Обрученная с розой - Вилар Симона - Страница 111

Толстый оружейник отхлебнул вина и заметил:

– По слухам, Анжуйский клан страшно разгневан.

– О да! Заполучив Бурбона, король рисковал поддержкой одного из самых могущественных домов Франции. Но недаром Людовик построил прекрасную базилику при монастыре Святой Женевьевы, пожертвовал тысячу ливров в казну аббатства Сен-Жермен-де-Пре, а аббатству Богоматери Амброзийской отдал доход с графства Булонь. Небеса оказались благосклонны к нему и вовремя послали во Францию эту зеленоглазую английскую графиню. Ее помолвка с Эдуардом Уэльским пришлась по вкусу всем: и королю, так как теперь анжуйцы успокоятся, и английской государыне, ибо отныне она может быть уверена, что граф Уорвик останется предан ее делу до конца. Да и сам Делатель Королей, когда Анна Невиль пойдет под венец с наследником Ланкастеров, сделает все, чтобы вернуть им престол, и тогда голову его дочери в некий погожий день увенчает корона Англии. Я не говорю уже о самих молодых людях, которые буквально неразлучны, ибо пришлись по сердцу друг другу. Король же Людовик, дабы загладить вину перед Маргаритой Анжуйской, оказывает ей всевозможные почести и на время празднеств в Париже отдал в ее распоряжение Нельский отель. Как ни посмотри, а это – бывшая резиденция королей Франции. Она расположилась там вместе с сыном, а также с сиятельным графом Уорвиком и его прелестной дочерью. Говорят, Анна Невиль так очаровала двор, что знатнейшие вельможи добиваются ее благосклонности, а придворные красавицы стремятся ей во всем подражать. Она ввела моду на изумрудный шелк, который так идет к ее глазам, и многие дамы подобно мадемуазель Невиль стали носить шлейф, перекинув его через руку, что и изящнее, и удобнее, и избавляет от необходимости держать при себе пажа.

Толстый оружейник иронически хмыкнул:

– Об этой англичанке ходит слишком много толков, а о ее бегстве из Англии рассказывают неправдоподобные вещи. Однако я видел, с кем и как она приехала. Может, если небу будет угодно, она и станет королевой, но, клянусь добрым клинком из Толедо, не хотел бы я, чтобы моя государыня разгуливала в столь узких штанах, что любой проходимец мог видеть ее колени и бедра.

Сидевший за соседним столом воин вдруг грохнул тяжелой кружкой о столешницу. Буржуа разом оглянулись, но, встретив полный бешенства взгляд, обратили лица к хозяину. Майсгрейв, ни слова не говоря, вышел на улицу.

– Эт-то кто такой? – запнулся бородатый торговец.

– Новый постоялец. Бог знает, откуда он. Судя по всему, иноземец, вероятно, англичанин.

Буржуа переглянулись и, торопливо расплатившись, поспешили удалиться.

Филип же как неприкаянный шатался по закоулкам Ситэ. Уже отзвонили к вечерне, прихожане торопливо расходились по домам. Служилый люд, селившийся вокруг Дворца Правосудия, ремесленники и их подмастерья, окончив дела, поспешали кто в кабачок, кто под родной кров, лавочники закрывали ставни. Проехал дозор конной стражи.

Вскоре рыцарь оказался на набережной. На противоположном берегу реки виднелась стройная колокольня Сен-Жермен л'Оксерруа, а далее – Луврский замок. Построенный еще во времена короля Филиппа II Августа, он представлял собой величественное, но беспорядочное нагромождение множества тяжелых башен с узкими окнами, крепостными рвами, могучими контрфорсами и решетками. Обычно двор размещался в более изысканном и просторном дворце Сен-Поль, но сейчас, когда страна оказалась на грани войны, Людовик Валуа предпочитал укрепленный Лувр, подъемные мосты которого гарантировали безопасность.

Майсгрейв зашагал вдоль Сены, где еще слышался гвалт прачек и перестук вальков. По реке сновали легкие лодки и баржи. Вели на водопой коней, и те громко фыркали и ржали от удовольствия. Рыцарь обошел остров Ситэ, бросив беглый взгляд на крохотный островок Коровий перевоз, где светился костер. На левом берегу Сены напротив Луврского замка темнела громада еще какого-то особняка, за зубчатыми стенами которого начинался городской ров и любимые парижскими студентами зеленые лужайки Пре-о-Клер. У самой воды стояла круглая старинная башня, закрывавшая своими мощными очертаниями изящные постройки, украшенные многочисленными флюгерами и башенками. В высоких стрельчатых окнах горел теплый свет, падающий на кудрявые кущи сада.

Филип, погруженный в свои мысли, лишь мельком взглянул на этот особняк. Лодочник, сидевший в своем ялике у песчаной отмели, окликнул его:

– Не желаете ли, сударь, прокатиться? Всего несколько су, и я вмиг домчу вас к Нельскому отелю, или к Лувру, или к башне Турнель.

– Нельский отель? – переспросил рыцарь.

– Да, – лодочник кивнул на особняк с башней на левом берегу Сены. – Согласны, сударь?

Майсгрейв не отвечал. Как зачарованный, он глядел на высокие кровли Нельской резиденции, на ее старинную башню.

Лодочник, не дождавшись, отчалил, а Майсгрейв опустился на песчаный откос и долго сидел, созерцая Нельский отель.

«Все вернулось на круги своя, возлюбленная. Так и должно было случиться, но отчего такая тоска грызет сердце? Неужели безумные слова о том, что ты готова отказаться от всего этого ради меня, так глубоко проникли в мое сердце? Но ведь я никогда в это не верил… А теперь? О да, теперь я убежден, что все могло быть иначе, ибо есть в тебе великая сила все перевернуть по-своему».

Он вспомнил ее веру, вспомнил ее застывший, полный горечи взгляд, когда он произнес свое «нет». Мысль о том, что Анна теперь невеста Эдуарда Ланкастера, причиняла ему физическую боль. Филип тряхнул головой.

«Видит Бог, этого греха я избежал. Я был прав – она легкомысленная девчонка и готова влюбиться в первого же, кто окажется рядом… Нет-нет, надо опомниться, оглянуться, взять себя в руки, иначе останется только презирать себя, как в ту пору, когда я, будто на привязи, кружил у трона Элизабет. Что ж, любовь потеряна, попытаемся сохранить достоинство».

Спустилась ночь, и величественный город замер. У ног рыцаря тихо плескалась Сена, из-за реки долетал лай собак. С башен города подали сигнал тушить огни, и Филип видел, как одно за другим гасли окна в Нельском отеле. И лишь в старой башне у реки в узком оконце осталась полоска света. Бог весть, почему Филип решил, что именно там покои Анны.

Неожиданно ему пришла мысль, что в помолвке Анны и Эдуарда чувства девушки сыграли второстепенную роль. Граф Уорвик рассудил как политик, а Анна как примерная дочь покорилась его воле. От этой мысли стало легче, но уже в следующее мгновение он вспомнил, что граф выдал старшую дочь за Кларенса по страстной любви, отвергнув более выгодную партию с Эдуардом Йорком. Так мог ли он, боготворящий младшую дочь, не посчитаться с ее чувствами, объявив ее невестой Эдуарда Ланкастера? Нет, безусловно, Анна сказала «да».

«Быть может, Анна, – думал он, пожирая глазами огонек в далеком окне, – я стану твоим злейшим врагом, и за эти ночи в Бордо тебя ждет расплата. Как же я был глуп и жесток! Погубив твою честь, я обязан был увезти тебя и сделать все, что в моих силах, чтобы ты улыбалась, несмотря ни на что. Но что сделано, то сделано, и твое доброе имя в любой час может подвергнуться поруганию. Ланкастеры щепетильны и горды… Как убедить Уорвика, чтобы он не торопился с этим браком?»

Свет в башне погас. Филип размышлял о том, что такой честолюбец, как Уорвик, никогда не откажется от надежды с помощью Ланкастеров возвести свою дочь на английский трон, а Маргарита Анжуйская предпочтет молчать, чтобы не ссориться с могущественным Делателем Королей. Эдуард?.. Ведь он, как говорят, без ума от Анны Невиль, и не раз бывало, что влюбленный мужчина щадил доброе имя своей супруги. К тому же он сын Маргариты, и, ежели ему передалась хоть унция ее ума, он будет желать сохранения союза с Уорвиком, а значит, не станет подымать шума.

Немного успокоившись, он обдумал, как ему разыскать Делателя Королей. Из-за праздничной суматохи это будет нелегко, и лучшее, что он может сделать, это дождаться утреннего выезда графа из Нельского отеля.

Часы на башне Консьержери гулко пробили двенадцать. Луны не было, и в разрывах облаков мерцали редкие звезды. Филип поднялся и, стряхнув налипший песок, двинулся в глубь ближайшей улицы. Незнакомый город, мрак, кое-где разрываемый отблесками факелов за решетками ворот. Он смутно помнил, что гостиница расположена близ собора Нотр-Дам. На фоне темного неба едва проступала двухбашенная громада собора, и Филип свернул в эту сторону.