Исповедь соперницы - Вилар Симона - Страница 95

Забавно, но я обнаружил также и то, что Бэртраде приглянулся молодой епископ Найджел Илийский. Небезынтересно было следить за тем, как она кокетничает с ним и пытается толковать Священное Писание. Найджел был недурен собой: статный, темпераментный, он вел себя во многом, как светское лицо. Мы вели с ним частые беседы о строительстве его нового замка — он возводил по соседству с обителью, которую саксы почитали святыней. Многие из присутствовавших в Гронвуде саксонских гостей считали это кощунством, но мне удалось убедить гордых танов в том, что присутствие укрепленного замка нисколько не повредит святыне. Кстати. Я считал своей заслугой, что смог притушить рознь меж саксами и нормандскими баронами, и, в конце концов даже надменные Ридверсы смирились с тем, что за одним столом с ними восседают и тучный Бранд, сын Орма, и Альрик из Ньюторпа.

О последнем следует сказать, что он, к моему удивлению, прибыл в Гронвуд Кастл без своей жены Элдры. И хотя Элдра родила Альрику долгожданного наследника, похоже, он не испытывал особой радости по этому поводу. Во всяком случае в ответ на мои поздравления по поводу рождения сына, Альрик проворчал нечто нечленораздельное. Но куда больше меня взволновало его сообщение, что на ярмарку в Гронвуд собирается прибыть Гита Вейк.

Наконец-то я вновь увижу свое Лунное Сияние!

К открытию ярмаркив Гронвуд съехалось столько народа, что приготовленное заранее пространство для торга оказалось недостаточным, и его пришлось спешно расширять чуть ли не вдвое. Мои плотники трудились не покладая рук, возводя все новые и новые лотки в низине, прилегающей к берегу Уисси.

К полудню торговля уже шла полным ходом. Утро я провел у загона, где были выставлены мои лошади — легкие и подвижные, как арабские скакуны, но с более крепким костяком и широкой грудью, так что вполне могли нести воина в тяжелом доспехе. Шерсть их лоснилась и переливалась тонами от светло-песочного до темно-рыжего. Новая порода вызвали буйный восторг у съехавшейся на ярмарку знати. Торговля шла бойко, но сделки отняли у меня немало времени, хоть я и был покладистым продавцом, так как спешил покончить с лошадьми и отправиться на торг, где надеялся встретить Гиту.

Не так-то просто отыскать человека в такой толчее, среди многоголосого гомона, криков и пестрого многоцветия одежд. Споры и клятвы торговцев, возгласы зазывал, вопли носильщиков, смех и звон струн оттуда, где потешали народ фигляры с медведем, азартная брань и божба тех, кто делал ставки на собачьих боях. Три дня продлится эта на первый взгляд бессмысленная суета. На четвертый долина Уисси опустеет. И только тогда станет ясно, что подобное торжище — вещь необходимая и крайне важная. Не говоря уже о прибылях.

Но сейчас в голове у меня было только одно — я вскоре увижу Гиту!..

Продвигаясь в толчее я там и сям натыкался на своих гостей и обитателей замка. Вот толстяк Бранд наблюдает за выходками фигляров. Здесь Клара Данвиль разглядывает на лотке торговца мелочным товаром нитки, иглы и наперстки. Рано поседевший щеголь д'Обиньи присматривает клинок в лавке оружейника. Я видел даже Бэртраду, примеряющую у заезжего обувщика из Кембриджа узкие башмачки с длинными завязками. Моя супруга была так увлечена, что даже не заметила, как я проследовал мимо.

Я дважды обошел ярмарку и был уже у стен замка, когда наконец увидел ее. Мне следовало сразу сообразить, что искать Гиту в толчее бесполезно — она достаточно состоятельна, чтобы не арендовать лавку, а снять в предместье целый дом со складом. Так оно и было — Гита, веселая и оживленная, стояла у крыльца длинной бревенчатой постройки, ведя беседу с обступившими ее торговцами шерстью.

Она изменилась. В ней больше не было ничего детского — того, что некогда так умиляло меня. Затаив дыхание, я смотрел на нее, и мне казалось, что глаза мои никогда не видели ничего более прекрасного.

Гита Вейк! Передо мной была восхитительная молодая леди, державшаяся среди почтенных купцов из-за моря независимо и свободно. И уверенности в себе в ней было ничуть не меньше, чем у Бэртрады. Богатством одежд она также не уступала графине. Голову Гиты покрывала завязанная на саксонский манер шаль, изящные складки которой удерживали у ключиц две богатые броши; платье на ней было по европейской моде — узкое блио голубого тонкого сукна со шнуровкой на спине и обвивающим бедра темно-синим бархатным поясом, расшитым серебром и речным жемчугом. Таким же расшитым бархатом были подбиты ее широкие ниспадающие от предплечья рукава. Сочетание голубого и глубокого синего подчеркивало ее красоту — в этом наряде Гита была так прекрасна, что я ощутил восхищение и… желание, такое сильное, что отозвалась каждая мышца в моем теле.

Из дома тем временем вышел стройный смуглый мужчина — и я узнал Ральфа де Брийара. Француз нес кувшин с вином, и тут же, раздав фламандцам чаши, принялся наполнять их. Сей рыцарь прислуживал Гите не хуже, чем некогда моей супруге. Я заметил, как Гита поблагодарила его нежной улыбкой… И вспомнил, что Пенда прочил именно этого безземельного рыцаря в мужья для моей подопечной.

Но я уже знал, что никогда не позволю этому произойти.

Должно быть глаза мои горели, как у оголодавшего волка в засаде, Гита внезапно начала оглядываться, словно ее что-то обеспокоило, — и тут наконец заметила меня. Улыбка сошла с ее лица. Она сказала несколько вежливых слов фламандцам и, оставив их с Ральфом, направилась ко мне.

— Да пребудет с вами благословение небес, милорд, — она склонилась в поклоне с грацией, которая сделала бы честь и самой изысканной нормандке. — Прекрасный день, не так ли? И ярмарка в Гронвуде отменная.

Что это был за разговор? Ничего не значащие слова — поздравления в связи с моим благополучным возвращением из-за моря, мои вопросы о продаже шерсти и ее уклончивые ответы… Чтобы сломать лед официальной холодности, я спросил о нашей дочери — единственном, что нас еще связывало. Гита шутливо ответила, что девочка здорова и прелестна, но было бы безумием брать ее с собой в Гронвуд на торги — слишком уж тут шумно и людно.

— И все-таки я хотел бы повидать Милдрэд, — настаивал я.

— Разумеется, я не могу запретить вам это, милорд, — проговорила Гита после некоторого колебания. — Когда у вас найдется свободное время, будем рады видеть вас в Тауэр Вейк.

Ну что ж, по крайней мере теперь у меня было ее приглашение. А Гита вновь заговорила о торговле — о том, что привезла на ярмарку свыше полутора сотен тюков шерсти, которые обошлись ей в под двести фунтов, но рассчитывает сбыть товар не меньше чем за четыреста. И тут же, взглянув на поджидавших ее фламандцев, заторопилась и принялась извиняться, что ее ждут дела.

Я молча склонил голову, разрешая ей удалиться. Эта гордая, прекрасная и невозмутимо спокойная женщина совершала сделки, не уступающие моим и, разумеется, ни в малейшей степени не нуждалась в опеке. Пенда прав — граф Норфолк нужен ей только для того, чтобы подыскать достойного мужа.

Мужа? Да я скорее снова облачился бы в плащ тамплиера и отправился воевать с сарацинами, лишь бы уклониться от выполнения этой части своих опекунских обязанностей!

Подавленный, я побрел к замковым воротам. Миновал первый двор, и у вторых ворот нежданно встретил Хорсу. Он стоял, опираясь спиной на цепь опущенного моста и поглаживая сидящего на его руке сокола в клобучке. Несмотря на жару Хорса был в длинной накидке из белой овчины поверх простой туники без рукавов, его голые до колен ноги обвивали ремни грубых башмаков. Прямо тебе сакс из тех времен, когда про битву при Гастингсе и слыхом не слыхивали.

Я что-то пробормотал насчет того, что охотничьи птицы ныне как никогда в цене — и только потому, что готов был толковать с Хорсой о чем угодно, только не о том, ради чего он явился в замок. Я не мог и не хотел это обсуждать. Однако Хорса последовал за мною во внутренний двор.

Он был одним из самых почитаемых танов в Норфолке, но не из числа тех, кого я бы пригласил к себе на пир. Его бунтарское прошлое было еще у многих на слуху. Поэтому, чтобы случайно не столкнуться с кем-либо из нормандских гостей, я попросту опустился на широкую ступень крыльца главной башни и сказал, что готов его выслушать.