Зеркало ночи - Вирен Георгий Валентинович - Страница 15

15

– Ну, дядь Коль, давай, чего у тебя стряслось с утра пораньше?

– Вот сам и рассуди, – начал он вдруг горячо, – место у нас глухое, народу, считай, нет никого. Зимой, конечно. Так?

– Ну, так, так, – улыбнулся Матвей.

– Руки у тебя с головой, то есть, значит, по технической части ты соображаешь. Теперь смотри сам – обстановка напряженная, не ровен час – жахнет, и поминай как звали.

– Это ты о чем?

– О положении в мире, – весомо сказал дядя Коля.

Матвей засмеялся.

– Ты чего, дядь Коль, предлагаешь над нашей Березовкой систему противоракетной обороны соорудить?

– Не шуткуй, – строго оборвал его дядя Коля. – Ты вникни, а там уж посмеемся. От напряженной обстановки – общее расстройство нервов. Как говорится, ни сна, ни отдыха. Опять же – пенсия. Восемьдесят шесть рублев – не разбежишься. У тебя побольше, но тоже через край-то не переливается…

– Мне хватает…

– Хвата-ает! – издевательски протянул дядя Коля. – То-то твоя молодуха сбежала! Но это я так, к слову, – осторожно поправился он. – А суть такая, что пора начинать.

– Чего начинать? – давя смех, спросил Матвей.

– Экий ты, парень, бестолковый! – рассердился старик. – Я уж тебе все по косточкам разложил, а ты все чевокаешь!

– Да ты говори прямо!

– Куда прямей-то! Аппарат пора ставить – ясное ж дело! Не на продажу – этого ни-ни, я себе не враг, но для души-то – одна прямая польза. Дешевле – раз, место наше одинокое – два, успокоение нервам – три, ну и так далее. У меня чего-то не выходит, а у тебя технические руки, у тебя пойдет!

– Самогонку, что ли, гнать? – наконец понял Матвей.

– Для общего блага, – торжественно сказал дядя Коля.

– Не-е, дядя Коля, ты меня в такие истории не втравляй.

– От-т чудак-человек! – Да кто ж в нашей глухомани нюхать будет! У нас участкового когда надо – не дозовешься, а чтоб он сам прибыл – я такого за тридцать лет не помню.

– Да зачем тебе самогон?

– Говорю ведь – восемьдесят шесть рублей! По нынешним временам это ж не деньги, а один намек.

– Дядь Коль, тебе восьмой десяток, пора и бросить пить-то.

– Бро-осить? – возмутился старик. – Да с чем я останусь тогда?

– То есть?

– Вот тебе и то есть! До моих лет доживешь – тогда поймешь. Мне жизни осталось – может, год, может, три, а может, и до субботы не дотяну. Это ж понимать надо! Ты-то мужик молодой, тебе еще бабу подавай, а я? Мне чего ждать, каких таких радостей? А как выпью – так я сам себе хозяин. Захочу – и будет мне двадцать. Думаешь, чего я пою-то, чего играю ночь за полночь? Это ж я дружков своих созываю. Иду по улице, будто в 27-м году, и жду – сейчас вот оттуда Митька Савелов выскочит, а с того проулка – Петька да Гришка Ковалевы, и уж на всю ночь гульба! У околицы уже девчата хороводятся, Сенька-гармонист с тальяночкой своей…

Дядя Коля вдруг замолчал, и Матвей увидел, как перед счастливыми его глазами побежали, побежали живые картинки – и лица, и слова, и песни, и еще много другого, уже ставшего небылицей, пылью, уже развеянного временем и только малыми песчинками застрявшего в памяти старика. «А почему, собственно, малыми?» – спросил себя Матвей. Старик сохранил все, и нужен только легкий толчок, чтобы всплыло оно нерушимым и живым.

А старик сгорбился, ушел в память, и вдруг Матвей увидел на его щеке медленную тягучую слезу.

«Ну что тут сделаешь, придется с утра начинать», – вздохнул малопьющий Матвей и полез искать бутылку.

Оба быстро опьянели. Дядя Коля обнимал Матвея, тыкаясь в бороду, а тот, фальшивя, терзал гитарные струны и печальным речитативом тянул одну из песен, услышанных от Милы:

И в Коломенском осень…

Подобны бесплодным колосьям Завитушки барокко, стремясь перейти в рококо.

Мы на них поглядим, ни о чем объясненья не спросим.Экспонат невредим, уцелеть удалось им.Это так одиноко, и так это все далеко.Этих злаков не косим…

– Нет! – кричал дядя Коля. – Это не наша песня! Она не зовет! Давай нашу:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,Преодолеть пространство и простор!..

И, невольно подпевая ему, Матвей вдруг ощутил обратный ход времени, и оказался не то в двадцатых, не то в тридцатых годах, и каждой клеточкой тела, каждой паутинкой души стал человеком того времени, стремящимся все выше, и выше, и выше, в счастливые сороковые, сияющие пятидесятые, и дальше, дальше – в изобильное будущее, перед которым поповский рай покажется скудным и жалким, скучным и пустым… А дядя Коля уже не плакал и не жаловался: из своих убогих восьмидесятых он вызвал счастливые двадцатые, и они пришли к нему, гремя и ликуя.

…Уже после полудня дядя Коля вышел от Матвея, и холодный ветер разом отрезвил его. Он нагнулся, зачерпнул ладонью снега, потер им лицо. И степенным стариковским шагом направился к дому – на соседнюю улицу. Он еще не дошел до угла, когда там внезапно появилась и затормозила черная «Волга». Из нее не спеша вышли двое мужчин. Дядя Коля замедлил шаги. «Это еще кто такие? – спросил он себя, и неприятный холодок пробежал по его спине. Люди не понравились дяде Коле. А они тем временем огляделись и лениво направились навстречу ему. – Господи, – совсем опешил старик. Вот тебе и глухомань, вот тебе и участковый! Накаркал, дурак!» И остановился.

– Товарищ, – крикнул ему один из мужчин, – можно вас на минуту?

«Он, не к добру», – подумал он, а ответил угодливо:

– На минуту – это пожалуйста. Отчего же нельзя на минуту…

– Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где тут живет Матвей-инвалид? – спросил, приближаясь, тот, что был повыше и похудей, чернявый.

– А чего ж не знать! – обрадовался дядя Коля. – Вона его дом, крыша зеленая.

– А сам он где сейчас?

– Да там и сидит… А вы, товарищи, откуда будете?

– Мы так… по пенсионным делам, – пробормотал второй, толстый.

– Это – да, он инвалид, пенсию получает, – покивал дядя Коля. – Там у него собака, смотрите, – сказал в спины мужчин, уже шедших к дому Матвея.

«Как же! – думал он, уходя и побыстрей и в то же время стараясь не терять степенности. – Ежели б по пенсионным делам на черных „Волгах“ разъезжали, у нас бы у всех пенсии были по полтыщи. Небось обэхаэс. Накрыли Мотьку на нетрудовых доходах. А и правильно, поделом – мало что военную пенсию получает, так еще на ремонте зашибает – кому телевизор, кому утюг… То-то от аппарату отказался – хватает ему, говорит! Еще бы не хватало… А теперь небось прижучат его. И правильно. Жизнь – она штука справедливая».

А мужчины замедлили у калитки.

– Может, не стоит сегодня, Семен? – сказал Костя.

– А почему? – удивился тот.

– Да как-то… Не чувствую себя готовым. Очень уж быстро нашли. Надо продумать разговор, с Дедом посоветоваться…

– А может – сразу накроем? – азартно спросил Семен.

В доме коротко, настороженно гавкнула собака, почуяв, очевидно, чужих людей.

– Слышишь? – сказал Костя. – Думаешь, он так тебе сразу все и выложит? Наверняка тот еще жук…

– Это конечно, – согласился Семен. – Правильно, без Деда нельзя. Мы нашли – а уж теперь пускай сам. Поехали.

И они быстро вернулись к машине.

…Ренат стал ходить по комнате – торопливо, даже суетливо – туда-сюда, туда-сюда. Он поминутно поправлял очки и сквозь них испуганно косил на Матвея. Тот смотрел на приятеля с испугом: не ждал такого. После ухода дяди Коли Матвей стал маяться, места себе не находил, от выпитого противно загудела и закружилась голова, и он по морозцу побежал к Ренату. И там, почти неожиданно для себя, рассказал ему о прошлогодних событиях. Все – как недавно Ядвиге Витольдовне. Старуха тогда замолчала так надолго, что Матвей решил, будто она ничего не поняла. Потом сказала: «Человек не может быть богом». Перекрестила по-католически и ласково проводила Матвея