Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей - Вронский Константин - Страница 14

Пламя вновь ярко вспыхнуло, весело потрескивали дрова.

– А я стоял и смотрел на него. Я ведь так долго ненавидел отца и до сих пор все еще ненавижу, но в тот момент я просто стоял и смотрел. Так и оставил его висеть там и в ту же ночь навсегда убежал из дома.

Ветка прогорела быстро, к ним подступала темная, непроглядная ночь. И такая же мгла царила в душе.

Фаддей не знал, что же он должен сказать товарищу. Наверное, молчание и в самом деле золото. Вон Дижу тоже умолк. Только полешки потрескивают негромко.

Булгарин всмотрелся в глаза Рудольфа. Все такие же темные, вот только взгляд сделался неспокойным, как будто Дижу со слезами боролся. Теперь он уже не казался упрямым, непокорным дезертиром, скорее маленьким мальчишкой, оплакивавшим убитую собачонку. Мальчишкой, у которого не было никого, даже матери. И которому приходилось бороться с лютой ненавистью отца и демонами в собственной душе.

Но даже теперь в этих глазах плескалась ненависть. Ладно б только глаза, ненависть затопила все лицо Дижу, каждую его черточку. Словно ядом пропитала. Тем, кто плохо с ним обращался, он ничего не прощал. Он будет ненавидеть обидчиков до самой своей смерти.

– Эй, ч-что за грусть-тоска н-на вас напала?

Фаддей резко обернулся. Цветочек ржет как конь ретивый. Только гривы и копыт не достает. А винищем-то от него разит! За белокурой шевелюрой виднелась ярко-рыжая. Ага, на Мишеле повис, шатается аки травинка на ветру. И впрямь Цветочек.

– У в-вас л-лица, как будто з-завтра в бой, л-люди! – с трудом пробормотал он. – А п-па-ачему вы к нам н-не идете, а?

И, шатаясь из стороны в сторону, Цветочек махнул пустой бутылкой на один из соседних костерков.

– Э-эх, р-ребята, я д-давно т-так не с-с-смеялся… в-всю ж-жизнь н-не с-смеялся!

– Да, тебе было весело, дурень! – согласился Мишель. – Ты все время одну и ту же историю нам рассказывал!

Ладно, хоть Мишель не совсем оставшиеся мозги пропил.

– Но вы же смеялись! — выкрикнул Цветочек, выпучивая глаза. – В-все с-с-смеялись! Р-ребята, п-пшли с нами! С… с отчизной по-по-прщаемся!

– Ты попрощаешься! – невесело хмыкнул Мишель.

– З-завтра в… в путь, д-друзья мои! – икнул Цветочек, заплетаясь сразу двумя ногами. – Н-надо как с-следует по-по-прщаться!

Он качнулся к костру, ухватился за уже занявшуюся огнем ветку, чуть не опалив Фаддея, и махнул ею, как факелом.

– Д-да з-з-здр-равствует Н-наполеон! Урра!

– Уволь! – отмахнулся от него Мишель, искоса поглядывая на Фаддея и Дижу.

– Н-не хотите урра к-кричать? Эх, вы, с-собаки! – пьяно огорчился Цветочек. Новобранцы у других костров уже с любопытством поворачивались к ним. – Это с-свинство, Дижу! – выкрикнул Цветочек запальчиво. – С-свинство! П-пшли пр-прщаться с рр-родиной!

– А что, пошли, – внезапно поднялся Дижу на ноги.

Пограничный столб, казалось, поджидал Цветочка. Тот в него буквально врезался. Незнамо от чего искры полетели. То ли от горящей ветки, то ли из глаз юнца. Цветочек вцепился в столб, словно в любимую женщину.

– Т-так! М-милая родина! М-мы с-собрались здесь…

– Короче, дурень! – в нетерпении рявкнул Мишель.

– Дорогая ро-родина! – прокричал Цветочек. – М-мы тебя п-покидаем. С-спасибо… за в-все! А т-теперь н-нас убьют во славу Н-н-наплёна! Т-теперь вы пр-прщайтесь!

«Ох, Цветочек, ты хоть проспись, чтоб я тебе морду начистить мог», – грустно подумал Фаддей.

– Я с удовольствием попрощаюсь, – и Дижу подошел к пограничному столбу.

Распахнул шинель и спустил лосины. А затем невозмутимо облегчился прямо на пограничный столб.

– Спасибо за шрамы на моей спине, дорогая отчизна, – ласково произнес он при этом. – Можешь и дальше пресмыкаться пред проклятым Корсиканцем.

Цветочек икнул от изумления. А потом рухнул на колени и изрыгнул из себя все выпитое той ночью. Прямо на пограничный столб.

Фаддей грустно покачал головой. Хорошо же попрощались ребятки со своей отчизной. Он бы со своей так не обошелся. Да, все верно, он против нее воевать идет, пресмыкаясь все пред тем же проклятым Корсиканцем. Господи…

А в ближайшем сельце, неподалеку от которого стоял их батальон, было безлюдно, бродили по широкой улице тощие облезлые псы. Покрытые гнилой соломой избенки производили тягостное впечатление.

Из донесения наблюдателя Его Императорскому Величеству Александру Павловичу:

«Я обошел все дворы и нашел только в двух или трех по старику и несколько больных людей, которые лежали; когда же я к ним входил, то они просили у меня хлеба и говорили, что часть селения их вымерла от голода, а другая разошлась по миру за милостынею, наконец, что они, не имея сил подняться на ноги, ожидают себе голодной смерти в домах своих. Несчастные жаловались на наполеоновские армии, которые в таком даже положении приходили их обирать. Проходя по лугу, я видел нескольких крестьян с детьми, питавшихся собираемым щавелем…»

9

Наконец-то снова весна!

Двумя пальчиками Полина заправила непослушную прядку за ухо, но ветер тут же выбил ее из-под шляпки.

Солнце вновь заняло свое законное место на небе. Впрочем, облака и тучки пытались вредничать, но отныне они были малы и ничтожны в своих усилиях. Ветер гнал их прочь, как ненужный мусор. На яркой, насыщенной синеве небес им было никак не задержаться. Это было, как новая жизнь. Полина глянула на реку. С пронзительным свистом ветер продирался сквозь спутанные ветви вечно грустных плакучих ив, пристроившихся на берегу.

Овальная арка старенького каменного моста отражалась в воде. А за мостом, на том берегу реки виднелся купол церквушки Пречистой Девы.

Внезапно на берегу взвилась в небо целая стая голубей. Кто-то, верно ребятенок деревенский, незаметно подкрался к ним и вспугнул из озорства.

– Все, как в Венеции, – по-французски заметила Антуанетта, подруга Полины. – Ты не находишь, мон шер ами?

– Нет, – спокойно отозвалась Полина. – Здесь в тысячу раз красивее!

– Ой, ты только глянь! – вскрикнула в изумлении Антуанетта, вырвалась от Полины и бросилась к берегу, словно любопытная маленькая девочка. – Лебеди!

Полина проследила глазами за подругой.

Антуанетта была в своем репертуаре. Видя птах или каких-нибудь зверушек, она владеть собой переставала. Интересно, когда сие кончится? В их возрасте уже не пристало слишком громко визжать, завидев какого-то там лебедя.

Антуанетта склонилась над водой. Новое платье сидело на подруге просто великолепно. Повезло же ей! Антуанетта была великой победительницей на ристалище новейшей дамской моды. С ее смуглым цветом лица, как у всех южанок, с густыми черными кудрями и огромными карими глазищами юной косули подруга напоминала гречанку, да не простую, а самую настоящую богиню, словно бы сошедшую с античной вазы или театральных подмостков. Венера во плоти, думала Полина, совершенно лишенная зависти.

А вот ей самой нынешняя мода с претензией на античность не подходила абсолютно. И зеркало всякий раз безжалостно докладывало Полине правду. С твоей розовой кожей, милая девочка, говорило вредное зеркало, с твоими белокурыми косицами ничего-то в тебе от греческой богини не имеется. И новые платья, купленные у месье Скудери, совсем не хотели сидеть на ней идеально. Словно ряженая она в них какая-то.

Полина подхватила подол большим и указательным пальчиками.

Ткань-то просто изумительная, самая дорогая. Муслин из индийского хлопка из-за континентальной блокады, устроенной французами, стоит такие же баснословные деньги, как будто какое-нибудь золотое руно. Целое состояние такой муслин стоит.

– Четыре лебеденка, – улыбнулась Антуанетта спустившейся к берегу Полине. – Видишь, какая семейка? Совсем молоденькие!

Один из взрослых лебедей грозно зашипел на Антуанетту. Выгнул шею по-змеиному, замахал крыльями, ровно врага отгонял.

– О-ля-ля! – отшатнулась Антуанетта. – Не нравимся мы ему.