«Титаник» плывет - Юденич Марина - Страница 31

31

— Не надо по существу. Катись в свой Париж, если это необходимо! И возьми мой самолет, выйдет быстрее.

— Yes, sir!

А в Париже шел дождь.

После лондонской солнечной, совершенно весенней погоды это было неожиданно и настраивало на минорный лад.

Город был мокрым и оттого — грустным. Грусть Парижу к лицу. В грусти он затихает. Чуть блекнут краски — масляные, сочные мазки Лотрека сменяет легкая, «кружевная» акварель Сент-Обена. А яростное, гортанное «nе геgrette rien!» [40] Эдит Пиаф уступает место задумчивому «tombe la neige» [41] Сальваторе Адамо.

Впрочем, теперь на крыши Парижа падал дождь.

Было время обеда, и они — после недолгой дискуссии — поехали в парк Багатель. Там, в буйной зелени цветущего кустарника, притаился небольшой, но довольно чопорный гастрономический ресторан.

Дискуссия развернулась вокруг того, где именно следует обедать, если уж — так или иначе — придется тратить драгоценное время.

В Париже к ним присоединился жизнерадостный, подвижный француз, бывший коллега Стивена Мура, и по тому, как выразительно сделано было ударение на слове «бывший», стало ясно, на каком именно поприще содействовал — или противостоял? — отставному полковнику Муру отставной полковник Клебер.

Именно он настоял на поездке в Багатель, хотя Стив упирался довольно долго.

— Послушай, старина, будь ты один, я бы не спорил — просто отвез тебя в ближайший «McDonald's». Но с нами дама. И это обязывает.

— Я не ем «Big Mac», — мрачно парировал Стив, но в ресторан поехал.

Теперь они наслаждались молодой спаржей и молодым «Graves» из Bordeaux.

Впрочем, всех троих давно захватила беседа. Солировал, безусловно, Жан Клебер:

— Она и сейчас живет в той самой квартире, в шестнадцатом округе, которую купила в семьдесят третьем. Тогда ей было всего двадцать три, а квартира стоила больших денег. Правда, теперь она стоит намного дороже.

— Ты говоришь, что теперь ей живется непросто. Почему бы не продать квартиру?

— Никогда! Надо знать Габи Лавертен. А вернее — понимать. Роскошь для нее отнюдь не украшение жизни, но сама жизнь. Думаю, смерть не так страшит ее, как бедность. И даже не бедность — а признаки бедности. Именно так! Думаю, вы улавливаете разницу.

— Русские в таких случаях говорят: без панталон, но в шляпе.

— Во-первых, русские говорят: без порток. А во-вторых, мне кажется, что это не совсем тот случай.

— Браво, мадам! Во Франции — по крайней мере в том обществе, к которому принадлежит Габи, — богатые люди стремятся выглядеть бедно. Или неброско — да! — они предпочитают именно это слово. Однако у этой «бедности» есть свои признаки. Знаете, что у нас теперь верх автомобильного шика? Скромный «Renault Twingo». На крайний случай английский «Aston Martin». Кстати, у мадам Лавертен именно «Aston» — классический зеленый «DB7». Крохотный, старомодного дизайна, с круглыми фарами. У него деревянный руль и панель из орешника. Еще она обожает маленькие закопченные бары. Там обитают сумасшедшие философы и модные буржуа, которые мечтают жить просто, как народ. Но это — что касается публичной жизни. Иными словами, шляпы. Если же говорить о том, что окружает ее дома… То есть — простите, мадам! — о панталонах. О! Роскошь бьет через край. Хотя теперь, я думаю, это несколько обветшалая роскошь. Однажды я был в квартире мадам Лавертен. Давно. Лет десять назад.

— Неужели в качестве клиента?

— Напрасно иронизируешь! К ее услугам прибегали премьер-министры…

— Судя по тому, что ты говоришь о нескольких премьерах, она не уберегла их от отставки.

— Ну, отставка не самое страшное, чего следует опасаться. Нам с тобой это известно лучше, чем кому-либо. Что же касается меня — нет, я не был ее клиентом. Может, и зря!

— Так пойди сейчас!

— Поздно. Габриэль Лавертен уже не та.

— Вот об этом, пожалуйста, подробнее.

— Что тут сказать? Ты знаешь, я далек от мистики, но, наблюдая судьбу Габриэль, можно прийти к мистическому выводу. Божественный дар не терпит презренного металла.

— «Не можете служить Богу и маммоне» [42].

— Лучше не скажешь.

— Роскошь надо питать.

— Именно, мадам. Но в один далеко не прекрасный день оказалось, что на прокорм роскоши, богатства — или маммоны — ушел весь талант. Габи долго не могла с этим смириться. Бунтовала. И натворила глупостей.

— Например?

— О! Это забавная история. Смеялся весь Париж. А дело было так. Известному актеру, стареющему светскому льву, плейбою, слегка побитому молью, Габриэль неожиданно предрекла скорую насильственную смерть. И даже уточнила — он будет отравлен. Актер был богат. Жена — молода. Любовница — еще моложе. Взрослые дети от первых браков всерьез рассчитывали на наследство. Словом, у него были все основания опасаться. Несчастный лишился покоя. Чуть не умер от обычной простуды, потому что отказывался пить лекарства. Боялся. И не верил никому. Как он питался все это время, остается загадкой. Никто ни разу не видел, чтобы болван проглотил хотя бы кусок пищи и сделал глоток вина. Прошел месяц. Другой. Третий. Возможно, окажись на месте актера иной человек, ошибка сошла бы Габи с рук, как сходила множество раз. Но не в этом случае. Он был человеком публичным, слишком публичным. Причуды старика забавляли весь Париж, но рядом с ним витала тень пророчицы. Сначала насмешки просто задевали ее, проходили, что называется, по касательной. Но чем больше чудил перепуганный актер, тем громче становился смех. Теперь смеялись уже над самой Габи. И мадам Лавертен решила действовать. Актер наведывался к ней довольно часто. Думаю, в ее доме он некоторым образом расслаблялся. И даже пил кофе. Однажды Габриэль Лавертен всыпала в этот кофе немного мышьяку.

— Действительно забавная история!

— Забавная, можешь не ухмыляться. Я ведь сказал — немного. Доза была не смертельной. Жертве грозило — максимум! — легкое недомогание. Тошнота. Слабые боли в желудке. Однако этого было достаточно, чтобы старик поднял на ноги всех врачей. Возможно, мышьяк обнаружили бы в его крови, возможно — нет. Но переполох был бы изрядный, можете не сомневаться! Она рассчитывала на его мнительность. И правильно делала. Но — в то же время! — это был неверный расчет. Мнительность обернулась настоящей манией. Он доверял Габриэль и… опасался ее одновременно. После того как кофе был выпит крохотную чашечку черного севрского фарфора наш герой незаметно сунул в карман. Зачем? Позже он и сам не смог вразумительно ответить на этот вопрос. Дело, конечно, замяли. Преступного умысла — совершенно очевидно — не было, да и личность мадам… Словом, ее не тронули. Но я так думаю, что сама Габи предпочла бы эшафот. Voila! Вот такая история.

— Ты находишь ее забавной?

— Как для кого.

— Для нас?

— А мы-то здесь при чем?

Ты, может, и ни при чем. А мы с Полли, если ты помнишь, отвечаем за безопасность пассажиров «Титаника». А им, как тебе известно, Габриэль Лавертен предсказала мучительную смерть. «Они не утонут, — заявила ваша милая дама, — но позавидуют утопленникам…» Ты по-прежнему находишь это забавным?

— Боже праведный! Стив, не думаешь же ты…

— Думаю. Однажды она уже попыталась доказать свою правоту с помощью яда, но отнеслась к этому не слишком серьезно, и…

— Ее высмеяли.

— Верно, Полли. Она дорого заплатила за ошибку. Но на ошибках, как известно, учатся.

— Вы можете организовать нашу встречу с этой дамой, мсье Клебер?

— В принципе — могу, мадам. Но — увы! — не теперь. Будь она в Париже…

— Черт тебя побери, Жан! И ты молчал?!

— Но, Стив! Разговор только сейчас принял такой оборот… Я как раз собирался… Ее племянница…

— Она же пресс-секретарь?

— И просто секретарь, и горничная, и мажордом по совместительству. Габи вынуждена экономить. Когда-то она выучила племянницу на свои деньги. Теперь девочка отрабатывает диплом.

вернуться

40

Не жалею ни о чем (фр.).

вернуться

41

Падает снег (фр.).

вернуться

42

Евангелие от Матфея. 6.24.