Золотая лихорадка - Задорнов Николай Павлович - Страница 78

– Оба ругают царя и хотят его свергнуть. а между собой не ладят, – сказал Силин. – Студент поласковей. Характеры разные… Хотят одного и того же, а друг друга не любят больше, чем царя.

Все знали, что Студент добрый и работает в артели безотказно. Поэтому ему прощали страшные речи против царя и богатых, как неразумному ребенку.

– Но ведь и сюда докатится та волна человеческих неурядиц и невзгод, от которой ты ушел. Что такое революция? Вот я верю в нее. – Студент ласково оглядел всех, как бы говорил: смотрите, добрые люди, я такой же, как вы! А я за революцию! – Ты тоже революционер, Егор Кондратьевич, и твое переселение – это твоя революция.

– И ты сам можешь убивать богатых и царя? – спросил возвратившийся Пахом. – Мог бы?

– Конечно! – спокойно ответил Студент.

Пахом посмотрел на его руки.

– Скажи, как он смылся! Как смылся! – сетовал Тимоха. Он ужаснулся: «Значит, череп, повешенный в верховьях реки, кто-то нашел. И еще задумал мстить…»

– А у китайцев свое обсуждение идет, они тоже вместе собрались и не спят, – сказал Пахом.

– Вот видите, значит, и в этом зверском убийстве есть свой смысл, – воскликнул Полоз.

– Есть? – исступленно закричал Голованов. – Ах ты… Ты!

Его никто и никогда не видал в таком возбужденном состоянии. Был он старичок тихий и работящий.

– Должно перегореть человечество, – сказал бывший батрак каторжник Яков. – И я за анархию!

Илья вдруг толкнул его в плечо так, что тот отлетел в сторону.

– Едут! – вдруг сказал Голованов.

Всех подрал мороз по коже.

У берега раздался треск.

– Ребята, – с тяжелым вздохом сказал Силин, – это Камбала!

Все хлынули, ломая кустарники, к берегу. Засветили головню. Камбала в разорванной рубахе и Василий Кузнецов как огромного, туго спеленатого ребенка вытаскивали из лодки обкрученного веревками человека.

– Он?

– Он! – ответил Сашка. – Сейчас рот ему откроем, он сам все скажет…

– Кусается, зараза! – подымая лежащего за волосы, подтвердил Василий. – Иначе его не возьмешь.

– Бить его!

– Бить нельзя! – ответил Егор.

Все стихли.

ГЛАВА 14

Василий с Катей уехали из Уральского рано на конях. Вблизи прииска они едва не погибли в сугробах.

Многие старатели начали мыть с весны, до ледохода. Прииск ожил рано, когда еще не оттаяла земля, пробивая ее толстый мерзлый слой и забираясь в теплую золотоносную толщу.

С уходом льдов среди островов стали появляться, словно всплывая из-под воды, халки и баржи с товарами и мукой, их хозяева торопили приискателей с разгрузкой. Артели отделяли по очереди работников на разгрузку. Перевал товаров был ниже шиверов и водопадов, окольными проточками товары доставлялись на лодках вверх. На прииске появился какой-то инженер, предлагавший изготовить сильное взрывчатое вещество и взорвать камни. Другие предлагали построить свою золотоплавильную лабораторию, провести телеграф и выпускать газету.

Егора часто расспрашивали новички, как он все открыл.

– Меня несло по кривуну, и там завалы, – отвечал обычно Егор. – Место опасное. Я вылезал на берег и брал пробы. Нашел содержание. Чем выше, тем лучше, меньше замыто песками. Идите вверх, – советовал всем.

Составились многолюдные крепкие артели, все научились работать, ценили время. Артель следила, чтобы работники много не пили; с похмелья дело не идет, ущерб обществу.

Никита Жеребцов сбил самую многолюдную артель. Одна из китайских артелей работала с ним бок о бок и не уступала русским.

Десятая часть золота, сдаваемая китайцами, бывала не меньше жеребцовской.

А по ключикам и речкам все дальше расползались одиночки, несмотря на рассказы о злодейских нападениях на старателей.

Егор иногда ходил вечерами к костру, слушал споры и ссоры. Котяй всегда жаловался ему на брата и уверял, что Санка недоволен и может выдать прииск, написать донос.

– Сора из избы не выносить! – отвечал ему Егор. – Смотрите вы оба!

Воронежский Сапогов спросил однажды:

– Скажи, Егор Кондратьевич, сколько пудов золота у нас здесь в земле еще осталось?

Прииск нынче сыт, трудился и все глубже зарывался в землю. Болезни еще были. В жару многие запоносили.

– Ктой-то энтот Кузнецов? – услыхал однажды Егор во тьме бабий разговор. Толковали мещанки, приехавшие с мужьями из города. Они все в артели у Никиты.

– Знаменитый человек! – отвечал кто-то.

– Чтой-то мы не знаем… Чтой-то у вас китайцев много. За что им такой почет? Мы нигде не видели! Уж мы везде, везде бывали, мастер мой-то всюду нужен… Чтой-то мы не видали еще, чтобы так с китайцами обходились! В городах жили! Уж все видели!

– Из какова города? – спрашивали их.

– Что это?

– С какова города?

– Везде жили! Да вот уж такого порядка нигде не видали.

– Чем плохо?

– Да неграмотный мужик стоит в главей-то! – ответила другая баба.

– Егор Кондратьевич хороший.

– Хорошего-то не видали. Да разве так можно поставить дело?

– А что?

– Да хоть бы вот сосед. Уж вот знает дело. Куды видит! Тут, скажет, бить… Ан и золото тут.

Егор ушел впотьмах на берег и уехал к себе.

У избы сидел Силин, горел костер. Женщины тихо пели. Иногда слышно было, как подтягивал им под пологом Вася.

– Ведь я самородок кинул в речку, – жаловался Тимоха, – и найти не мог, потом пожалел. С ума сошел, стал золотом кидаться. Что со мной было такое?

– Вот и посиди с Татьяной и Катериной. Ты от женского общества отвык, – сказал Василий.

– Нет, ты скажи, Егор, ведь это так! Действительно я череп повесил в тайге, чтобы напугать…

… С часовщиком на этот раз приехала его жена. Она оказалась высокой, полной и красивой женщиной лет сорока.

Супруга явилась к Егору.

– Семьдесят дней! Двадцать дней туда и семьдесят обратно, – бойко говорила полная носатая женщина с большими черными бровями. – Я была в Петербурге! И вот вам теперь его товар! Вот его товар!

Новые часы лежали в гнездах ящичка на красном бархате.

– Это уже не ржавчина! – сказал Тимоха.

– Боже мой! Откуда вы взяли, что он в прошлом году торговал ржавыми часами? Откуда ты их взял? – гордо спросила она мужа. – Я удивляюсь! Что ему вошло в голову! Ты – глупый гуран! Он же настоящий гуран из Забайкалья!