Шалости аристократов - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 26

— Я испытал адские муки, Берти. Но сейчас, э-э-э, я воспрял духом. Послушай, Берти, что ты здесь делаешь? Я не знал, что ты знаком с владельцами Твинг-холла.

— Я? Да что ты, я знаю их с детства.

Малыш Бинго резко скинул ноги на пол, стукнув каблуками.

— Ты хочешь сказать, что давно знаком с леди Синтией?

— Конечно! С тех пор, как ей исполнилось семь лет.

— Великий боже! — воскликнул Бинго. Впервые за весь разговор он посмотрел на меня так, будто я чего-то стоил, и тут же поперхнулся дымом.

— Я люблю эту девушку, Берти, — заявил он, откашлявшись.

— Само собой. Очень приятная девушка.

Он посмотрел на меня с отвращением.

— Не смей говорить о ней таким мерзким, безразличным тоном! Она ангел! Ангел! Она что-нибудь говорила обо мне за обедом, Берти?

— О, да.

— Что? — быстро спросил он.

— Всего не помню, но она сказала, что ты красивый молодой человек.

Малыш Бинго закрыл глаза. На лице его появилось выражение исступлённого восторга. Затем он взял блокнот с покрывала.

— Поди погуляй, старичок, будь умницей, — сказал он каким-то далёким голосом. — Мне надо немного посочинять.

— Посочинять?

— Стихи, да будет тебе известно. Как бы я хотел, разрази меня гром, — не без горечи заявил он, — чтоб её звали не Синтия, а как-нибудь иначе. Во всём проклятом языке нет ни одного слова, которое рифмовалось бы с Синтией! Боже великий, чего бы я только не сотворил, если б её звали Джейн!

На следующее утро я только открыл глаза, радуясь красивым солнечным зайчикам на туалетном столике и недоумевая, куда подевался Дживз, как на мои ноги опустилась какая-то тяжесть и голос малыша Бинго сотряс воздух.

— Уходи, — сказал я. — Оставь меня в покое. Я не могу ни с кем общаться, пока не выпью чаю.

— Когда Синтия смеётся, — изрёк малыш Бинго, — голубеют небеса, соловьям в ночи неймётся, песня жаворонка льётся и творятся чудеса, когда Синтия смеётся. — Он откашлялся и поехал в другую сторону. — Когда Синтия печальна…

— Какого чёрта! Что ты бормочешь?

— Я читаю тебе поэму о Синтии, которую написал ночью. Продолжать?

— Нет!

— Нет?

— Нет. Я ещё не выпил чай.

В этот момент Дживз вошёл в спальню, и я с радостным криком схватил с подноса чашку живительной влаги. После нескольких глотков мир приобрёл свои привычные очертания, и даже Бинго стал выглядеть не так омерзительно, как раньше. Когда я выпил первую чашку чая, я, можно сказать, родился заново и не только позволил бедному дурачку прочитать до конца его дребедень, но даже покритиковал скандирование в четвёртой строке пятого стиха. Мы всё ещё спорили, когда дверь распахнулась настежь, и в спальню ввалились Клод и Юстас. Одна из причин, по которой мне не нравится деревенская жизнь, заключается в том, что на свежем воздухе суета начинается чуть ли не с петухами. Однажды я гостил за городом у знакомых, которые попытались меня вытащить из дому в половине седьмого утра, чтобы искупаться в озере. Слава богу, в Твинг-холле меня знают и не мешают завтракать в постели.

Казалось, близнецы были рады меня видеть.

— Добрый старый Берти! — воскликнул Клод.

— Наш человек! — подтвердил Юстас.

— Преподобный сказал нам, что ты приехал. Я не сомневался, что, получив моё письмо, ты примчишься как угорелый.

— На Берти всегда можно положиться, — согласился Клод. — Спортсмен от кончиков ногтей до корней волос. Бинго тебе всё рассказал?

— Нет, конечно. Он…

— Мы разговаривали на другие темы, — торопливо перебил меня малыш Бинго. Клод стянул у меня последний кусок хлеба с маслом, а Юстас налил себе

чашку чая и уселся на кровать.

— Сейчас я тебе всё объясню, Берти. Как ты знаешь, нас тут девять человек. Живём как на необитаемом острове и занимаемся у старого Хеппенстолла. Само собой, нет ничего интереснее, чем изучать классическую литературу в сорокаградусную жару, но отдохнуть тоже хочется, а в этой жуткой дыре, будь она проклята, нет никакой возможности как следует расслабиться. Слава богу, Стегглзу — он тоже в нашей группе — пришла в голову блестящая мысль. Вообще-то Стегглз жалкая личность, и всё такое, но надо отдать ему должное, идея что надо.

— Какая идея?

— Ты ведь знаешь, что в округе навалом священников. В радиусе шести миль расположена дюжина деревушек, и в каждой деревушке имеется церковь, а в каждой церкви имеется священник, а каждый священник по воскресеньям читает проповеди. В воскресенье на следующей неделе — двадцать третьего числа — мы хотим устроить соревнование под названием «Проповедь с гандикапом». Надежный распорядитель, как на скачках, будет наблюдать за каждым священником, и тот, кто прочтёт самую длинную проповедь, будет считаться победителем. Стегглз — букмекер. Ты изучил скаковую карточку, которую я тебе прислал?

— Я ничего в ней не понял.

— Олух царя небесного, там чёрным по белому были написаны гандикапы и шансы участников, на которых делаются ставки. Я захватил с собой копию на тот случай, если ты потерял письмо. Изучи её самым внимательным образом. Дживз, старина, не хочешь проявить спортивный дух и нажить немного денег?

— Сэр? — спросил Дживз, который только что принёс мне завтрак.

Клод объяснил ему положение дел. Удивительно, как Дживз сразу во всём разобрался. Но он лишь покачал головой и отечески улыбнулся.

— Благодарю вас, сэр. Я воздержусь.

— Но ведь ты с нами, Берти? — спросил Клод, уворовав с тарелки ломоть бекона и кусок булки. — Изучил карточку? Ну как, прояснилось в голове?

Дурацкий вопрос. Мне всё стало ясно с первого взгляда.

— Нет сомнений, старого Хеппенстолла никто не сможет обскакать, — сказал я. — Его дело в шляпе. По всей Англии не найти священника, который смог бы дать ему восемь минут форы. Твой Стегглз самый настоящий осёл, если он даёт ему такой гандикап. Да что там говорить! Когда я здесь жил, старик никогда не проповедовал меньше получаса, а одна из его проповедей, о Братской Любви, продолжалась сорок пять минут, и ни секундой меньше. Может, с годами он утратил свой пыл?

— Ничуть, — ответил Юстас. — Расскажи ему, в чём дело, Клод.

— Ну, в первое же воскресенье, как мы сюда приехали, — сказал Клод, — старый Хеппенстолл прочитал проповедь, продолжавшуюся не больше двадцати минут. Ни Стегглз, ни сам священник этого не заметили, но мы с Клодом увидели, что старик уронил из своей папки по меньшей мере с дюжину страниц, когда поднимался на кафедру. Бедняга чуть замешкался посередине проповеди, но никто ничего не понял, и Стегглз ушёл в полной уверенности, что двадцать минут — предел для Хеппенстолла. В следующее воскресенье мы слушали Такера и Старки, и оба они говорили больше тридцати пяти минут, поэтому Стегглз распределил гандикап так, как ты видишь на карточке. Ты должен войти к нам в долю, Берти. Понимаешь, у меня нет ни гроша, и у Юстаса нет ни гроша, и у Бинго Литтла нет ни гроша, так что тебе придётся финансировать наш синдикат. Не сомневайся. Мы набьём карманы деньгами, как дважды два! Ну, нам пора. Внимательно всё обдумай и позвони мне позже. И если ты подведёшь нас, Берти, пусть проклятье кузена… Пойдём, Клод, старичок.

Чем больше я размышлял, тем больше мне нравилось это предприятие.

— Что скажешь, Дживз? — спросил я.

Дживз мягко улыбнулся и выплыл из комнаты.

— В Дживзе отсутствует спортивный дух, — заметил Бинго.

— Но во мне он присутствует. По-моему, дело верное. Клод прав. Это всё равно, что найти деньги на дороге.

— Так держать! — воскликнул Бинго. — Наконец-то передо мной забрезжил свет! Скажем, я поставлю на Хеппенстолла десятку. Когда выиграю, поставлю на Розовый Мяч в Кэтвике через неделю; когда выиграю, поставлю на Ондатру в Люисе; когда выиграю, у меня соберётся кругленькая сумма для скачек в Александр-парке десятого сентября, где я точно знаю победителя. Информация прямо из конюшен.

Для меня это прозвучало, как отрывок из «Дома, который построил Джек».

— А затем, — продолжал малыш Бинго, — у меня появится возможность навестить дядю и припереть его к стенке. В душе он большой сноб, и когда я сообщу ему, что женюсь на дочери эрла…