Полнолуние - Белошников Сергей - Страница 92

С нее человеку улыбалась совсем юная девушка, стоящая в саду на фоне кустов. На девушке были шорты, сделанные из обрезанных выше колена вылинявших джинсов, и желтая майка на тонких бретельках. Майка открывала загорелые округлые плечи и плотно обтягивала высокую полную грудь. Выгоревшие добела волосы девушки стягивала эластичная зеленая лента под цвет чуть раскосых глаз.

Эта девушка была Стася Бутурлина.

Обнаженный человек сидел совершенно неподвижно и смотрел на снимок. Снаружи по оконному стеклу постукивала, царапалась ветка, раскачиваемая порывами ветра. Вот ветка ударила особенно сильно. По телу человека пробежала короткая дрожь, кожа сразу покрылась мурашками. Он, не поворачивая головы, покосился в сторону зашторенного окна. И тут в нем родилось ясное, отчетливое понимание: тот, кто сегодня ночью вышел на охоту за ним, приближается.

Враг.

Приближается, чтобы убить его. И, чтобы спасти свою жизнь, он должен его опередить. А опередить – значит напасть первым, понял он.

Опять – убивать. Опять. Опять.

Но только теперь он не мог остановиться на этом. Потому что смутно ощущал: убийство врага – это только устранение препятствия на пути к другому событию. К другому человеку. Тому, который был изображен на снимке, стоящем перед ним. Самке. Самке, которая была неподалеку, тогда как другие самки, изображенные на других фотографиях, были уже далеко. Он не испытывал к этой самке никаких чувств, которые на его месте мог бы испытывать обыкновенный, нормальный человек: ни симпатии, ни любви, ни нежности. Нет, ничего подобного. Он ощущал только вожделение, полуосознанную страсть и потребность немедленного, бешеного, безотлагательного совокупления, которое должно было послужить одному-единственному – продолжению его рода. Продолжению рода существа, которое уже нельзя было назвать человеком.

Человек даже не подозревал, что на самом деле эти мысли-желания рождались в его окончательно измененном и перестроенном мозгу не самостоятельно, а под воздействием незримого хозяина-кристалла.

У него мгновенно возникла сильная, невероятно сильная эрекция, заставившая его согнуться и сдавленно застонать. Он почувствовал, как в нем разгорается пламя, огонь, пожирающий его изнутри. Жажда убийства мгновенно была вытеснена другим – страстным желанием немедленно обладать самкой.

Настало время размножаться.

И тут же у него начали стремительно неметь кончики пальцев, а в мозгу, в самом его центре, родилась и стала все сильнее и жарче разгораться ослепительно яркая звезда мертвенно-лунного цвета.

ЭТО опять пришло.

Человек мгновенно покрылся холодным липким потом, а сияние внутри него, особенно в низу живота, нарастало болезненно, пульсирующими толчками. Он почувствовал, как часть его мозга начинает плавиться, уплотняться и превращаться в один большой кристалл. Сияющая волна накатилась. С чудовищной болью, отдавшейся во всем теле, захлестнула его и смыла остатки человеческого разума. Человек обессиленно сполз с кровати, опустился на колени и начал морфироваться. Взгляд его остекленел, и зрачки расширились почти во всю радужку. Тоненький ободок радужной оболочки приобрел странный алый оттенок. По всему телу пробежала дрожь. Кожа продолжала покрываться мелкими капельками пота и вздрагивала от частых судорог, сотрясавших изнутри тело. Под кожей рождались новые, нечеловеческие мышцы – она бугрилась, шевелилась, словно под ней пробегали небольшие, очень подвижные живые существа. И покрывалась густой длинной шерстью. Тело человека стремительно менялось.

В считанные секунды морфирование закончилось – и невероятное чудовище, полуволк-полуобезьяна, поднялось с колен.

– Хочччу-у-у… – прошипел монстр. – Хочу-у ее…

Это были последние слова, которые он смог произнести. Последние изменения произошли с его гортанью и связками: он больше не мог вымолвить ни слова. Теперь он мог только рычать, выть, визжать.

Он окончательно перестал быть человеком.

По комнате, где никто никогда не бывал кроме ее хозяина, в доме, затерянном среди других таких же домов поселка, в слабом свете настольной лампы, примостившейся на тумбочке в изголовье тахты, металась из угла в угол странная, жуткая в своей нереальности фигура огромного чудовища, такого же, каким оно было и в предыдущие ночи. Слюна липкой струйкой тянулась из приоткрытой пасти, ярко-алые глаза с вертикально поставленными зрачками сверкали адской злобой. Уродливая тень, следуя его движениям, кривлялась по стенам, сплошь покрытым фотографиями с изображением волков.

Существо издало приглушенный яростный рык, взмахнуло когтистой лапой-рукой и смахнуло фотографию вместе с лампой на пол. Лампа упала на пол, раздался хлопок разбившейся лампочки – и комната погрузилась в темноту.

И тогда монстр кинулся к люку в полу, ведущему к выходу из дома. Распахнул его, ринулся вниз и исчез.

Клубящиеся тучи, подгоняемые нарастающим ветром, быстро неслись по небу, то открывая ущербную луну, то снова ее затягивая.

Чудовище пересекало обезлюдевший поселок с юга на север. Оно бесшумно перемахивало канавы и заборы, пробегая по участкам, на которых стояли покинутые дачниками дома; оно чутко прислушивалось, рассчитывая каждое движение, ни в одном месте не выходя на открытое пространство, чтобы не нарушить границ мрачного лабиринта теневых провалов. Освещенные фонарями места чудовище огибало и проходило стороной.

Поселок словно вымер.

Оставшиеся в нем жители, несмотря на долгожданное известие о поимке неуловимого маньяка-убийцы, облетевшее с утра поселок, все равно не торопились рисковать и покидать свои дома в ночное время. Но если бы случилось невероятное и какая-нибудь одинокая фигура запоздавшего пешехода оказалась в пределах слуха или зрения монстра, он не стал бы сейчас нападать и немедленно свернул бы в сторону: чудовище определило следующую жертву, и ничто не могло заставить его изменить решение.

Решение, продиктованное чужим Разумом, управляющим его мозгом и телом.

Поэтому, прежде чем добраться до намеченной жертвы, ЭТО приказало монстру выманить жертву в безопасное для него место. Где он сможет спокойно расправиться с ней.

И он знал, как это сделать.

Глава 20. СТАСЯ

Я сидела в гостиной, с ногами забравшись на широкий мягкий диван, и изо всех сил пыталась понять, что же написал в третьей главе все той же многострадальной "Ловушки для Золушки" Жапризо. Я держала книгу в руках – и не могла прочесть ни строчки. Я отложила книгу и прислушалась. Дед возился у себя, я это слышала, потому что дверь в его кабинет была приоткрыта. А вот шторы на всех без исключения окнах в доме были наглухо задернуты. Гостиная слабо освещалась одиноким бра, висевшим в изголовье дивана, на котором я сидела.

Все мои мысли были только о Кирилле. Он сказал, что ему потребуется чуть больше часа, чтобы добраться до нас от Овсеева – следующей после Алпатова платформы, где он собирался вылезти.

Час уже прошел.

Как он там? Идет по пустынному ночному лесу, один, в темноте. Я представила эту картинку, и меня даже передернуло – ни за какие коврижки я бы сейчас за порог не вышла, не то что отправилась в прогулку по лесу. К тому же меня не оставляло чувство безотчетной тревоги: оно появилось, едва Кирилл уехал и мы с дедом очутились дома. Тем более что на мой вопрос, знает ли тот, на кого рассчитан весь наш спектакль, дед твердо ответил: знает. Это не прибавило мне хорошего настроения. Все мне не нравилось – сумерки в комнате, тишина, в которой ощущалась подступающая угроза. Даже прочные стены дедова дома казались мне теперь тонкими и хрупкими.

Я не выдержала. Тихонько встала и вышла в коридор. Осторожно, стараясь не шуметь, проверила запоры на входной двери. Все было в порядке. Тогда я, для собственного успокоения, дверь, ведущую с веранды в коридор, тоже закрыла на ключ да еще и крючок накинула. На сигнализацию дед дом не поставил – ведь должен был вернуться Кирилл. Вернулась в гостиную и огляделась. Родной дом казался совершенно беззащитным, открытым. Я подумала о том, как легко выдавить тонкое оконное стекло, и ужаснулась – ведь это так просто. И тут же представила, что именно в эту секунду в темноте за окном заливается в беззвучном злобном хохоте отвратительная харя.