Симода - Задорнов Николай Павлович - Страница 74

Шагов сто до храма прошли молча.

Вдали шли американские шлюпки, ощетинившиеся ружьями.

Алексей часто вспоминал Невельского. Лесовский хорош с Геннадием Ивановичем. Посьет типичный петербургский чиновник, но со светлой, золотой головой. При всех своих петербургских особенностях оп легко схватывает суть всякого дела и все видит и знает.

Сибирцев мало знает Невельского. Но полагает, что он не в проливах обнаружил свой гений. Проливы мог найти любой мичман, как нашел их еще прежде японец. Для Мамио промеры глубин не нужны были, у японцев не было судов с большой осадкой. Посьет сказал, что теперь надо строить через Сибирь железную дорогу.

В Гёкусэнди Леша рассказал адмиралу про Сайлеса.

Посьет сказал:

– Сайлес предлагает услуги, чтобы известить наше правительство о нашей участи. Обещает, что исполнит это быстрей, чем Адамс, и что он снесется с Нессельроде, несмотря на войну и все строгости... Адамс сам по себе... Дипломатия остается дипломатией, и честная коммерция остается коммерцией.

– Но, что мне кажется важней всего, – сказал Леша, – Сайлес намекнул, что его услуги нам могут понадобиться в будущем.

– Что он имел в виду?

– Снабжение Амурского края и Сибири.

– Куда он хватил! Мы и сами-то еще об этом не думали!

– Да, он предвидит снабжение новых наших портов и постройку железной дороги с Амура в Петербург, через Сибирь. Но есть более близкие цели. Он уверяет, что наш статус потерпевших кораблекрушение будет отвергнут и в среде американцев уже говорят об этом. Они все передадут англичанам.

Путятин это знал. С американцами нельзя дружить и доверять им нельзя!

– А кто этот Сайлес?

– Он нужный им человек. Они там делают вид, что не слышат, когда он их бранит.

«Как же может он не быть с англичанами свой, когда живет среди них в Гонконге!» – Евфимий Васильевич мог бы так сказать, но знал, что подозрительность не сделает ему чести.

– Да, они вполне зависят в китайских водах от англичан. Так что вы полагаете?

Путятин за все плаванье впервые говорил с Алексеем Николаевичем так серьезно и спросил у него совета.

– Они зондировали почву в Макао. Но говорят, что португальцы там бессильны, порядка нет. Китайцы там недавно убили португальского губернатора... Англичане держат китайцев в железной узде, и при всех разногласиях с ними американцам приходится принять их покровительство, пока у них нет своих островов поближе.

Путятин все это знал сам. Все знали, что Америка объявила, что берет остров Окинава и намерена энергично действовать в Японии.

Сайлес, видимо, считает, что как только в газетах появятся сообщения о катастрофе «Дианы» и спасении экипажа, англичане получат все подробности от моряков «Поухатана». Те примут энергичные меры, и тут он сам нам пригодится.

– Сайлес ищет выгод и готов к услугам, – сказал Посьет.

Путятин полагал, что если порядочный человек, то надо ему пообещать заплатить и он мог бы зафрахтовать для нас судно.

Путятин предложил Константину Николаевичу поехать на «Поухатан», познакомиться поближе с Сайлесом.

Посьет долго был на пароходе. Возвратившись, он сказал, что это не Сайлес, а сам Берроуз сюда пожаловал, поэтому и говорит с таким апломбом. Он Сайлес Берроуз. Но есть еще один Берроуз. Сам Сайлес из Германии, отлично говорит по-немецки и по-голландски, давно принял американское подданство и, как американец, торгует в Гонконге и Кантоне, а какое-то сырье закупает в Индии. Намерен прислать за нами американское торговое судно для доставки нас на родину.

– Свое судно?

– Вот об этом он никак не хотел мне сказать. Значит, как я понял, он осторожен и не скрывает от нас опасностей, своим судном рисковать не хочет. Но готов дать обещание прислать судно. Сам не будет фрахтовать. Судно зайдет попутно, зафрахтовать должны мы сами.

– Значит, свои не пришлет?

– Да, он не рискует. Но, если разрешите, я с ним договорюсь, и судно будет... Это спекулянт большой руки. Может быть, боится, чтобы гонконгские хозяева не сочли бы его за шпиона.

– Надо, господа, идти в Хэда и ни на кого но надеяться! – вдруг воскликнул Путятин. – Платить ему не будем до тех пор, пока не будет толку!

– Он говорит, что нельзя в английском порту фрахтовать судно, которое пойдет за нами. Это станет известным, когда напишут в газетах. Говорит, что и звездный флаг тут не поможет.

– В Хэда, господа! В Хэда! За дело! А оп знает, что мы строим корабль? От кого он узнал?

– Никто не знает! – сказал Сибирцев. – Никто толком никому не говорил, и никто нас про это не спрашивал.

– Я не говорил ему про «Хэду», – сказал Посьет, – но он, видимо, знает.

– Кто же сказал?

– Могли японцы-переводчики. Те, возможно, шпионят для всех сразу.

– В Хэда, господа! И будем строить себе судно сами! Я знаю этих кассиров и маклеров. Не теряйте Берроуза из виду, он может быть полезен. Что он говорил про Аляску?

– Они все стремятся на Аляску, – ответил Посьет.

– Там золото открыто, – с горячностью вмешался в разговор обычно молчаливый Пещуров и покраснел. – А у нас этому не верят. Их офицеры спрашивают Сибирцева про Аляску.

– Сайлес сказал, что его друг банкир Джексон метит в сенат и хочет пропагандировать идею завоевания Аляски. Штаты должны отнять ее у России силой. Но Сайлес уверяет, что он и его единомышленники предпочли бы купить.

– Что только в голову не лезет! – сказал Путятин и подумал: «Когда видят, что хозяин больной и в семье народу мало». – Кому только голову в петлю не сунешь, когда посулят спасение. Строить, господа! А откуда у вас эта гитара? – спросил адмирал у Сибирцева.

– Американцы подарили!

«Ох, сынку, не доведут тебя до добра ляхи!» – хотелось бы сказать словами Тараса Бульбы. Но ведь он сам послал офицеров на «Поухатан».

...У штатских спутников Адамса отдельная от офицеров, как бы своя кают-компания, или экс-салон, как называл Шиллинг, помещение из двух разгороженных кают в жилой палубе. Там на столе день и ночь стоят салаты в блюдах, фрукты, холодное мясо и куры, можно зайти в любое время, есть и пить, как только коммерсанта одолеет жажда или голод.

Из горы на любом блюде каждый выгребает серебряной лопаткой или огромной вилкой, что и сколько хочет, и ест тут же, стоя или сидя на табуретке у стола с салфеткой на груди, или сидя прямо на полу, как в портовой харчевне, ставя миску или тарелку на колени. Тут жрут и ночью, приходя после темпераментных обсуждений коммерческих видов на Японию.

...Часть переборки, отделяющей закусочную дельцов от соседней каюты, убрана, и получилась как бы дверь, закрытая красными шерстяными портьерами. Из-за них зычно доносился чей-то густой голос, говорящий сквозь смех. Ему отвечал совершенно хриплый, чуть слышимый собеседник. Не зная как следует языка, Алексей не понимал, что говорят. Когда хрипатый умолкал, густой бас опять начинал, выталкивая слова со смехом. Этот приглушенный, но назойливый хохот был фоном всего обеда, который Сайлес устроил для нового знакомца. Смех нарочитый, как бы заказной, и Алексею хотелось посмотреть, что там за резонер из Александринки, но он не поддавался искушению, привыкая ко всяким чудачествам людей, с которыми встречался, и не обнаруживая любопытства и как бы вводя в борьбу свои запасные воловьи нервы.

Но вот хриплый собеседник тоже засмеялся. Все моряки «Поухатана» скромны, терпеливы, как сам Алексей, и почти молчаливы, а если и бывают разговорчивы или кричат, а иногда и дерутся, то только с матросами, о которых заботятся. За стенкой, конечно, разговаривали не военные. Сайлес вопросительно взглянул на Сибирцева, желая знать, действует ли все это на него, обращает ли он внимание, не твердолоб ли. Алексей не обнаружил чувствительности. Сайлес не выдержал и спросил:

– Знаете, кто там смеется и разговаривает?

– Нет.

– А хотите посмотреть? Это мой друг Джексон. Так он сам с собой разговаривает.

Сайлес проворно вскочил из-за стола, отдернул занавес и пригласил в соседнюю каюту.