Капитан Невельской - Задорнов Николай Павлович - Страница 94

О чем-то подобном просил и Фердинанд Петрович Врангель. Он обращался почтительно, просил не протестуя — одно судно в год. Это скорее напоминание, чем требование. Как Петр Иванович Бобчинский [109] просит напомнить государю императору, что проживает-де в таком-то городе.

Но государь и канцлер незыблемо знали: Священный союз и священные принципы! Россия — европейская держава! Мир — это Париж, Петербург, Лондон, Берлин и Вена. Мировые отношения — отношения между этими городами.

После революции 1830 года во Франции государь провозгласил «легитимизм» основой своей политики, и вот тогда-то канцлер и повесил в салоне портрет Людовика рядом с Павлом Первым.

А Российско-американская компания казалась ему делом далеким… Доходы от котиков, добываемых в северных морях, конечно, полезное дело, выгодная коммерческая политика, очень хорошее предприятие… Вовремя прибрали его к рукам петербуржцы!

…Все проблемы Компании канцлер хитро свел к тому, посылать или не посылать одно судно с мехами в Шанхай… Он знал, что Фердинанд Петрович, кажется, ушел из-за этого, но что же делать! Сам Нессельроде терпеть не мог этих надменных прибалтийских баронов: он знал, что они его презирают и очень рады были в свое время эпиграмме Пушкина насчет австрийских пудреных…

— После тщательного изучения вопроса, — глубокомысленно и сухо, но с живыми искорками в черных глазах сказал канцлер, — нам в настоящее время представляются все еще невозможными и нежелательными подобные действия…

Он доказал это: нельзя тревожить Китай, погубим торговлю на Кяхте, обеднеют акционеры, встревожится богдыхан. Востока не следует касаться. Наше счастье, что Аляска на Севере. Нельзя задевать интересы иностранцев…

Все доводы были стары. Политковский слушал с величайшей почтительностью… Это губастый, усатый человек, с большим белым лицом, лысоватый, с огромными бакенбардами.

При всем своем глубоком уважении и преклонении перед Нессельроде он, дождавшись, когда канцлер смолкнет, попытался выразить несогласие.

Он сказал, что торг на Кяхте не рухнет.

— О! Далеко нет! По мнению Фердинанда Петровича, без этого Компания не может существовать. Одно судно в Шанхае будет началом.

— Одно судно ничего не решит! Что там одно судно, когда там сотни разных судов… И там опасно! Смута в Китае и пираты, все это заставляет насторожиться.

Политковский уже знал, что время опасное, что во Франции события не стихли. В Европу путешествия запрещены, въезд есть исключительно для французов, едущих, чтобы поступить в гувернеры, для дипломатов и актрис, приглашенных в Михайловский театр. Да, в Китае опять что-то вроде войны из-за ввоза опиума или из-за чего-то в этом роде… И смута.

— И пираты! Английские и американские пираты, — весело сказал Нессельроде. Похоже было, что он в хорошем настроении.

Политковский знал, что Тихий океан вообще опасен, там нужно действовать очень осторожно, там колонии западных держав и чужие интересы.

Заговорили об экспедиции Невельского.

Политковский сказал, что опись «Байкала» не дает ничего нового, во всем полное сходство с описью Гаврилова.

— Только там нет фарватера, а здесь есть?

— Да, ваше сиятельство, — кисло, но почтительно ответил Политковский.

— А каково же мнение достопочтенного Фердинанда Петровича? — спросил Нессельроде. — Жаль, что его нет в Петербурге!

— Он здесь… Фердинанд Петрович, к сожалению, болен… Он очень предан науке, и на этом часто играют. По его мнению, следует подвергнуть тщательной проверке все результаты экспедиции «Байкала». В Компании есть почтенные служащие, которые занимаются исследованием Амура давно и смогут все изучить, так как они все отлично знают. Мы готовы принять меры.

«Поздно мы спохватились!» — подумал Нессельроде.

Он знал обо всех планах иркутского Муравьева, о них доносил Ахтэ в корпус горных инженеров к генералу Бергу, Берг — сюда.

Политковский сказал, что летом в лиман послан был Орлов.

— Он описал побережье, скупал соболей, которых, по его словам, как он выразился, ваше сиятельство, «хоть коромыслом бей». Завойко предлагал открыть вблизи лимана факторию с тем, чтобы этих соболей скупать. Это тем более важно, что и Орлов и Невельской привезли сведения о независимости гиляков.

У Нессельроде была хорошая память, и он помнил Орлова и как еще в прошлом году тот договаривался с гиляками, что можно построить редут на их земле.

Политковский ответил, что необходимо построить редут, купить для этого землю у знатных гиляков.

Сам Политковский никогда в тех краях не был и не представлял, что за редут, и что за гиляки, и как покупать у них землю, но ход дел в том виде, как они излагались на бумаге, знал превосходно.

— Тут необходима чрезвычайная осторожность! — заметил Нессельроде.

Политковский почтительно поклонился, зная, что подобные намеки зря не делаются.

Нессельроде спросил, в чем же разница карт Гаврилова и Невельского.

— Может быть, там ошибка?

— Мы сомневаемся в истинности цифр, выставленных на карте Невельского, ваше сиятельство…

Этого-то и надо было канцлеру.

— Ах так? Но есть ли у вас доказательства? — спросил он.

Никаких доказательств пока не было. Политковский ссылался на какие-то письма частных лиц и служащих Компании, на мнение членов правления… Но все это было не то, что требовалось канцлеру.

Нессельроде дал понять, что правительству нужны сведения, опровергающие открытие Невельского. Он сказал, что Компания должна представить свое письменное мнение несколько в ином виде, не такое, как доклад…

Канцлеру известно было то, чего не знал Политковский: в основе отношения к открытию — тайные, секретные сведения, секретные договоры и тайные опасения. Они-то важнее всего. Но нельзя пустить в ход их, нужны благопристойные доводы, которые можно выставить открыто, которые очень плотно покроют все тайны.

Он знал, что важные секреты — основа отношений к человеку, который сам не должен ничего знать. В этом сила тайны.

Политковский все чувствовал. Главное было не то, что решалось явно.

Какой-то слух, тень, брошенная на доброе имя, — и человек лишался чинов, орденов, не продвигался по службе: его желания толковались превратно, он чах, более прозябал, чем жил, и все это было результатом тайн, которых он не знал и о существовании которых даже не предполагал…

Но Муравьева нельзя было победить тайной. За него такие мастера секретов, как Перовский с его полицией, который на каждый ход ответит ходом.

Поэтому нужно было начать с иного, хотя бы с малого.

Кроме целей общегосударственных, у Нессельроде были и свои цели.

Он обещал государю политику, обеспечивающую «европейское спокойствие». Это была основа основ. Но были тайны, которых не знал даже император. Это отношения Нессельроде с англичанами. Он умело выведывал тайны у английских дипломатов, но и сам иногда кое в чем оказывал им услуги. А открыто все делалось во имя рыцарских идеалов, легитимистических принципов и православной веры, и тут пускались в ход тайны, уже известные государю…

…Политковский подъезжал к зданию Компании.

«Какой мерзавец Сенявин!» — думал он.

Политковский — один из тех рыхлых людей, которых уважают за их вид, за рассудительность и за… полное бессилие, которое обнаруживается, если надо решить что-нибудь самостоятельно, а за спиной нет привычного советчика.

Но на этот раз и он рассердился. Врангель был против Нессельроде, а Нессельроде не согласен с Врангелем! Кого слушать?

Вместе с Гильомом он в тот же день поехал к Фердинанду Петровичу.

— Невельской ищет встречи с вами, дядюшка, — говорил Гильом.

— Я не имею ни малейшего желания встречаться, — отвечал дядя. — Я уже сказал Федору Петровичу. Рад буду, если его открытие подтвердится, но сначала надо проверить.

Гильом стал уверять дядюшку, что открытия нет, есть подлог.

— Это именно так, дядюшка!

[109] Петр Иванович Бобчинский — персонаж комедии Н. В. Гоголя «Ревизор».