Муха в розовом алмазе - Белов Руслан - Страница 61

– Бей меня!

– Ты что, свихнулась? – вскричал я, ошарашенный. – Женщину, да еще голую, плеткой сечь? Не, я не извращенец!

– Бей, бей, бей, – завопила диким голосом Синичкина. – Ты же обещал делать все, что я попрошу!

Ну, я и хлестанул по спине в полсилы. Она, недовольная, взметнула на полоумные, полные слез глаза и прокричала умоляюще:

– Бей сильнее, прошу тебя, бей сильнее!

Я продолжал отнекиваться, отворачивался, но после третьей или четвертой просьбы ее безумие и злость вселились в меня. И, сорвавшись, я застегал ее белое тело со всех сил.

...Кончилась эта дикая сцена тем, что девушка, лишившись чувств, упала на алмазы. С минуту она – спина вся в красных плеточных полосах – лежала неподвижно. Потом поднялась с двумя алмазами, приклеившимися к коже (один к правой груди, другой – к животику), и уставилась на меня равнодушными глазами.

– Оклемалась? – спросил я срывающимся от возбуждения голосом. – Если не секрет, чем занималась? Что, короче, мастурбировала?

– Гадала на будущее... – ответила механически. – Эти предчувствия меня замучили...

– Ну и как? Кто победит – Спартак или Ермак?

– Ничего определенного, – сказала, натягивая маечку. – Непонятно, кто выиграет, и что конкретно надо делать. Ясно одно – меня похоронят, но без особых последствий. Просто плохо бил... Да и я не в форме...

– Так значит, ты – гадалка на камнях... То есть ведьма, – уже довольно спокойно резюмировал я только что увиденное и услышанное... – Я торчу! Каменный век!

– Дурак! – пожалела меня Синичкина. – Будущее – это всегда самая ценная вещь для человека.

– Ты права. Если хочешь, то можем и повторить экскурсию в завтрашний день... – предложил я, постегивая плеткой свою коленку. – Только узнай еще, пожалуйста, что у меня будет сегодня на ужин.

– Гадать можно только раз в месяц... – проговорила Синичкина, натягивая брюки. – И то не каждый.

– Шаманишь, значит, – пробормотал я, продолжая осознавать увиденное и услышанное, присовокупив к нему то, что знал раньше. – А клиентура какая? Небось, шарлатаны с мошенниками?

– Я еще не практиковала, алмазов не было. А у моих предшественниц в прихожих одни президенты, да короли с магнатами и олигархами толпились, – усмехнулась девушка.

– И как, успешно топтались?

– Еще как! Потом как-нибудь расскажу.

– "Потом" у нас с тобой может и не быть, – вздохнул я. – А почему ты в штольне не гадала? Алмазы-то ведь были?

– Перед делом они должны солнцем напитаться. Или хотя бы его отраженным светом, – ответила Синичкина и, посмотрев в сторону крепости Али-Бабая, проговорила задумчиво:

– Смотри, Веретенников с Сашкой уже там... Сейчас Баклажан, без сомнения, за ними наблюдает...

– Естественно... Небось, чувствует себя именинником и подумывает, не сделать ли такие соревнования ежегодными.

Не слушавшая Синичкина неожиданно обернула ко мне лицо, оживленное надеждой:

– Слушай, давай, побежим из канавы, как только Сашка гранату в древняк бросит? Ты вниз с ружьем, я вверх с алмазами! Встретимся в Хаттанагуле, на месте крушения вертолета. Ты согласен?

– Согласен, – ответил я и, выглянув из канавы, увидел Кучкина с Веретенниковым. Они стояли у берлоги араба, с ним беседовали. Через минуту Веретенников повернулся и пошел к ручью, а Кучкин, преодолев построенную Али-Бабаем баррикаду, исчез в берлоге; еще через некоторое время мы услышали глухой звук подземного взрыва. И рванули с Синичкиной, как по команде.

Но, увы, тут же были вынуждены вернуться – пули Мухтар и Баклажана весьма недвусмысленно намекнули нам, что находится в канаве гораздо безопаснее.

– Почему они нас не убили? – удивился я, едва отдышавшись.

– Баклажан на бомбе своей эстетически свихнулся... – скривилась Синичкина. – А где эстетика, там и этика... Пообещал, что все честно будет, вот, дурак, и выполняет... А Мухтар почему не убила, не знаю... Наверное, Али-Бабай ей так приказал...

Минут десять мы молчали. Я думал о гадании Синичкиной, об алмазах, трубке взрыва, думал и интересовался, как бы надежнее удостовериться в своем душевном здоровье. И приходил к мысли, что сделать это не удастся, поскольку вокруг одни сумасшедшие, и, следовательно, правды никто не скажет. А Синичкина, по всей вероятности, думала, как меня обворожить или извести, если первое не получиться. Первое не получиться, так второе сделает. С подливой и кетчупом "Моя семья". Я хмыкнул получившейся шутке, а Синичкина вдруг привстала и говорит:

– Смотри, в берлоге Али-Бабая что-то происходит!

И только она это сказала, Али-Бабай выскочил из своей норы, и запрыгал на склоне, как дикарь, победно крича и маша над собой отрубленной головой Сашки.

"Конец бедному Кучкину! – подумал я, без сил опускаясь на дно канавы. – Предчувствия его не обманули".

8. Похороните меня на берегу ручья... – Пуля в пузырь, потом в затылок. – Первый побег. – Валерка улетел. – Волкодавы-псы и волкодав-человек. – В сумме не похоронил.

– Пропал Сашка... – сочувственно вздохнула Анастасия, после того, как Али-Бабай, закончив идиотскую пляску, исчез в берлоге. – Неплохой был человек – и не приторно хороший, и не особенно по нынешним временам злой. Ну что, теперь моя очередь?

– Как хочешь... – ответил я, неожиданно тяжело переживая смерть Сашки – ведь по моим расчетам он должен был выиграть.

Да и не только поэтому переживал, что просчитался. Вся жизнь у Сашки прошла побоку, ничего не смог особенного построить, ничего уж очень хорошего испытать. Нет, не справедлив Бог – одним поставляет одни удовольствия и они накушиваются ими до желудочного отвращения, а другим, таким, как Сашка, оставляет одни лишь пинки, да тщетные надежды.

И за Синичкину переживал... Ее предстоящая дуэль с Баклажаном, с бандитом, хоть и свихнувшимся, вызывала у меня противоречивые чувства. И жалко было ее, хоть и знал, что она волчица, способная перегрызть горло и ребенку малому, и мне... А Сашку как пристрелить хотела? А с другой стороны – женщина хоть куда... Жалко такую в трату...

Короче, была у меня этическая проблема, но я ее, крепя сердце, разрешил, разрешил исходя из житейского опыта, давным-давно подсказавшего мне, что все проблемы имеют семантические корни, то есть, по-русски со словарем выражаясь, если хочешь что-то в кузов положить, то назови это груздем. Вот я и назвал про себя Синичкину груздем, то есть оборотнем, которому удобнее в гробу лежать. А что, разве не оборотень? То ласкается, то к стенке ставит. Нет, если бы я мог ее спасти, то, конечно же, спас бы, живота своего не пожалев, но ведь ведьма... Подлая ведьма. В меня стреляла, куртку продырявила...

– Если я умру, похорони меня на берегу ручья, хорошо? – оборвала мои мелкобуржуазные мысли Синичкина.

– На берегу нельзя, – зевнул я, демонстрируя олимпийское спокойствие, – по Шахмансаю зимой сходят лавины, а летом – селевые потоки. Могилку снесет, точно...

– Ну и пусть, мне все равно, куда унесет мои кости.

– Рядом с водой яму рыть замучаешься, вымокнешь только. Да и класть тебя в воду не эстетично. Представь только, как мы с Валеркой, за руки, за ноги твои взявшись, твое холодное тело в мутную холодную жижу бросаем...

– Ну ладно, уговорил. Похороните меня на сухом месте, но невдалеке от ручья.

– А ты, что, на успех совсем не рассчитываешь?

– Нет. В нашем с тобой гадании я видела себя лежащей в могиле на берегу ручья. Этого ручья, кажется.

– Чепуха все эти гадания.

– До сих пор я не ошибалась...

– Послушай, может, расскажешь о себе? А то столько недомолвок... Ведьма ты или оборотень?

– Рассказать... – протянула Анастасия, скользнув по мне взглядом. – Зачем? Придумай сам что-нибудь.

– А давай я вместо тебя пойду?

– Нет... Решили, так решили. Ты меня не жалей. Я в жизни никого не жалела, только так настоящей пророчицей можно было быть... Ну да ладно, прощай. Ты мне иногда нравился.