогда выступившему с оружием против меня, отъявленному смутьяну. Это ли не пример того, что даже таким неотесанным дикарям, как Хорса, приходится склоняться перед величием Церкви?

Но и это сейчас не было самым важным. Леди Гунхильд отошла в иной мир как нельзя более кстати, так как ее просьба невольно сближала нас с Хорсой. А он сейчас был мне нужен как никогда.

— Многие благородные люди желали бы покоиться на кладбище столь прославленной обители, как Бэри-Сент-Эдмундс.

Я произнес это как можно мягче, но Хорса тут же вскинулся, и его зеленовато-желтые глаза засверкали.

— Не заносись чересчур высоко, ты, бритая плешь! Или позабыл, что Гунхильд из Фелинга немало послужила процветанию аббатства, и ты не вправе даже…

— О, тише, тише, благородный тан! Я всего лишь хотел отметить, сколь высока честь быть погребенной среди первых людей Восточной Англии. У меня и в мыслях не было противиться воле леди Гунхильд, все будет исполнено должным образом и со всей приличествующей торжественностью. Я немедленно велю все подготовить к похоронам и отпеванию и распоряжусь, чтобы в Фелинг отправили братьев, которые доставят покойную в Бэри-Сент-Эдмундс. Твоя мать, Хорса, всегда щедро жертвовала на нужды аббатства, поэтому завтра и каждый последующий день в течение недели в ее честь будет отслужена месса.

Хорса смотрел на меня в полной растерянности. Чего-чего, но такого великодушия и смирения он не ожидал. Наконец, багровея и запинаясь, тан пробормотал несколько слов благодарности.

Мир с Хорсой был мне нужен как никогда ранее. Оттого я и стремился расположить его к себе любой ценой. И едва Хорса отбыл в Фелинг, я тотчас поспешил к леди Бэртраде, чтобы поделился с нею своими планами. Грешно хвалить себя, но они пришлись ей по сердцу.

На следующий день состоялось торжественное погребение леди Гунхильд из Фелинга. Дабы пуще угодить Хорсе, я призвал в Бэри-Сент-Эдмундс наиболее почитаемых саксонских танов, не забыв упомянуть о том, что все расходы на поминальное пиршество берет на себя аббатство. Хорса был растроган. А двумя часами позже он, притихший и поникший, стоял он среди кладбищенских плит, наблюдая за пышной процессией, сопровождавшей носилки с телом его матери к месту последнего упокоения.

78

11 апреля.