Гонконг - Задорнов Николай Павлович - Страница 105

Алексей плохо чувствовал себя. Пропал аппетит, все время мутило. Неужели стал хуже переносить качку? Никогда не бывало. Неужели вырвет?

Глядя в море с правого борта, подумал, что Индия где-то близко: может быть, на траверзе. Нос Индостанского полуострова свисает с севера в океан. Проходим неподалеку.

Офицеры жили в каютах. В кают-компании они на равных правах с офицерами корабля.

Толковали между собой о восстании в Индии. Там уже не первый год шли тяжелые бои, а восстание сипаев против англичан становилось народным, об этом рассказывали сами англичане. На подавление восставших и на штурм их крепостей опять посылались сипаи вперемежку с английскими войсками.

Шиллинг рассказал, что в Гонконге формируются войска из китайцев для войны против Китая.

– Научат их всех англичане на свою же шею!

– Вам-то какое дело! – ответил Александр Сергеевич. – Вот только бы мы с вами на свою шею не обучили кого-нибудь!

Как он сказал перед смертью: «Мартыньш, ты женись на ней. Не обижай ее. Напиши ей!»

– Эх, Янка, Янка! – у Мартыня слезы на глазах.

Янка Берзинь остепенился, это она его вышколила, выучила и сделала человеком.

Янку опустили с грузом в море. С Капского мыса Мартынь пошлет письмо Розалинде.

Извинится, что пишет с ошибками. Сообщит о кончине Янки от холеры, о его похоронах и как Янка сказал, что любит ее, просил, умирая, написать Розалинде и сказал Мартыню, чтобы женился на ней и ее не обижал. Если она не против, то он, Мартынь, готов это исполнить честно, он всегда видел, что она очень хорошая девушка, и даже упрекал Янку. И смотрел на нее, когда она угощала обедом. Сообщил, что скоро конец войны и ему будет увольнение со службы и что у него хорошее хозяйство, у отца пятнадцать коров и арендуем землю. Он просит Розалинду написать в Петербург по прилагаемому адресу в пивную, которую содержит его дядя, и тот передаст. Ждет, сколько бы война еще ни продолжилась.

Алексею в бреду представлялся фонарь с изображением осенней травы, женские карты со стихами. Три герба с изображением ростков имбиря. В темноте, с опущенными камышовыми шторами. Рукав пахнет фиалками. Согреть дыханием тушь... Итегаси – девичья прическа. Женская, женская, с золотыми шпильками в волосах.

Лежал с закрытыми глазами, иссохший, пожелтевший как мумия. Услыхал, что заговорили о нем. Испугался, хотел что-то ответить.

...Прощание с коровой. «Возьмите ее, Евфимий Васильевич!» – «Нет, места мало!»

– Этот до вечера не доживет.

Разговаривают санитар и фельдшер. К губам приложили примочку.

Алексей очнулся и поднял свои руки. Живой скелет. Когда-то сказал так в насмешку над Иосидой. Теперь сам такой же.

Губы иссохли, сед, скуласт.

Есть китайская пословица: «Сколько еще умрет прежде тебя тех, кто приходил к тебе, когда ты был болен!» Вы помните Оюки?

Английский врач пришел и сказал что-то.

– Он понимает по-английски, – предупредил другой голос.

– Он уже ничего не понимает. Приготовьте все. Он исповедовался?

Но Алексей все слышал. Он хотел сказать. Одеревеневшие губы бормотали: «А... сей... Си... би... цев...» – и снова, и снова он повторял свое имя, как бы вызванный на перекличку.

Сейчас его выбросят в море с грузом, привязанным к ногам, и, боясь, что чужие люди не дадут ему умереть до этого, он хотел им сказать, что еще жив, и в полубреду все повторял и повторял свое имя.

«Эх, Алексей Николаевич, Алексей Николаевич!» – думал Пушкин, стоя у его койки на коленях.