Дурная компания - Ясуока Сётаро - Страница 4

И мои страхи стали реальностью. Однажды утром меня разбудила служанка, я вышел в прихожую – там стояли Курата и Фудзии. Они совершенно случайно оказались в одной электричке. Фудзии приехал налегке, без всяких вещей, пиджака на нем не было – одна рубаха, – через плечо перекинут плащ.

– Надоело мне в Киото, вот и решил податься к вам, – сказал он.

Его появление было для меня полной неожиданностью, но я обрадовался; хотя в своих туманных размышлениях о нашей встрече втроем я думал без всякого энтузиазма, теперь, наоборот, испытал несказанную радость. Создалась непринужденная атмосфера, казалось, что мы трое – старые закадычные друзья.

Действительно странно: Курата, такой замкнутый, никогда не позволяющий себе заговорить с человеком, которого видит впервые, держался так, будто уже давным-давно знаком с Фудзии.

Мы оживленно болтали. Оттого что наконец появился настоящий Фудзии, я сразу же отошел для Курата на второй план. И мне пришлось изо всех сил потрудиться, чтобы не потерять расположение Фудзии и в то же время сохранить у Курата тот облик Комахико, который запечатлен у меня самого. И Фудзии, чтобы не потерять сразу обоих приятелей, вынужден был болтать без умолку… Точно сговорившись, мы стали наперебой пускать друг другу пыль в глаза. Чтобы не дать Курата вырваться вперед, я предложил отправиться за реку.

Мой план, рассчитанный на то, чтобы заставить Курата отступить, провалился. Он побледнел, но после минуты колебания все-таки согласился… Подумав, я понял, что он поступил не так уж глупо. С пылом, с каким действуют на пожаре, нередко попусту растрачивая силы, он без всякого труда преодолел труднопреодолимое. И я остался без козырей. Честно говоря, отправляться туда у меня не было никакого желания. Наконец мы добрались до места и разбрелись в разные стороны – каждый из нас должен был действовать на свой страх и риск, – и не успел я оглянуться, как меня схватил бандитского вида полицейский агент в штатском. А я еще собирался показать Курата, как действует его бывалый друг.

Когда через три часа меня наконец выпустили из полицейской будки и я, перебежав дорогу, украдкой свернул в темный переулок, кто-то окликнул меня:

– Эй-эй! – Это были Курата и Фудзии. Но радость от встречи с друзьями тут же испарилась. Оказалось, они, сидя в дешевой придорожной закусочной и наслаждаясь жареной курицей, больше часа наблюдали за тем, как я унижался перед полицейскими, как протягивал к ним руки, умоляя не бить меня, когда они подступили ко мне с кулаками. Они рассказывали о том, что видели, изобразив на лицах сочувствие и озабоченность.

Фудзии снова уехал в Киото. Но с тех пор я перестал считать Курата простофилей… Фудзии провел в Токио всего два дня, но он натворил столько, что другому на это потребовалось бы года два, а то и больше. Он мотался как угорелый по самым соблазнительным местам, точно человек, задавшийся целью за одно путешествие объехать все, что только можно, – закусочные, кафе, театры; прихватив нас с собой, он бродил по своим любимым улицам, будь то близко или далеко, куда можно было добраться только на такси. Ему не нужна была водка, чтобы опьянеть. Мы втроем – Комахико посредине – шатались по темным улочкам в районе Гиндзы и щелкали зажигалками, будто стреляли из пистолетов… Третий день мы с Курата завершили праздничным гуляньем. Но впечатление, оставленное Комахико, не только не исчезало, но, наоборот, становилось все ярче. Теперь в глазах Курата я был не более чем бледной тенью Фудзии, и даже ту мою проделку с ложкой он считал невыразительным подражанием авантюрам Фудзии. Сначала мне это было невыносимо. Но со временем мы даже стали испытывать странную радость, обнаруживая друг у друга черты Комахико. Мы бродили по улицам, где гуляли с Комахико, заходили в закусочные, в которых бывали с Комахико, по очереди превращались в Комахико, лидируя попеременно, как на скачках… Это уж совсем мелочь, но мы даже старались подражать манере Фудзии держать чашку с кофе. Он никогда не брал ее за ручку, а, зажав в ладони, медленно подносил ко рту и, слегка приблизив к толстым губам и чуть высунув язык, точно облизывая край чашки, тонкой струйкой вливал кофе в рот. Нам казалось, что, выпивая кофе так, удается сохранить его крепость и вкус. Не отдавая себе в том отчета, мы стали сутулиться. Низкорослый Фудзии всегда выпячивал вперед грудь, мы же, пытаясь подражать его осанке, обратили внимание лишь на то, что он напрягает спину – отсюда и взялась наша сутулость. Мы с Курата всегда привередничали в еде, но теперь все, что нравилось Фудзии, ели наперегонки. Мать никак не могла понять, почему ее сын с наступлением осени вдруг пристрастился к помидорам… Делая что-нибудь, мы с Курата исподтишка наблюдали друг за другом. Мы, разумеется, не позволяли себе откровенно подражать Комахико. Если, например, Фудзии носил носки с вышитыми на них рыбками, мы не покупали себе точно такие же. А предпочитали носки с рисунком в виде птиц или бабочек.

Между Токио и Киото шла оживленная переписка… Письма стали для нас смыслом жизни. Радость рассказать о какой-нибудь проделке была для нас несравненно большей, чем удовольствие совершить ее. Наши письма из Токио Фудзии сравнивал и оценивал, какое лучше. Из Киото письма приходили попеременно то на мой адрес, то на адрес Курата. Показывая их друг другу, мы тайком сравнивали – чье толще.

Так день ото дня мы все больше идеализировали образ Комахико. Соперничая, мы с Курата все равно были неразлучны. По любому поводу мы говорили себе: «Был бы здесь Кома». Например, останавливался из-за поломки переполненный автобус – мы тут же поворачивались друг к другу, думая про себя: «Будь мы в этом автобусе вместе с Фудзии…»

Фудзии в Киото погряз в писании писем. Ему приходилось сочинять их через день. Будь его адресатом женщина, письма к ней не были бы ему настолько в тягость. В тысячный раз писать о мельчайших событиях в своей жизни – как бы это помогло ему воззвать к ее чувствам! С мужчинами дело обстояло иначе… Благодаря письмам, получаемым поочередно от своих друзей, он незаметно для себя все больше возносился в недосягаемую высь. Оглядываясь вокруг, он недоумевал, что произошло. В опасном опьянении он, будто шествуя по облакам, ясно осознавал лишь одно желание – постоянно вести за собой тех, кто пьянил его… В какой-то момент он сам попался в им же расставленные силки – намеки, которыми он нас потчевал. И случилось так, что, как и мы с Курата, он начал думать, будто источником прелести его жизни было для нас то, что он знал женщин. Тогда Фудзии из какого-то суеверия стал ходить в кварталы публичных домов. Видимо, ради того, чтобы подогреть наш интерес к его письмам…