Дурная компания - Ясуока Сётаро - Страница 7

Вот как? Я испытал лишь легкое удовлетворение оттого, что мои предположения подтвердились, и не особенно удивился. В письме был план, нарисованный в его обычной манере. Я равнодушно глянул на него. (…Жаль Фудзии. Надо бы ему посочувствовать, что ли, все-таки друг.) А Курата меня совсем не беспокоил… Меня беспокоило другое – не кто иной, как я, предан сегодня другом, заставившим прождать его целый день. Я полностью выполнил перед другом свой долг, и у меня было чувство освобождения, которое испытывает человек, избавившийся от назойливого попутчика.

Возможно, такая перемена в моей душе, стремление стать добропорядочным юношей пустили еще слишком слабые ростки. Доказательством было то, что на следующее же утро я вновь заколебался. Желание побездельничать вспыхнуло во мне с новой силой. Доехав в переполненной электричке до станции, где, чтобы попасть в университет, нужно было сделать пересадку, я пропустил нужный мне поезд и уселся на скамейку. Закурив, я с содроганием представил себе нашу аудиторию – стулья с железными ножками, холод, идущий от бетонного пола, и пропустил еще одну электричку… Посещал я занятия плохо. Если я прогуляю и сегодняшний день, то, не исключено, провалюсь на экзаменах. Очень ответственный период – не считаться с этим нельзя. Но как раз потому, что он был столь ответственным, я испытывал невыразимую радость оттого, что именно в такое время праздную лентяя… Проводив взглядом битком набитую электричку, последнюю, на которой еще можно было успеть на занятия, я встал со скамейки, пробормотав: «Один сегодняшний день – не страшно».

Я не мог понять себя, совершающего одно предательство за другим. Как большинство лгунов, которые в ту минуту, когда лгут, верят в свою ложь, так и я верил, что поступаю правильно. Или не хотел дать себе отчета в том, что делаю. Итак, отказавшись от мысли поехать в университет, я отправился в закусочную. Было раннее утро, и в еще пустой закусочной стоял вонючий запах мойки. Все вокруг казалось тусклым, как после недосыпа; нырнув в эту атмосферу, я сел к столику в самом дальнем углу и стал рассматривать грязные занавески, пятна на обоях; главное – убить время… Что же я делал эти несколько месяцев? Может быть, это заключенная во мне душа, точно собака, которую прогнал хозяин, с неизменной преданностью продолжает делать то, что я делал еще неделю назад? Однако мой разум не желал мириться с этим.

К полудню я вспомнил, что надо бы поесть, хотя никакого аппетита не было, и заколебался, не зная, на что решиться, но тут с улицы послышались приближавшиеся к закусочной знакомые голоса: Фудзии и Курата. Меня точно подбросило – я вскочил и в мгновение ока выбежал через черный ход. Первое, что я почувствовал, – невыразимый страх. И уже потом меня охватили растерянность и стыд за жалкое малодушие… Бежать или вернуться? Не зная, на что решиться, я шаг за шагом все дальше и дальше уходил от своих друзей.

Чего я так перепугался? Услыхав их голоса, я, будто ветром вывернуло наизнанку пальто, вдруг увидел свою изъеденную сомнением душу… Сейчас я, не исключено, еще успею. Но стоило мне подумать о том, что, возможно, они говорили обо мне, о моей душе, изнанку которой только что увидели, и я из страха не мог заставить себя вернуться к ним. Шагая бесцельно, куда несли меня ноги, из улочки в улочку, перебираясь по шатким, готовым проломиться подо мной деревянным мосткам, а то и прямо по лужам, я изо всех сил старался выбросить из головы их голоса, все еще звучавшие у меня в ушах… Но они никак не исчезали. Иначе и быть не могло – это были голоса, которые я слышал в последний раз…

Когда я ушел так далеко, что, как мне представлялось, вернуться уже не смогу, я остановился и оглянулся… Если бы не их голоса, если бы они не подходили, разговаривая так громко, я бы, наверное, остался сидеть на стуле. И тогда мы, трое, снова стали бы друзьями, как это было раньше… В глубине души мне хотелось этого.

Однако мое предательство этим не ограничилось. Это произошло после моего возвращения домой. В тот день я допоздна слонялся по улицам с какими-то своими приятелями.

Поздно вечером в нашем доме появилась женщина в черном хаори [7] . Это была мать моего друга – госпожа Курата… В прихожую вышла моя мать и позвала меня.

Госпожа Курата тревожилась за сына, уже два дня не показывавшегося дома, а сегодня вдруг обнаружила, что из ящика комода исчезла чековая книжка. Оказалось, что пропали также два саквояжа, охотничья шляпа господина Курата, заколка для галстука с драгоценным камнем и к тому же еще крупная сумма денег.

Внимательно ознакомившись с лежавшими на книжной полке дневником, многочисленными заметками на отдельных листках бумаги, множеством писем, она, в общем, поняла, сколь возмутительным было поведение сына.

– Куда же он мог подеваться? – горестно вздохнул я, но в моем вздохе проскальзывали нотки зависти. Госпожа Курата восприняла мои слова как притворство – она была уверена, что я что-то знаю… Потом засомневалась.

– Не скрывай, расскажи все как есть… Куда он подевался, скажи правду.

Я только и мог ответить, что не знаю. А госпожа Курата, перейдя вдруг на южный говор, стала ругать меня, мол, я во всем виноват. В уголках ее землистых губ появилась пена… Слова госпожи Курата лишь укрепили мою решимость. Я новыми глазами взглянул на свою мать. Мать новыми глазами взглянула на меня. На ее круглом лице, так не похожем на исхудалое, морщинистое лицо госпожи Курата, появилась радость матери, у которой сын пришел в забеге первым.

Теперь я могу спокойно идти, подумал я.

– Ну что ж, поищу его, – сказал я, на всякий случай положив ключ от моей комнаты в книжный шкаф.

На улице было темно. Госпоже Курата я, правда, обещал поискать ее сына, но делать мне этого, конечно, не хотелось. Направившись по привычке в нашу закусочную, я тут же повернул назад. И пошел по совершенно незнакомым мне улицам. Мои поиски все равно бессмысленны. С беззвездного неба слетал теплый, пропитанный влагой ветер… Остановив такси, я назвал одну из улиц за рекой. Может, там я с ними встречусь, прошептал я себе под нос, но мне этого, конечно, не хотелось.

7

Хаори – накидка в выходном костюме.