Цунами - Задорнов Николай Павлович - Страница 67

Тсутсуй вдруг вскочил и встал перед старухой на колени. Он поклонился ей до земли. Они стали кланяться друг другу. Кавадзи со своим видом петербургского князя тоже чуть не подполз навстречу старухе с поклонами.

– Да, как видно, брат, это очень важная дама! – сказал Пещуров. – Вот ее спаситель, – показал он послам на Сизова.

– Это… это… мать нашего губернатора, очень вельможного, – утирая слезы, сказал Тсутсуй. – Обычно он живет сам не здесь, а в Эдо, где у него есть и другие должности, и он очень влиятельный сановник. И приезжает сюда со всей семьей…

Кавадзи спросил, как матрос спас эту даму. Посьет рассказал, что он прыгнул с корабля в воду. Кавадзи попросил перевести, что благодарит матроса и что губернатор также будет ему благодарен.

– Рад стараться! – отчеканил Сизов и вытянулся, беря под козырек.

Все эти проявления отваги и воинственного мужества эбису очень нравились Кавадзи.

Накамура позвал самураев, дал им какую-то записку и приказал проводить спасенную к губернатору.

Японка поднялась. Ее черные глаза горячо смотрели на огромного Сизова. Она видела, как сегодня, когда все закончилось, русские выражали свою радость, крестясь, обнимая и целуя друг друга. Это совершенно противоположно обычаям японцев, у которых поцелуи бывают только между мужчиной и женщиной. Она что-то воскликнула по-японски и, быстро подскочив, обхватила Сизова за шею. Крестить его она не могла, но поцеловала в щеку и, почтительно согнувшись и кланяясь чиновникам, с достоинством отступила к выходу маленькими шажками и удалилась в сопровождении самураев.

– Нам потребуются в ближайшем будущем материалы для исправления судна. Лес и медь. К тому времени мы составим точный и подробный список, – продолжал адмирал.

Надо немедленно, как полагал Саэмон но джо, расследовать все это дело в подробностях, самим во всем убедиться и написать обстоятельную докладную записку в Эдо. А пока, сегодня же посылая письмо, он не мог дополнить его извещением о несчастье русских и о состоянии их корабля по их свидетельствам. Следовало писать, что подобное положение видел чиновник, побывавший на корабле. А на «Диане» еще никто не был. Кавадзи уже отправил письмо в правительство в самый разгар землетрясения, еще не зная, чем оно окончится и сам он останется ли жив.

Путятин все еще выказывал ледяное спокойствие и как бы бессмысленно смотрел на послов.

– У нас оторвавшимся орудием раздавило матроса. По обычаю нашей веры, мы должны похоронить его, предав тело земле, на берегу, и отслужить над его могилой молебен.

Хорошо, что нет тут губернатора Исава и Цкуси. Они бы сразу отказали, уверяя, что это не согласно с обычаями и законами страны и что уже более двухсот лет, как строжайше запрещено[88] в Японии кому бы то ни было совершать христианские обряды. Но ведь уже Вельш Вильямс отпевал умершего американского матроса на берегу, вот здесь, в Симода, он похоронен и ему поставлен памятник с надписью, и русские видели этот камень и читали английские слова.

Тсутсуй смахнул слезы. Во взоре его явилась озабоченность делового человека, не теряющего голову даже в минуты самых сильных приливов чувства. Он сказал, что по закону, конечно, ни в коем случае не дозволено христианскому священнику сходить на берег, как этого хочет адмирал. Конечно, ни за что нельзя разрешить такой массе людей высаживаться на берег, это значит жить в Японии. Но он понимает весь ужас положения, в котором очутились и адмирал, и его люди. Кроме того, у него, Хизена но ками и Саэмона но джо уже сложились с послом Путятиным хорошие личные отношения, и, кроме того, в городе сейчас большой беспорядок, очень много погибших, нет семьи, в которой не было бы жертвы.

– Видя ужасное и безвыходное положение и страдания населения города, – продолжал Путятин, – я послал команды матросов во главе с офицерами, а также одного из своих докторов с помощником-санитаром в помощь страдающим, и они сейчас помогают везде, где только возможно.

«Мы не знаем ничего подобного и первый раз такое слышим!» Но если так ответить, то будет нехорошо!.. – подумал Кавадзи. «Мы это знаем давно и не удивлены!» – тоже нельзя.

– Нам совершенно возможно будет управиться своими силами, и это только напрасное беспокойство для вас. С часу на час и даже с минуты на минуту мы ждем, что завтра и послезавтра прибудут люди из Эдо и помощь.

Путятин, как все замечали, сегодня очень дружественно говорил.

– За свою жизнь я не раз подавал помощь гибнущим на море. Во время войны с Турцией мы спасли в бурю турецкое судно и команду его не стали брать в плен, а отпустили в нейтральном порту. Такой же случай был во время войны с Наполеоном. Французская команда, спасенная англичанами, не была взята в плен. Моряки во всем мире всегда готовы подать помощь судну, терпящему бедствие, рыбакам или населению прибрежных мест. В таких случаях забывается вражда даже во время войны. Катастрофа, которую все перенесли, превосходит все известные в истории кораблекрушения. И сейчас было бы неправильно, имея шестьсот молодцов под своей командой, смотреть со стороны на страшные бедствия населения только потому, что этого требуют устаревшие законы. – Брызгая слюной, Путятин, как истый эбису, воскликнул: – Нет! Нет! – И категорически махнул рукой, как бы зачеркивая все старые законы.

– Если существуют такие международные законы о спасении противников во время войны, то это очень благородно. И Япония, конечно, со временем присоединится к подобному общему согласию, – сказал Старик.

– У вас погибла полиция. Погибли многие рабочие и особенно рыбаки. Их дома разрушены, семьи их остались живы, но некому восстановить жилища. Мои люди могут исполнять любую работу…

До сих пор всех этих громоздких, важных, надутых варваров умелые и крепкие японцы считали почти картинными и удивлялись, как их большие красные руки, бесчувственные на вид и неумелые, могли сделать телеграф, часы, паровые машины или тоненькие пружинки новейших приборов.

– Японские дома им очень непривычно делать, – сказал Накамура.

– Да вон, посмотрите, – ответил Путятин, приглашая всех на террасу.

88

… более двух сот лет, как строжайше запрещено… – В результате деятельности испанских и португальских миссионеров в начале XVII в. несколько сотен тысяч японцев исповедовали христианство, последнее стало идеологией ряда крупных восстаний. В результате в 1612–1618 гг. и позднее выходили правительственные указы против миссионеров и их последователей. С тех пор до второй половины XIX в. христианство сохранялось в Японии лишь в виде тайного культа.