Дядя Динамит - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 23

То чувство, которое испытал полицейский, которого ударил по шлему брат Элзи Бин, уже проходило, когда из музея послышался странный крик, а там и голоса. Сжавшись в кресле, словно заяц в норе, Мартышка не сразу узнал их. Один из них волновался: другой его успокаивал.

Хлопнула дверь, потом вторая, и в гостиную вошел лорд Икенхем.

3 Недавняя беседа не повлияла на него: он был беспечен и спокоен, каким и бывает английский пэр, когда вспомнит, что в гостиной остался графин виски. Другие, послабее, дрожали бы всем телом, но он сохранял ту мягкую невозмутимость, которой отличается рыба на льду. Сердце у Мартышки уже не только прыгало а lа Нижинский, но и громыхало а lа мотор, но все же ему показалось, что глава их семьи что-то напевает.

— А, ты здесь! — сказал граф, протягивая руку к графину. — Не спится? Где виски, там и ты. — Он налил себе и сел в кресло. — По-моему, — он отхлебнул, — это лучшее время суток. Тишина, бодрящая влага, приятная беседа. Ну, какие новости? Ты чем-то расстроен? Надеюсь, ничего не случилось?

Мартышка зашипел, словно сифон, в котором кончается вода. Вопрос показался ему неуместным.

— В каком смысле «ничего»? — спросил он. — Сейчас мне сказали, что меня выпотрошат.

— Кто это сказал?

— Билл Окшот.

— Прорицал или сам собирался?

— Собирался сам.

— Ты меня удивляешь. Билл Окшот, этот милейший человек?

— Да уж, милейший! Хуже Безликого Беса. Ему самое место в комнате ужасов. Еще он обещал оторвать мне голову и задушить меня, как змею.

— Когда человек без головы, душить его трудно. Что ж ты такое сделал?

— Сидел тут с Элзи Бин.

— Не припомню, кто это. Столько встречаешь людей…

— Служанка.

— А, да! Которую ты целовал.

Мартышка обратил лицо к потолку, словно взывал к небесной справедливости.

— Да не целовал я! Ну, чмокнул по-братски, она мне очень помогла. Вас обоих послушать, мы сутками играем в фантики.

— Дорогой мой, не горячись. Я тебя понимаю. Он очень расстроен. Его волнует счастье твоей невесты.

— Он ее любит.

— Вот как? Бедный Билл! Наверное, ему было неприятно, когда я сказал в поезде, что она выходит за тебя. Мне его жаль.

— А мне — нет. Чтоб он лопнул.

— Другое странно: как у Балбеса может быть дочь, чарующая всех до единого? Ему больше подошла бы Горгона со змеями. Ты, часом, не слышал, как он кричал?

— Слышал. Что случилось?

— Обиделся.

— Застал тебя в музее?

— Это я его застал. Он спал там среди своих экспонатов. Нехорошо, по-моему. Или ты экспонат — тогда спи, или не экспонат. — Красивое лицо пятого графа подернулось печалью. — Знаешь, Мартышка, мне претит такая низость. До чего дошел человек, если он привязал веревку к большому пальцу ноги и к ручке двери!

— Что ты говоришь!

— Привязал. Честное слово, это подло. Простились, разошлись по комнатам, казалось бы — спи у себя, как честный землевладелец! Иду в музей, не чуя зла, берусь за ручку, поворачиваю…

— А, черт!

— Не знаю, доводилось ли тебе наступить в темноте на кошку? Со мной это было, в Нью-Йорке, на Уэверли-плейс. Абсолютно то же самое.

— Что ты сказал?

— Говорил в основном он.

— Нет, как ты оправдался?

— Ах, оправдался? Очень просто. Я сказал, что хожу во сне.

— Поверил он?

— Вот уж не знаю. Какое мне дело, в сущности?

— Ну, нам конец.

— Чепуха! Опять этот мрачный взгляд на жизнь. Что, собственно, случилось? Кое-что не вышло.

— Кое-что!

— Дорогой мой, обойти такое препятствие — легче легкого. Хорошо, Балбес спит в музее. Значит, надо его выкурить. Самый быстрый способ — снотворное, но я ничего не захватил. Очень глупо. Нельзя приезжать в поместья без капель или таблеток. Но вообще я не беспокоюсь. Если я не могу перехитрить губернатора в отставке, зачем я столько лет тренировался в Соединенных Штатах Америки? Волнует меня одно, как там Салли. Она ждет в саду, словно Марианна какая-нибудь…

Мартышка испуганно вскрикнул.

— Там этот чертов Поттер! — сообщил он. — Элзи брала для него виски.

Лорд Икенхем задумчиво помассировал подбородок.

— Не знал, не знал. В саду, э? Это немного осложняет дело. Однако…

Он не договорил. Разрывая ночную тишь, зазвенел звонок, словно кто-то нажал на него большим пальцем и не отпускает. Лорд Икенхем посмотрел на Мартышку, Мартышка — на лорда Икенхема.

— Поттер, — сказал граф.

— А, черт! — сказал его племянник.

Глава 9

Многие гордо отмечали (или отметили бы, если бы пришлось), что наши полицейские, закалившись с детства, переносят с отрешенным спокойствием тяготы и огорчения, неизбежные на их стезе, другими словами — не канючат.

Если, скажем, им придется провести в саду летнюю, но не теплую ночь и попросить, чтобы принесли горячительный напиток, и не дождаться его, они не падут духом, а напомнят себе: «Долг, совести суровое дитя» — и останутся, где были.

Так случилось и с Гарольдом Поттером. Проигрывая сызнова сцену Ромео и Джульетты, невеста его побежала за виски, но, видимо, на ее пути возникли препятствия. Минуты шли, она не появлялась, он подумал про эти препятствия и, раза два вздохнув, один — чертыхнувшись, вытеснил виски из сознания.

Человек потоньше утешился бы стихотворством, ибо сад эшенденских владений к тому располагал. Легкие ветерки приносили запах табака и вьющихся роз, одни совы ухали, другие — охали. Прибавьте к этому молчаливое величие дома и сверкание воды, отражающей мерцание звезд, и вот вам среда, которая легко породит полисмена-поэта.

Однако Гарольд Поттер не очень любил стихи. Даже гуляя при луне со своей Элзи, он рассказывал ей, в лучшем случае, как болят у него мозоли, натертые сапогами. Сейчас он думал о бутербродах с ветчиной и как раз представил себе, какой бутерброд съест дома, когда различил во мраке смутный силуэт. Подобно ему самому, тот притаился.

Полисмен поджал губы. Силуэт ему не понравился. Нет, не смутностью — в такой час трудно ее избежать, а неуместностью. Гарольд Поттер считал, что силуэтам нечего делать ночью в саду Эшендена, и, сильно волнуясь, вышел из-за дерева, видя перед собой большие буквы:

«БЕССТРАШНЫЙ КОНСТЕБЛЬ ИЗЛОВИЛ ОПАСНОГО ВОРА».