Час крысы - Зайцев Михаил Георгиевич - Страница 10

Бой устраивали в маленьком, экзотическом дворике. Вокруг все сплошь каменное, древнее. На каменном подиуме расставлены шезлонги для гостей. В центре дворика самодельный ринг. Квадрат деревянного ринга опоясали самые настоящие корабельные канаты, привязанные к бревнам-столбикам по углам. Постамент с канатами окружили негры в униформе с допотопными карабинами наперевес.

Количество шезлонгов точно соответствовало количеству гостей. Плюс шезлонги для тюремных шишек, разодетых во френчи с аксельбантами, в штаны с лампасами, с навороченными фуражками на курчавых головах. Нашелся шезлонг и для Джонни. Правда, чуть в сторонке от остальных.

Глыба, нисколько не стесняясь, переоделся при всех в шелковые трусы. Джонни помог ему перебинтовать кисти, сунул подопечному капу в рот. Юркий заранее предупредил, что перчатки и футы, протекторы на ноги надевать не следует. Глыба подмигнул менеджеру, давая понять, что все будет ОК, и полез на ринг красоваться. Любил он это дело – покрасоваться перед боем, поиграть мышцами, подрыгать ногами. Джонни плюхнулся в шезлонг, и сразу же сзади, за спинкой шезлонга, возникло двое вооруженных, ряженных в униформу негров. Джонни появление рядом обезьян с карабинами не понравилось, но что он мог поделать? Ничего. Пришлось терпеть подозрительную заботу о себе, любимом.

Другие негры с карабинами привели звезду тюремных боев. Зэк не произвел на Джонни впечатления. Разве что удивил его когда-то белый, а теперь коричневый, наверное, от въевшегося загара, цвет кожи. Зэк был гол по пояс и бос. Все его одеяние – вылинявшие на солнце спортивные адидасовские штаны с пузырями на коленках.

Привыкший подзадоривать публику, Глыба вытащил изо рта капу и заорал:

– Я тебя порву! Порву!

– Ошибаешься, это я порву тебе связки, – ответил тюремный Мастер скучным голосом, пролезая под канатами. Он говорил на английском с каким-то особенным, редким акцентом. Говорил тихо, но публика услышала его реплику, и кое-кто зааплодировал.

Соперник «чемпиона мира» остался стоять возле канатов, без всякого интереса наблюдая за игрой Глыбы.

– Сколько ты весишь, доходяга? – издевался Глыба, поглядывая на публику. – Ты дотянешься до моего плеча, только если подпрыгнешь. Твоя печень разорвется после первого попадания, а я не умею промахиваться, так и знай!

Боец-узник больше не реагировал на словесные выпады титулованного тяжеловеса. Глядел исподлобья, прижавшись спиной к канатам, стоял, опустив руки, равномерно распределив вес тела на обе ноги. Не реагировала на шоу Глыбы и публика. Он наконец-то это заметил и заткнулся, сунул в рот капу. Глыба встал посреди ринга, посмотрел направо, налево, пожал плечами, пантомимой демонстрируя, что дожидается звука гонга, который возвестит о начале схватки. И гонг, весьма своеобразный, зазвучал. Негр, на котором брякало бессовестное количество орденов и медалей, стукнул серебряной вилкой по мельхиоровому блюдцу.

Глыба повернулся лицом к оппоненту, встал в боевую стойку и начал пританцовывать. Сохраняя стойку, смещал вес то на одну, то на другую ногу, чтоб легче было прогнать волну по телу и хлестнуть ногой, как плетью, когда оппонент окажется на дистанции удара.

Тюремный чемпион неспешно отлип от канатов и вразвалочку шагнул к «чемпиону мира».

И нога-плеть хлестнула. Глыба нанес хлесткий, восходящий боковой удар, свой коронный, в корпус противника.

Джонни показалось, что его подопечный попал зэку точно по печени. Увы, ему это лишь показалось.

Зэк отшатнулся ровно настолько, чтобы вывести корпус из-под удара. Отшатнулся, и его руки, двигаясь феноменально быстро, поймали в захват бьющую стопу, зафиксировали, повернули...

Джонни не знал и знать не мог, что это движение адепты циньна называют «сжимать пружину». «Пружину» можно просто сжать, спровоцировав боль, а можно сжать и так, что «пружина» порвется, сломается.

Глыба отдернул ногу. Он так и не понял, что адепт циньна на самом деле сам, по своей воле, отпустил искалеченную стопу.

Глыба выдернул ногу и машинально поставил ее на дощатый помост. И, опять же машинально, ее загрузил, распределив на нее часть своего немалого веса. Вот тут-то он и почувствовал БОЛЬ. Такую, что в глазах потемнело и рот раскрылся в безмолвном крике. Cпазмы сковали гортань, и выдох, и крик застряли в горле. Из раскрытого, перекошенного рта «чемпиона» выпала каучуковая капа.

Капа еще не успела упасть на помост, а зэк уже терся загорелым телом о мускулы «чемпиона мира». Зэк уже проскользнул между рук Глыбы, пальцы правой руки узника сжали горло, левая ладонь легла на затылок чемпиона, надавила сильно и яростно, заставляя голову опуститься.

Горло «чемпиона мира» и без того было сковано болевым спазмом, теперь же сильные пальцы исключили всякую возможность кровообеспечения головного мозга...

Джонни не знал и знать не мог, что его подопечный умирает. Слишком быстро все произошло, и к тому же с той точки, откуда следил за схваткой Джонни, была видна лишь широкая спина Глыбы да чужая рука на затылке «чемпиона».

Не знал менеджер умирающего чемпиона и того, что скоро, очень скоро рядом с ним возникнет юркий негр с набором остро отточенных ножей. Джонни будет предложено выбрать холодное оружие и попытаться с его помощью одолеть зэка на потеху публики. Джонни получит предложение, от которого ему не дадут отказаться. Он будет рыдать, умолять, угрожать, он сообщит юркому шифр и номер банковской ячейки, куда положил аванс, но... Но легче уговорить верблюда пролезть в игольное ушко, чем праздную публику отказаться от зрелища.

Лишь французские франты рискнут поставить на менеджера Джонни. Поставят на то, что он протянет дольше минуты. Юркий букмекер высоко оценит их риск, однако французы останутся в проигрыше...

7. Миллениум

За сутки до Рождества 2000 года в привычном тюремном распорядке случился сбой. Утром никто из охранников не явился в тюремную рекреацию, чтобы выпустить «козлов». Зэки остались в камерах, как будто про них забыли. В том числе и китаец с русским, которые по-прежнему делили на двоих один каземат.

– Конец света? – спросил Павел по-китайски.

– Революция, – ответил Крыса по-русски.

В начале 90-х, когда Крыса учил Павла искусству циньна, тренировки съедали все время, какового у них было с избытком. К середине последнего десятилетия ХХ века китаец и русский сравнялись в мастерстве «искусства болевых захватов», и у них появился общий враг – скука. Как бороться со скукой, придумал Крыса. Русский язык давался ему тяжело. Китайский давался русскому еще тяжелее. Трудности радовали обоих, они отвлекали. До тех пор, пока оба не заговорили совершенно свободно на чужих языках, как на родных.

– Революция?

– Переворот. Странно, что он не случился раньше. В Нагонии часто случаются перевороты.

– И что будет?

– С нами? Не знаю. Если повстанцы освободят зэков, доберемся до города, а там до китайского квартала.

– Там есть Чайнатаун?

– Китайские кварталы есть во всех столицах.

– Кроме Москвы.

– Откуда ты знаешь?

– Ты прав. За девять лет и Москва могла измениться. Жаль.

– Чего?

– Ты не рассказывал о себе и запрещал мне говорить о прошлом. Мы скучали, но ты был против...

– Я и сейчас против, – перебил Крыса. – Чтобы выжить, надо жить настоящим, иметь ЦЕЛЬ и не сойти с ума от отчаяния. Воспоминания – зерна отчаяния. ЦЕЛЬ должна быть священна, потому она должна быть тайной.

– Все равно, жаль. Я погибну, так и не узнав, кто ты, кем ты был на воле.

– Я – Мастер циньна. Об этом ты знаешь. А кем я был... Разве ты не догадываешься?

– Догадываюсь.

– Почему ты решил, что погибнешь?

– Скольких черных я покалечил, пока совершенствовался в искусстве циньна? Сколько их погибло ради моего самосовершенствования?

– Я не считал.

– Однако остальные зэки, которым повезло не стать для меня куклами, я уверен – они считали. Нам не простят.