Далёкий край - Задорнов Николай Павлович - Страница 66

Удога привез какое-то лекарство на топленом медвежьем жире, которое приготовила старая Ойга. Этим лекарством он лечил брата, мазал ему корки ран.

Дюбака часто заговаривала с Чумбокой, старалась его развеселить. Но того ничего не радовало.

— Я жить совсем не хочу, — говорил он.

Удога советовал Чумбоке уехать в землю гиляков.

— Пусть у меня живет, — отвечал русский, — никто не тронет его.

— Нет, Фомка, — говорил Удога, — шаманы говорят, если его убить, оспа совсем прекратится. Люди его подкараулят. Узнают, что он здесь…

Удога добывал в тайге мясо, приносил домой. Вместе с Фомкой, Настей и Дюбакой он ловил рыбу неводом.

Наступила осень. Желтели осины и клены…

Однажды утром Чумбо понуро сидел на крылечке дома. Удога сказал ему:

— Послушайся, брат. Надо уехать куда-нибудь далеко. Туда, где ты сможешь забыть горе. Раны твои зажили, а ты все думаешь про несчастье… Когда ты все позабудешь, наберешься силы, тогда будешь знать, что надо сделать. Если ты убьешь себя или тебя убьют — что хорошего? Обрадуются враги твои.

Чумбо молчал, опустив голову, но шея его дрогнула, словно сила вдруг ожила в ней. Удога почувствовал, что у брата явилась какая-то надежда. Значит, он еще не погиб. Еще жить хочет.

— Живи у меня, — басил Фомка. — Невесту тебе высватаю. А родичи успокоятся…

— А где останется мать? — спросил вдруг Чумбока у брата.

— Мать как живет сейчас на устье реки, так и жить там будет. Со мной проживет, ты об этом не думай. Я там строиться буду или пойду на новое место, я знаю — есть хорошее место на озере Бельго. Никто там не живет.

Чумбока поднял голову и посмотрел на брата.

— Куда же мне ехать? — спросил он. — К гилякам?

— Да, поезжай на море! Найди Позя, — ответил Удога.

— А как же ты? Ведь тебя могут схватить торговцы и выдать Дыгену.

— Нет, торговцы лавку бросили и скрылись. Они тоже оспы боятся. А я в Онда не вернусь, пойду на новое место, наверно, на озеро Бельго. Там меня никто не тронет. Маньчжуры теперь долго не появятся — может быть, никогда не придут. Скоро большие перемены в жизни будут, сердце мое чует.

— А ты думаешь, русские скоро придут? — спросил Чумбока.

— Так все говорят, — ответил Удога. — Я много думал об этом.

— Он теперь все думает, — ласково сказала Дюбака, — как старый старик стал…

Чумбо поднялся.

— Я поеду, Фомка, — сказал он русскому.

Весь день братья готовились к походу.

Ночью они простились с Фомкой. Их лодка пошла вниз. Дюбака гребла, а Удога сидел на корме. Чумбо лежал на дне лодки.

Уже начались по утрам заморозки. Прошла осенняя рыба. В эту пору обычно у людей Мангму начинается новый год, все сыты, все радуются осенней добыче и готовятся к зимнему промыслу.

Но нынче на берегах Мангму тихо. Торчат голые палки и пустые вешала. Нигде не видно тучных связок свежей юколы, не стучат молоточками женщины, не выделывают рыбью кожу на паруса, на палатки и на охотничью одежду.

Братья проплывали мимо опустевших стойбищ.

— Всюду люди умирали, — говорил Удога. — Уже и сюда оспа дошла.

В безлюдных деревнях понемногу разваливались брошенные глинобитные дома. С лодки видны были провалившиеся, гнилые крыши, прутья и жерди стен, выступавшие из-под опавшей глины. Ветер хлопал неподпертыми дверями. Неотпиленные концы балок, как черные рога, еще выше поднимались над падавшими гнилыми соломенными крышами. А ветер становился все холодней. Тот же ветер, что и в прошлом году в эту пору, дует с низовьев реки, зовет братьев на охоту. Чувствуется приближение суровой зимы.

Удога молчал, печально вспоминая, как в прошлом году собирался в тайгу с женой и братом. Тогда казалось всем, что горе было большое, а сейчас кажется Удоге, что славное то время было.

Да, собираться на охоту уж пора. День ото дня погода становится все холодней, на речке появились забереги, уже облетела листва с лесов, почернели дубовые рощи, первый снег выпал в тайге и лежит белыми пятнами на черных хребтах и косогорах.

«А дедушка Падека в это время уже ушел… — думает Удога. — В прошлом году так хорошо дома в эту пору было!.. Мать молоточком все стучала и стучала, очаг пылал, тепло было, мы вещи укладывали, в тайгу собирались. Взяли с собой жидкий жир. А вот нынче придется бросить старый дом и в деревню совсем не возвращаться».

— Далеко мы с тобой отъехали, — говорит Чумбо, — уже начались гиляцкие деревни.

— Тут, наверно, нет оспы, — отвечает Удога. — Вон видны дымки на островах.

Великая река стремилась на север, к холодному морю. Здесь на берегах ее не видно ни липы, ни пробковых деревьев. Нигде не рос виноград. На скалах стояли леса из берез и лиственниц. Вокруг была чужая, холодная природа.

К вечеру завиднелась большая деревня.

Ветер заливал лодки. Братья подъехали к берегу и вылезли на пески.

— Ветер какой сильный, — заметил Чумбока, — даже не видно, как дым из труб идет. Его или разносит быстро, или печки не топятся. Может, в такой ветер печей топить нельзя. У гиляков, говорят, бывают такие сильные ветры, что дым обратно в дом идет.

Братья приблизились к крайнему дому. Собака пробежала мимо, держа что-то в зубах.

Вдруг ветер рванул. В крайнем доме дверь распахнулась со страшной силой и так хлопнула о стенку, что дом дрогнул, посыпалась глина.

Братья переглянулись со страхом. Они сразу почувствовали, что дом пустой. Никто не вышел, не закрыл дверь. Ветер взвыл и поднял на амбаре полотнища бересты и со свистом держал их стоймя в воздухе и хлопал берестой, как парусом.

Чумбо подошел к дому и со страхом заглянул в дверь.

— Там окна нет, сквозняк.

Он шагнул было через нары и в ужасе отступил обратно.

У кана, положив голову на глину, стоял на коленях мертвый человек. Двое других мертвецов лежали на кане. Одичавшая собака возилась около них. Завидя людей, собака с визгом кинулась в разбитое окно.

— Оспа! — в ужасе пролепетал Чумбока.

Удога молчал. Братья вышли, прикрыли дверь Чумбока подпер ее палкой.

Ветер снова поднял бересту над амбаром, из-за угла выбежала еще одна собака, но увидя людей, со страхом и воем прыжками метнулась в сторону, поджимая зад и хвост.

Ветер пошел по деревне, наперебой захлопал дверями в пустых домах. Между растрескавшихся, черных лодок собаки грызли человеческие кости.

— Пойдем скорей отсюда, — сказал Удога.

Братья поспешили к лодке. Дюбака и Чумбо потянули ее бечевой, а Удога сидел с ребенком на корме. Лодка плясала на тяжелых и шумных волнах, и ее даже по течению приходилось тянуть на длинной веревке — так силен был встречный ветер.

Гольды провели лодку мимо деревни, разбили палатку и заночевали. Утром они снова пустились в путь. Ветер переменился. Подул попутный. Братья подняли парус. День был холодный и сумрачный.

— Может быть, все люди на Мангму умерли? — спросил брата Чумбо.

— Те, кто разбежался по островам и в тайге, может быть, живы останутся, — отвечал Удога.

На берегах опять виднелись пустые, падающие амбары, пустые дома с открытыми дверями и гниющими крышами.

А Мангму становился все шире. Выше поднимались скалы. Исчезли деревни и острова. Начались скалистые, крутые берега.

Высокая голая сопка в глубоких складках, как гигантский веер, стояла над рекой. Дальние хребты упирались в облака. Погода хмурилась. Студеный сырой ветер дул навстречу.

— Море близко, — говорил Удога, проезжая вблизи горла в озеро Кизи.

Вода прибывала, и узкий лесистый перешеек, висевший, как веревка, между двух гор, был затоплен. Мангму, врываясь через этот перешеек в заливное озеро Кизи, топил все вокруг.

Ночью шел дождь со снегом. Утром лужи на берегу за косами подернулись ледком.

У гиляцкой деревеньки Тебах Мангму круто поворачивал к морю. Мыс обрывался в реку рыжими скалами. Река огибала его. На мысу над гиляцкими зимниками вились дымки. Дети бегали по отмели у лодок.

— Живые люди! — обрадовался Чумбо.