Зорро - Волков Александр И. - Страница 60

«Лицо хозяйки, разумеется, будет легко узнаваемо, – размышлял дон Росендо, прогуливаясь среди камзолов, жилетов, фраков, блуз и прочих принадлежностей гардероба покойного дядюшки, – легкая ажурная полумаска, едва скрывающая брови и оставляющая для обозрения всю нижнюю половину лица… Но кем предстану перед ней я? Светским хлыщом? Бесстрашным флибустьером? Площадным фокусником, бескровно пронзающим золотыми шпильками щеки и ладони? Или, быть может, самим Зорро?..»

Последняя мысль показалась дону Росендо настолько забавной, что он едва не расхохотался во весь голос. Дело происходило в обширном холле второго этажа, где слуги развесили на вешалках и манекенах самые яркие облачения из гардероба покойного дона Лусеро. Размеры дяди и племянника практически не отличались, разве что дон Лусеро был чуть поплотнее, что вполне объяснялось возрастом и самим стилем плантаторской жизни.

– Нет-нет, только не Зорро, – чуть слышно бормотал дон Росендо, равнодушно пробегая глазами золотое шитье и пышные пенистые кружева на обшлагах и манжетах, – но тогда что? Эти павлиньи перья?.. Тогда уж лучше предстать перед этим изысканным обществом в костюме пирата, в вылинявшем тельнике и с черной повязкой через все лицо – в этом будет хоть что-то оригинальное!.. Но костыль будет мешать при танцах, и не просто мешать, он сделает приглашение на танец вообще невозможным, а где, как не в танце, можно лучше всего ощутить не только невыразимое блаженство близости любимого существа, но и по каким-то неуловимым признакам почувствовать степень взаимного чувства, если таковое имеется…

Дон Росендо настолько увлекся своими фантазиями, что почти не заметил, как в мыслях назвал донью Лусию любимым существом. Назвал и тут же очнулся: как?.. всего одно видение?., лицо в окне на расстоянии почти в двести футов – и на тебе!.. Так что же тогда удивительного в том, что сестра, во многом схожая с братом по вкусам и темпераменту, по уши влюбилась в сеньора, который вился вокруг нее подобно ночному мотыльку, без устали оплетающему невидимыми восьмерками пузатое стекло керосиновой лампы? Интересно, кстати, было бы знать, какую личину изберет дон Диего? Ему лучше всего подошел бы костюм бродячего фокусника, скрашивающего скуку в перерывах между танцами своими плутовскими проделками. На то, чтобы закрыть лицо «маской Зорро», у него смелости не хватит. Да и у кого хватит?.. Разве что у дона Манеко. Но это будет не столько смелость, сколько наглость, вызов не столько самому Зорро, сколько легенде, которая его окружает. Ведь если под маской окажется вполне известная личность, легенда просто-напросто кончится и черная маска перестанет наводить ужас на окрестных негодяев, а дону Манеко, по-видимому, как раз это и нужно.

Впрочем, все это были только предположения, «фантазии праздного ума», как называл такого рода размышления сам дон Росендо. А обстоятельства требовали не размышлений, а действия, пусть не слишком значительного внешне. Костюм – вот ближайшая цель! – и она сможет весьма серьезно повлиять на многие дальнейшие события.

«А что, если предстать в образе ученого, алхимика, астролога, мага?» – Дон Росендо остановился перед распахнутым сундуком, где были уложены аккуратно обернутые в овечью шерсть колбы, стеклянные трубки, реторты и прочие принадлежности алхимической деятельности. Тщательная упаковка – завернутые стекла были переложены упругими слоями соломы – указывала на то, что сундук был, по всей вероятности, доставлен морским путем и предназначался для каких-то особенных занятий дона Лусеро, не осуществившихся по причине внезапной смерти хозяина. Разумеется, тащить на костюмированный бал спиртовку или перегонный куб было бы не только слишком претенциозно, но и не слишком умно; достаточно медной ступки с ароматическими травами и пряностями, трости с резным набалдашником в виде пуделя и непроницаемо-черных очков, закрывающих верхнюю половину лица вплоть до седой бороды, спутанными кольцами ниспадающей на прожженный кислотами сюртук.

– Нет, прожженный сюртук – это перебор, – усмехался про себя дон Росендо, примеряя пышный завитой парик, густо обсыпанный тончайшей рисовой мукой. – Великий маг может позволить себе быть сколь угодно рассеянным, может уноситься мыслями в какие угодно заоблачные сферы, но предстать перед любимой нищим оборванцем?.. Никогда!

На этот раз дон Росендо уже не стал одергивать себя на слове «любимая».

Глава 13

Костюмированный бал на ранчо дона Манеко Уриарте был устроен по всем правилам увеселений подобного рода. Все было неузнаваемо, все было необычно, начиная с встречи подъезжающих гостей. К дому радушного хозяина вели четыре дороги, но по какой бы из них ни приближался всадник или экипаж, на проезжих неизменно и стремительно набрасывались перепоясанные портупеями и патронташами разбойники в глухих, от бровей до подбородка, масках с узкими глазными прорезями и с удивительной ловкостью, без малейшего насилия или повреждения, освобождали прибывающего путника от средства его передвижения. Лошади хватались под уздцы, а всадник или пассажиры экипажа с величайшей деликатностью опускались на землю и препровождались к широко распахнутым воротам, за которыми взору вновь прибывшей «маски» открывалось поистине великолепное зрелище: обширный сад, освещенный разноцветными бумажными фонариками, цветочные арки, система которых создавала в саду причудливый лабиринт со скамеечками, уютными беседками и маленькими прудиками, в темных водах которых драгоценными гранями поблескивали рыбки, доставленные со всех концов света, и слугами-невидимками, бесшумно возникавшими словно из воздуха, как только у сеньора или сеньориты возникало желание полакомиться или промочить горло.

Перед самим домом была сколочена обширная дощатая площадка для танцев, музыканты располагались на веранде и, дабы как следует настроиться перед предстоящими танцами, негромко наигрывали нехитрые мелодии времен Христофора Колумба и Америго Веспуччи. Туговатому на ухо дону Росендо все эти мелодии представлялись одной нудной и тягучей пьесой с незначительными вариациями, но Касильда, несколько лет бравшая уроки игры на лютне, арфе и клавесине, довольно четко различала исполняемые композиции и даже пыталась просветить своего глуховатого на этот счет братца, вполголоса нашептывая из-под маски имена композиторов и номера опусов.

– Запоминай!.. Запоминай!.. – глухо бормотала она, обращая внимание дона Росендо на особенность той или иной музыкальной фразы. – Твое образование должно соответствовать твоему облику, ты должен разбираться не только в музыке, но и в живописи, архитектуре, свойствах минералов, трав, иметь представление о фортификации, уметь гадать не только по звездам, но и по линиям руки, рисовать, писать стихи, слагать мелодии…

– О боже! – с мольбой в голосе перебил сестру дон Росендо. – А вдруг она потребует, чтобы я продемонстрировал хоть один из перечисленных тобою талантов?!

– Брат, умей блефовать! – звонко расхохоталась Касильда, бегло оглянувшись по сторонам. – Ведь что такое любовная игра, как не ослепление избранного предмета страсти блеском как истинных, так и приписываемых самому себе достоинств, где все зависит не от подлинного наличия того или иного таланта, а от желания возлюбленного быть ослепленным, потерять голову, как, наверное, теряет ее павлинья курочка при виде раскинутого драгоценным веером хвоста своего ухажера!

Впрочем, последнее, не слишком лестное для себя сравнение дон Росендо пропустил мимо ушей, ибо в этот момент двери дома широко распахнулись и на пороге появился сам дон Манеко в расшитом золотом генеральском мундире и донья Лусия, окруженная пышным, прозрачным, как медуза, платьем, сшитым из китайских шелков всевозможных тонов и расцветок. Перед такой красотой померк бы, наверное, даже блеск сокровищ царя Соломона, но царь жил в пустыне, и его глаз не был воспитан на красочных переливах таких шедевров божественного творения, как орхидеи и бабочки, чьи лепестки и крылья представляют всю гамму природных расцветок, от звездного неба до утренней зари.