Исповедь соперницы - Вилар Симона - Страница 65

Я прикидывал в уме: один рыцарь в схватке стоит пятерых, а то и больше крестьян. Нас же четверо и все вооружены. Но людей их фэнов было много. Да и этот сакс явно кое-чему обучен. К тому же второй из знатных саксов, белобрысый, весь в веснушках, тоже оставил свою спутницу, шел, на ходу вынимая оружие. Мы вмиг оказались окружены. Однако выучка нас не подвела, встали спина к спине, ощетинившись оружием. Я только подумал — зря не надели кольчуг. Но все одно — схватка, так схватка.

Но тут Гита подняла руку, что-то громко сказала этим людям по саксонски. Я не понял. К тому же кое-что отвлекло мое внимание. Я увидел, как от резкого движения, ее плащ распахнулся, и понял, что девка брюхата.

— Уезжайте, пока есть возможность, — сказала она.

Я счел это наилучшим. Ведь в драку может ввязаться любой глупец — умный знает, как ее избежать. И мне совсем не улыбалось бесславно пасть от рук подлых простолюдинов.

Похоже так же думали Геривей с Ральфом. Что до Теофиля, то тот явно горел желанием подраться. Нам пришлось даже удерживать его, еле оттащили.

— Да я бы их… Да я бы их всех!.. — рычал Тео.

Мы садились на лошадей, сопровождаемые улюлюканьем и свистом. Я оглянулся. Увидел, что Гита подошла к белой кобылице. Молодой белобрысый сакс придержал ей стремя. Но садилась она грузно, осторожно. Значит я не ошибся — Гита беременна. И я догадывался от кого.

Но долго размышлять не было времени. Простолюдины по-прежнему вели себя угрожающе, выкрикивали что-то оскорбительно на своем языке. Сакс с секирой вышел вперед, осклабился.

— Будете теперь знать, как оскорблять наших девиц.

Он сказал это на том смешанном англо-нормандском наречии, какое я понимал. И я не удержался, чтобы не ответить, указав на Гиту:

— Ты уверен, что она девица? Если так — то я король Англии.

Сакс зарычал по волчьи, показав зубы. Секира просто вибрировала в его руке. Гита с высоты седла что-то крикнула, сразу усмирив. Видимо власть над ним имела немалую. И все же сакс не удержался, чтобы не крикнуть мне вдогонку. Я разобрал слова: flearde asul. Догнав нашего перепуганного проводника, я спросил, что это значит. Тот, заикаясь от испуга, пояснил — «надутый осел». У меня даже зубы захрустели, так их сжал. Чтобы нормандского рыцаря так оскорблял сакс!.. Но ничего, я еще отомщу.

На обратном пути Теофиль твердил только об одном — зря мы не дали ему подраться. Я молчал. Молчали и Геривей с Ральфом. А когда въехали в Гронвуд, узнали, что граф в замке. Он был на плацу, тренировал своих воинов. Своих — не моих. Мои стояли в стороне, ободрительно галдели, наблюдая, как кто-либо из людей графа попадал на скаку копьем в подвешенное кольцо, или делали ловкие выпады мечом. Сам Эдгар стоял немного в стороне, следил за учениями, давал советы.

Мы переглянулись. Если графу донесут, что мы цеплялись к его девке и едва не спровоцировали резню возле церкви… Он ведь уже предупреждал, со мной даже говорил лично. И я понимал, что дважды он не станет повторять.

Но пока, похоже, Эдгар пребывал в неведении. Завидев меня даже добродушно улыбнулся, махнул рукой, выявив желание померяться силами. Я считался неплохим воином, владел мечом, секирой, в бою с копьями мало кто мог устоять против меня. Однако этому графу из крестоносцев я уступал. Но сейчас не посмел отказаться от его предложения. Мы стали друг против друга с затупленными для тренировочного боя мечами, кто-то из оруженосцев облачил меня в толстую бычью куртку, шнуровавшуюся по бокам — обычная предосторожность для избежания увечий. По сигналу сошлись. Надо отметить, поединок на мечах не бывает долгим. Два-три касания — и считается, что ты убит или ранен. У Эдгара была своя особая манера сражаться — он не стремился к внешним эффектам, к особым выпадам, которые так популярны у рыцарей на турнирах. Эти бывшие крестоносцы сражаются особой методой боя, какую приобретают после стычек с сарацинами, то есть все равно каким способом, только бы победить противника. Не столь зрелищно, сколько действенно. И когда граф, отражая мой выпад, сделал подсечку, я оказался не готов и распластался на песке плаца. Эдгар замер надо мной, держа острие меча у моего горла, но приятельски улыбаясь. Подал руку, помогая встать. Да, не желал бы я встретиться с ним в настоящем бою. Я просто хотел отнять у него Гронвуд. И готов был в этом рискнуть. Ведь кто не рискует, ничего не выигрывает. А вопрос стоял так: либо Эдгар, проведав про сегодняшнее происшествие выдворит меня, либо я, опираясь на влияние Бэртрады, лишу Эдгара всего.

Прямо с плаца я отправился разыскивать каменщика Саймона, а отыскав, стал расспрашивать о наглом саксе из фэнов. Француз даже присвистнул.

— Похоже, сэр, вы повстречались с самим Хорсой из Фелинга. И готов проглотить мешок извести, если эта встреча доставила вам удовольствие.

Оказалось, что этот Хорса — самый, что ни на есть, отъявленный бунтовщик и поджигатель смут. Прошлой зимой он первым напал на людей аббата Ансельма, и если граф замял дело, то только по его не понятной снисходительности к Хорсе.

Вечером я присутствовал на трапезе в зале Гронвуда. Граф и графиня восседали за высоким столом и выглядели всем довольными. Бэртрада часто смеялась. Выглядела она просто очаровательно. На ней было платье из плотного переливающегося шелка бледно-желтого цвета. Юбка расходилась пышными складками, лиф заужен и от горла к талии шла треугольная вставка, расшитая золотыми узорами по белому сукну. Узоры были в виде диковинных цветов и звезд, в том звеньям чеканного пояса, обвивавшего ее талию. На голове не было покрывала, волосы, высоко зачесанные, удерживал обруч из полированного золота. Бэртрада вообще любила ходить с непокрытой головой, что не соответствовало обычаю замужних женщин, но супруг не досаждал ей требованием соблюдения традиций.

Я вспомнил Гиту из фэнленда. Конечно она тоже была хороша, но совсем по иному. Эдгар давно ее покинул и я что-то не слышал, чтобы он навещал свою беременную подопечную. Однако Бэртраде не стоило знать о его равнодушие к Гите. Наоборот, я хотел разозлить ее, Не заставить ревновать, а именно разозлить. И уже знал, как это сделать.

Оказалось, граф уже назавтра собирался покинуть замок. И едва он уехал, я сразу поспешил к Бэртраде. Пользуясь правом старого друга, прошел к ней в покои. Какая же там была роскошь: на стенах яркие гобелены, плиты пола покрывали светлые меха, мебель в богатой резьбе с инкрустациями. И среди этого великолепия моя красавица Бэрт — недовольная, раздражительная, нервная. Я подавил улыбку: обычное настроение графини после ночи на супружеском ложе.

Но меня Бэртрада встретила приветливо, протянула руку для поцелуя. Она сидела в напоминающем трон кресле, а кормилица Маго укладывала ее волосы. Сейчас присутствие здесь Маго было данью приличиям: не могла же графиня принимать наедине молодого мужчину, когда супружеское ложе еще не остыло. Не остыло… И настроение у Бэрт было самое не остывшее.

— Скажи мне, Гуго, неужели все мужчины столь навязчивы?

— Мне уйти, госпожа?

— Ах, речь вовсе не о тебе. Я неправильно выразилась. Неужели все мужья столь навязчивы?

— А вот вы о чем. Разумеется, как и прочее имущество, вы принадлежите графу по закону и он может пользоваться вами, когда пожелает. К тому же Эдгар Норфолкский желает, как можно скорее посеять свое семя в вашем лоне. Поэтому смиритесь, иначе супруг разочаруется в вас и вернется к Гите Вейк.

Я сделал вид, что не заметил, как изменилось ее лицо, и тут же сообщил, что мне удалось повидать саксонку. Она весьма привлекательна, хотя вся ее бледная прелесть не сравниться с единым завитком волос Бэртрады. Но это только мое мнение. Кто знает, что думает по этому поводу Эдгар.

Бэртрада даже подалась вперед, заставив засуетиться удерживающую ее волосы Маго.

— На что ты намекаешь?

— Я подозреваю, миледи, что пока вы, как добронравная супруга ожидаете мужа в этой каменной громаде под названием Гронвуд, Эдгар продолжает наведываться к своей, так называемой, подопечной.