Цунами - Задорнов Николай Павлович - Страница 98

– Как же вы поняли его?

– Конечно, все поняли, – ответил Хэйбэй. – Он показал, и все увидели.

Эгава и чиновники требовали новых объяснений. Как посмели без разрешения бросить судно, обрубить буксиры и бежать?

– Путятин велел! – сказал молодой рыбак из Иноура.

– Да, он долго смотрел на гору Фудзи и махнул рукой, – подтвердил старшина лодочников. – Он очень правильно понял. Все знает!

Дайкан бранился и грозил пороть нерадивых, как порол их в канун сбора, когда ленились, но рыбаки стояли на своем.

Татноскэ объяснил Шиллингу, почему нельзя идти по берегу обратно в Миасима. Здесь-то и проходит главная императорская дорога между двумя столицами.

– Дорога утрамбована, красиво обсажена соснами и содержится в порядке, – объяснял Татноскэ. – Никогда по Токайдо не дозволялось путешествовать иностранцам.

– А разве в Японии бывали иностранцы?

– Конечно, пленные…

Шиллинг ответил, что теперь страна все равно открывается, что же прятать эту дорогу.

– Пока еще Токайдо не проселочная дорога, – объяснил Татноскэ.

Пришел Эгава и просил адмирала не идти пешком, уверял, что за это ему – дайкану – придется отвечать.

Японец Накахама, с которым вчера познакомился Сибирцев, сидел тут же. Он в суконной мексиканской куртке и в рубашке с кушаком, из-за которого торчит рукоятка пистолета. Эгава запросил у правительства разрешения познакомить Накахама с роэбису, и пока нет ответа.

– Даже нечего ему подарить на память! – сетовал Сибирцев, шаря по карманам. – Good fellow![104]  – хлопнул он Накахама по плечу.

Тот достал бутыль сакэ и отдал Сибирцеву.

– Good indian![105] – сказал Накахама и тоже хлопнул Алексея.

Когда этот японец говорил со своими, речь его была тиха и плавна. Стоило ему заговорить по-английски, как голос менялся, становился на несколько тонов выше, превращался в резкий тенор, словно включали музыкальную шкатулку, воспроизводившую человеческую речь, лицо заострялось и жесты Накахама становились размашистей.

– Непозволительно гостей заставлять идти пешком. Вы поступаете против нашего обычая, – уверял Эгава. – Лодки для вас готовы. Мы доставим вас в Миасима.

– Come, come,[106] – говорил Накахама.

Адмирал уже приказал выстроиться своим отдохнувшим матросам на улице.

– Сабли вон! – скомандовал Лесовский.

Построившиеся матросы обнажили палаши. И вдруг рысцой выбежали из переулка с копьями и ружьями два отряда японских солдат и подстроились к морякам.

– Напра-во! Шагом марш! – скомандовал Путятин.

– О-яма ни каннуки ва микка-инай-ни амэ… – пел в дороге Хэйбэй, которому вместе с другими рыбаками пришлось тащить тяжести.

На плечах у них шесты, а на шестах висят корзинки.

– Коса-о кабурева амэкадзэ… – распевал он.

На стоянке за обедом Шиллинг угостил Хэйбэя чаем.

Молодому рыбаку жаль корабля, утонувшего в море. Он не мог забыть, как страшно огорчился адмирал. Ему жалко было Путятина, который бросил такое сокровище. Потерял его и теперь ходит пешком по берегу, как простой человек.

– Коса-о кабурева амэкадзэ-э…

– Что это значит, Татноскэ: «Коса-о кабурева амэкадзэ»? – спросил Шиллинг. Эти слова так и лезли ему в уши.

– Ояма ни каннуки ва… – объяснял Татноскэ, – это про гору Фудзи-сан. «Если на горе перекладина, то три дня будет идти дождь».

– А что значит «коса-о» и так далее?

– «Шапку надевает – сразу будет шквал, дождь с сильным ветром». Как раз как вчера. Потому лодочники кинулись бежать, и бросили судно, и так кричали. И все дело в этом.

– Какие же еще есть приметы про Фудзияму? – спросил Путятин.

– На вершине перекладина, сегодня будет дождь…

– Да! А шапка на горе означает шквал?

– Да, вчера была такая погода, – ответил Татноскэ. – Здешние рыбаки суеверны и глупы. Они так объясняют.

– Нет, они не глупы…

– В этой деревне, где мы обедаем, все население вас очень любит, – сказал адмиралу Татноскэ, – и все вас благодарят, что вы их вчера вовремя отпустили. Весь народ благодарен адмиралу.

Путятин молчал. «Посол и генерал флота, по их понятиям, конечно, должен знать капризы Фудзи! Все свалили на меня!»

Путятин подумал, что в Миасима при новой встрече с Эгава не надо отрицать, что действительно отдал приказание лодочникам рубить буксиры и разбегаться, так как увидел шапку на голове госпожи Фудзи. И людей выручу, и чиновники удивятся.

– Да, да… предвещает шквал, если облако как шапка бонзы, – подтвердил Хэйбэй, сидевший среди русских подле адмирала в отведенном для гостей храме.

Вошел полицейский и потянул Хэйбэя за рукав.

– Иди скорей отсюда! С эбису запрещено разговаривать!

– Молчать! – рявкнул адмирал на полицейского. – Он вчера спас нас, и я прошу не мешать нам! Вон отсюда!

Полицейский поклонился и ушел.

Путятин и его люди доели арбузы и груши, докурили трубку. Проиграл горнист, и матросы с саблями опять стали строиться. И тотчас же поднялись ряды японских воинов и, бегом кинувшись на дорогу, встали по обе стороны моряков такими же стройными рядами. Они как бы предводительствовали и замыкали марш. Эбису выходили из Токайдо под охраной самураев.

«Но скоро может настать время, когда по дорогам бесконечными колоннами замаршируют японские войска в европейской форме, – подумал Алексей, – повезут артиллерию!»

104

Хороший парень.

105

Хороший индеец.

106

Идите, идите.