Полнолуние - Белошников Сергей - Страница 7

Шофер протяжно посигналил.

Послышались шаркающие шаги, и на крыльце, приставив руку ко лбу козырьком (солнце светило как раз в сторону входа), появилась пожилая худенькая женщина в аккуратном белом халате и такой же белой шапочке на седоватых волосах. Она увидела машину, лица братьев за стеклом и тут же, всплеснув руками, не дав сказать вылезающей из машины сопровождающей ни слова, воскликнула:

– Приехали! Ну, слава Богу, добрались! А то мы уж совсем заждались.

Она повернулась и закричала в глубь здания:

– Николай Сергеич, Николай Сергеич!..

– Иду, иду, милейшая Наталья Алексеевна! – отозвался из темной глубины дома звучный, веселый, хорошо поставленный баритон.

Кудрявая тетка, наконец, сползла с сиденья, открыла заднюю дверь "Волги" и выудила Кирилла и Филиппа из душного брюха пикапа. Братья, по-прежнему крепко держась за руки, остановились возле нижней ступени и, задрав головы, уставились на черный дверной проем, скрывающий таинственного обладателя звучного баритона.

– Это директор наш, товарищ Бутурлин, – пояснила Наталья Алексеевна сопровождающей.

– Да-да, – быстро откликнулась та. – Я его знаю. Умнейший, образованнейший человек наш товарищ Бутурлин.

Братья молчали.

Судя по четким шагам и громко, без слов напеваемой арии из "Лоэнгрина", товарищ Бутурлин приближался.

Звонкое "ту-ру-ру" приблизилось, скрипнули половицы паркета, и на пороге дома появился нестарый еще, лет пятидесяти высокий человек. На нем была светло-синяя рубашка, аккуратно заправленная в белые полотняные брюки, и легкие замшевые туфли. Несмотря на жаркий день, на шее у него был аккуратно повязан голубой узкий галстук в тон рубашке. В рукава рубашки были вдеты изящные золотые запонки с небольшими сапфирами.

И глаза у человека были под стать сапфирам – ярко-синие, блестящие и – как показалось братьям – очень строгие, даже грозные. У человека были пшеничного цвета, выгоревшие на солнце волосы и тонкая полоска таких же светлых усов над твердой линией рта.

В руках человек держал чучело какого-то небольшого животного и платяную щетку.

– Вот, Николай Сергеевич, новеньких привезли. Что же… – начала было женщина в белом халате.

Нетерпеливым жестом Николай Сергеевич остановил Наталью Алексеевну. Неторопливо спустился по ступеням и присел перед братьями на корточки. Они молча смотрели на директора. Он молча разглядывал их.

Братья не были близнецами: старший, Кирилл, был посветлее, Филипп потемнее. У Кирилла глаза были совершенно серые, у Филиппа – серые с золотисто-коричневатыми крапинками. К тому же старший, Кирилл, был чуть выше ростом. Братья были похожи, но не более.

Одинаковым у братьев было лишь выражение глаз. И еще у Кирилла и Филиппа были одинаковые родимые пятна – справа на груди, прямо под соском. Родинки были приметные, размером с пятак и к тому же необычной формы, в виде перевернутой пятиконечной звезды.

Тем временем братья настороженно и недоверчиво уставились на синеглазого человека. Они не ждали от него ничего хорошего. Впрочем, человек смотрел на них так же настороженно.

– Знаете, кто это? – спросил внезапно Николай Сергеевич, показывая чучело зверька.

Братья дружно замотали головами.

– Бурундук, – сказал Николай Сергеевич. – Нравится?

– Да, – ответил Кирилл.

– Нет, – ответил Филипп.

– Почему? – спросил он младшего.

– Он не живой, – буркнул Филипп.

Кирилл незаметно дернул брата за руку. Николай Сергеевич усмехнулся:

– Конечно, не живой. Это – чучело. – И добавил без перехода:

– Меня зовут Николай Сергеич Бутурлин. Я здесь директор. Иначе говоря – самый главный. – И тут же безошибочно указал кивками головы:

– Ты – Кирилл, а ты – Филипп. Правильно?

– Да, – в один голос ответили немало удивленные братья.

– Вот мы и познакомились, – удовлетворенным тоном сказал Николай Сергеевич. – А теперь пошли знакомиться с вашим новым домом.

Самое удивительное, что на самом деле детский дом был родным домом Николая Сергеевича Бутурлина. Потому что до революции это здание было загородным имением обширной семьи Бутурлиных. На втором году нового, двадцатого века здесь родился отец Николая Сергеевича, впоследствии известный московский профессор-зоолог. А спустя двадцать два года во флигеле этого дома появился на свет и сам Николай Сергеевич. Так что директор Бутурлин в прямом смысле жил и работал у себя дома.

Впрочем, об этом в поселке мало кто знал, а сам Николай Сергеевич из врожденной, унаследованной от многих поколений столбовых дворян гордости свою кровную связь со старым барским домом особенно не афишировал.

Николай Сергеевич не глядя сунул чучело назад, где его подхватила Наталья Алексеевна. Мягко расцепил потные ладошки братьев, взял их за руки, и они втроем не торопясь поднялись по ступеням в дышащее стариной каменное здание.

Как ни странно, братья легко и быстро прижились в доме. Почему? Кто знает. То ли возраст у них был подходящий, то ли вдвоем вообще проще жить в детдоме. Братья горой стояли друг за друга в любых передрягах и никому не давали себя в обиду, невзирая на количество и возраст обидчиков. А может, повлияло то, что Николай Сергеевич, в подробностях зная всю трагическую историю их многократного сиротства, взял братьев (чего никогда за всю свою карьеру педагога не делал ни при каких обстоятельствах) под негласную опеку?..

Или просто подействовала необычная для детдома атмосфера тепла и доброжелательности. Так или иначе, но прошло совсем немного времени, и двойняшки спокойно зажили под сводами старого барского имения, постепенно забывая о прошлой жизни и страшных вещах, которые в ней произошли.

Только во снах, которые год от года появлялись все реже и реже, им являлась улыбающаяся бабушка Ира, уютная московская квартирка на Сивцевом Вражке, дворовые приятели и котлеты, которые бабушка обязательно приправляла чесноком.

Ни мама, ни отец братьям никогда не снились. Они их просто не могли помнить. Мама Катя и папа Алеша существовали только на нескольких черно-белых любительских фотографиях. И вообще братья знали о них понаслышке, по скупым бабушкиным рассказам.

Бабушки больше не было, следовательно – не было и рассказов. А вот фотографии братьям удалось забрать из бабушкиной квартиры, и теперь они хранились на дне их чемоданов, надолго спрятанных в кладовой детдома. В детдоме не принято выставлять напоказ свою прошлую жизнь, и братья сразу же это инстинктивно поняли.

Поняли и приняли правила этой игры.

Глава 8. НЕЧЕЛОВЕК

Впервые ЭТО пришло к нему теплым, свежим майским полднем, незадолго до их с братом десятилетия.

Вместе с еще двумя мальчишками они забрались в один из самых глухих уголков детдомовского парка.

Они играли в старинную, правда слегка измененную игру – "казаки-разбойники", которая у них в детдоме называлась "сыгрануть в Чапаева". Мальчишки разделились на "красных" и "белых". Ему выпал жребий быть красным, чапаевцем.

Брат в игре не участвовал. В тот день он остался в доме – простыл накануне, перекупавшись в пруду. Поднялась температура, и детдомовский врач – Наталья Алексеевна – велела ему денька два полежать в постели.

Затаившись на склоне пригорка, в густых кустах жимолости, они ждали, когда появятся гнавшиеся за ними "белые". И "белые" появились. Но совсем не оттуда, откуда они их ждали. Они бесшумно подкрались сзади, навалились и быстренько скрутили троих чапаевцев. Еще бы – "белых" было в несколько раз больше.

После того как враги вытащили из кустов троих лопухнувшихся чапаевцев и поставили их на колени, крепко держа за руки, заведенные за спины, к пленникам подошел командир беляков – четырнадцатилетний, не по возрасту рослый, рыжий мальчишка по фамилии Головкин. Но по фамилии или имени – Владимир – его звали одни воспитатели да Николай Сергеевич. Воспитанники же – только по прозвищу: Головня. Другого он не признавал. Но сейчас мальчишки-беляки обращались к нему почтительно: "Ваше превосходительство".