«Титаник» плывет - Юденич Марина - Страница 35

35

Стив продиктовал собеседнику номер телефона. Аккуратно опустил трубку. Взглянул на Полину лукаво и многозначительно.

Но не произнес ни слова.

Она улыбнулась:

— В Москве у вас тоже есть такие друзья?

— Целая дюжина. Если не больше.

— «Холодной войны» не будет.

— Не факт. И при чем здесь Москва? Вам что же, совсем не интересно, о чем поведал мой швейцарский друг.

— Очень интересно, но вам угодно теперь наслаждаться эффектной паузой. Не смею вас лишать удовольствия.

Он коротко засмеялся.

И сразу же стал серьезным.

— Труп женщины приблизительно пятидесяти пяти лет обнаружен у самого берега Женевского озера. Первого апреля. На окраине Монтрё. В том, что эта несчастная и есть, а вернее, была баронессой де Грувель, я не сомневаюсь. Почти. Слишком уж все сходится. Но! Что по-настоящему поразило меня в этой истории, даже потрясло… И вообще… Словом, мистика. Из-за этой утопленницы полицейский застрелил человека. Невиновного, как выяснилось. Между прочим, вашего соотечественника.

— Боже правый! Но почему?..

— Парень зачем-то бросился бежать да еще сбил полицейского с ног. Тот…

Телефон не дал ему договорить.

Отвечая на звонок, Стив не слишком плотно прижал трубку к уху, к тому же собеседник на том конце провода, похоже, кричал.

Каждое его слово Полина слышала отчетливо.

— Ты работаешь на дьявола, Мур! Или он работает на тебя. А может — ты и есть дьявол, кто вас там разберет!

4 апреля 2002 года16 часов 40 минут

Наверху, в спальне, что-то упало со страшным грохотом, и сразу же раздались ругательства — обладательница простуженного контральто бранилась изощренно. Портовым грузчикам — окажись они поблизости — было бы чему поучиться.

Впрочем, никаких портовых грузчиков поблизости не было.

Зато были две горничные, пожилой камердинер и телохранитель — молодой смуглый атлет, одетый, несмотря на жару, в темный — как полагается — костюм. Все трое почувствовали себя неуютно.

Долли проснулась. А каждый день, проведенный рядом с Долли, был испытанием на прочность. Выдерживали немногие.

Однако на смену выбывшим немедленно налетала стая претендентов, желающих пополнить многочисленную свиту Долли Дон. Несравненной, очаровательной, отвратительной, безобразной, великой и ужасной.

Эпитеты, которыми награждали Долли на протяжении последних двадцати лет — вздумай кто собрать их в одном переплете, — могли составить увесистую книгу страниц на двести и притом были крайне противоречивы.

Многие взаимоисключали друг друга.

Но когда речь заходила о неистовой До-До — это было в порядке вещей. Ее превозносили до небес — и люто ненавидели. Третьего не существовало.

По определению.

Надо полагать, что именно это весомое обстоятельство подняло планку ее годового дохода до рекордной отметки — шестьдесят девять миллионов долларов.

Далеко позади остались великие из великих.

Легенды, мифы, любимицы и фаворитки прославленной — теперь уже в веках — фабрики грез. Злопыхатели прикусывали языки, давились бессильной яростью, но не могли не признать — она первая. Но — право же — все это были сущие пустяки по сравнению с жестоким похмельем, мучимая которым проснулась нынче Долли.

Что-то было не так.

Долли поняла это, не открывая глаз, не чувствуя еще пульсирующей боли в висках, горькой сухости во рту.

Что-то было не так.

Тяжелые веки разлепились с трудом, и сразу же в глазах защипало. Проклятая тушь! О том, чтобы смыть косметику вчера, не могло быть и речи. Это понятно.

Но почему так светло?

Яркий неживой свет лился откуда-то сверху, с потолка, множился, отражаясь в огромных зеркалах.

Долли медленно огляделась — и первое хриплое ругательство сорвалось с ее губ.

Ну разумеется!

Она заснула в ванной. Впрочем, эта ванная комната была скорее будуаром и тренажерным залом одновременно.

Эклектика безраздельно господствовала в ее доме.

Причудливые фантазии До-До превратили просторный особняк на вершине Hollywood Hill в странную экзотическую обитель то ли богини, то ли жрицы порока, то ли преуспевающей business woman из числа самых успешных обитательниц Пятой авеню.

Долли потянулась, кушетка — неожиданная в своем византийском великолепии среди лаконичного авангарда — была мягкой, но узкой, к тому же причудливо изогнутой — ноги затекли и сейчас казались чужими.

Пружинистое движение тела немедленно отозвалось в голове — дремавшая боль встрепенулась. Крохотными молоточками дробно застучала в висках. Пудовым молотом ухнула в затылке.

И сразу же отвратительный горячий комок пополз к горлу — До-До собралась было привычно ругнуться, но не успела — тряпичной куклой свалилась с кушетки, торопливо поползла к унитазу. Запуталась в роскошном кринолине белоснежного платья. Но все же успела.

Грудью — почти обнаженной, платье было открытым — упала на изысканное сантехническое творение от Villeroy, содрогнулась в жестоком приступе тошноты.

— Проклятое martini!

Тонкая рука с хищными ногтями нащупала хромовую кнопку, бачок разразился маленьким водопадом.

Долли зачерпнула пригоршню холодной воды, жадно напилась.

Мокрой ладонью провела по лицу и шее.

Тряхнула головой, отбрасывая назад тяжелые пряди роскошных волос — взгляд уперся в картину над унитазом.

Обнаженная женщина на корточках бесстыже раздвинула ноги. Карандашный рисунок Дали куплен на «Sotheby's» за полтора миллиона долларов.

— Было от чего сходить с ума!

Изысканного шарма Гала Долли не понимала. Но рисунок нравился.

По крайней мере она нашла ему подобающее место, хотя оценить этот шаг по-настоящему смогли единицы. Куда больше было воплей про очередной эпатаж, пренебрежение общественным мнением. И моралью.

Боже правый!

Самые мерзкие скоты на свете более всего любят рассуждать о морали. Грязные пакостники. Похотливые животные. Как они смакуют это идиотское словечко! Пробуют на зубок, катают погаными языками в вонючих ртах.

Мораль!

Плевать она хотела на их мораль.

«Вот моя мораль!» — подумала Долли, обнимая унитаз, и, несмотря на мерзкое состояние души и тела, засмеялась.

Шутки шутками, но началось все именно с унитаза.

Было время, когда Долли не очень-то любила об этом вспоминать. Однако ж ей напоминали. Постоянно.

С подлым, злорадным упрямством глянцевые журналы публиковали фотографию двадцатитрехлетней давности — хрупкая обнаженная девочка, очаровательная и невинная, на… унитазе.

Она же — в спальне, на узкой, почти детской кроватке, неумело мастурбирует.

Она же с подругой-ровесницей — первые пугливые ласки.

Впечатление было такое, будто негодяй-фотограф каждый раз караулил, заставал врасплох и снимал девочку против ее воли. Но это только добавило перца.

Альбом, состоящий из трех десятков черно-белых снимков, стал сенсацией.

Шел 1977 год.

Америка проветривала закоулки, избавляясь от духа бунтарской вольницы, сживалась с образом респектабельной, благочестивой и почти пуританской страны. Но! Скандальную книгу смели с прилавков.

И — понеслось!

Съемки для «Playboy», мужских журналов — классом пониже, реклама белья и туалетных принадлежностей, бесконечные эротические — так утверждали продюсеры, остальным неизменно приходило на ум менее благозвучное «порнографические» — фильмы-однодневки.

Теперь До-До холодела при мысли, что в этом болоте могла увязнуть ее карьера.

К счастью, Мартин держал нос по ветру. Это он, двадцатипятилетний, не слишком удачливый папарацци, предложил ей сняться на унитазе. Они познакомились в «Тгоpicano», грязном клубе на задворках Голливуда. Здесь много пили, курили марихуану и развлекались, наблюдая за жестокими схватками борцов на заплеванном ринге, залитом пивом и кровью.

— Я сниму тебя так, что у всех самцов в этом паршивом, загаженном раю потекут слюнки.