Великий поход за освобождение Индии - Залотуха Валерий Александрович - Страница 25

25

Брускин приближался. Иван стянул с головы буденовку и обернул рану, из которой хлестала черная кровь.

Комиссар остановился рядом, внимательно и заботливо посмотрел в глаза Ивана и спросил скороговоркой:

— У вас что-нибудь случилось?

— Да ничего, палец вот отрубил, — объяснил Иван.

— Почему? — живо поинтересовался Брускин.

— Да не нравился он мне.

— Понятно, — удовлетворился ответом Брускин. — Товарищ Новиков, у меня к вам очень важный разговор. Мы должны установить красное знамя на вершине горы Нандадеви. Тогда-то они нас заметят. Мы уже начали отбор добровольцев.

Новик помотал головой.

— Нет, Григорь Наумыч, я по горам не ходок. Да я еще пока и комдив.

— Что вы, товарищ Новиков, пойдут представители наших горских народов, а к вам я...

— Это что же за знамя должно быть? — с сомнением спросил Иван.

— Натуральный шелк, сто пятьдесят на сто, я посчитал.

— Чего?

— Разумеется метров.

— А древко?

— А вы видели гигантские пальмы? Товарищ Новиков, я к вам совсем по другому вопросу. Дело в том, что, мне кажется, я оттуда уже не вернусь... — Брускин опустил голову, справляясь со своей секундной слабостью. — И я бы хотел, чтобы вы взяли мой дневник. Но чтобы никому-никому! А если вдруг снова окажетесь в Москве, отдайте его моей бабушке...

— А если... я? — растерянно спросил Иван.

— Так вы же сто один год проживете! — засмеялся, блестя повлажневшими глазами, комиссар.

И Иван засмеялся. И они обнялись.

Штат Хамагар-Прадеш. Город Химла.

5 января 1925 года.

В большой магазин, где торговали тканями, заскочили несколько человек, одетых в индийское и европейское платье. Угрожая наганами перепуганным продавцам и покупателям, они торопливо искали нужную им ткань. Экспроприаторами были грузины, армяне, азербайджанцы, поэтому общались между собой они на русском.

— Смотри, Георгий, такой ткань берем? — спрашивал один, вытаскивая из-под прилавка штуку вишневого сукна.

Высокий красивый красноармеец пощупал ткань пальцами и вскинул руку с поднятым вверх наганом.

— Слушай, ара, ты не понял? Шелк надо, натуральный шелк.

А из подсобки уже тащили именно то, что было нужно, — свитки алого китайского шелка. Его концы ползли по полу, и все в магазине окрасилось в красное.

Южное предгорье Гималаев.

12 февраля 1925 года.

Под навесом из сосновых веток стоял аэроплан, и летчик Курочкин возился в моторе. Вокруг сидели местные жители и молитвенно смотрели на него.

— Товарищ Курочкин! — окликнул его Брускин.

Курочкин оглянулся и увидел наших. Они стояли, вытянувшись, в две длинные шеренги: одна держала на плечах скрученное и перевязанное знамя, другая — древко, ошкуренный ствол гигантской пальмы. Во главе шеренги стояли улыбающиеся Брускин и Шведов. Летчик вытер на ходу руки ветошью, приложил руку к виску и доложил:

— Произвожу текущий ремонт мотора.

Брускин указал взглядом на туземцев.

— Как вы думаете, они пойдут с нами?

— Конечно пойдут. Уж не знаю, за кого они меня принимают, но что ни попрошу...

— Понятно за кого, — пожал плечами Брускин. — Вы ведь летаете...

Курочкин бросил печальный взгляд на свой аэроплан.

— Да вот не заводится он...

ЗАБЕГАЯ ДАЛЕКО ВПЕРЕД СКАЖЕМ, ЧТО АЭРОПЛАН ВСЕ-ТАКИ ЗАВЕЛСЯ, И В 1973 ГОДУ ЛЕТЧИК КУРОЧКИН ПОЛЕТЕЛ НА РОДИНУ. НО НА ГРАНИЦЕ, ПРИНЯВ ЗА НАРУШИТЕЛЯ, ЕГО ВСТРЕТИЛ НАШ “МИГ”. САМОНАВОДЯЩИЕСЯ РАКЕТЫ НЕ НАВОДИЛИСЬ НА ОБТЯНУТУЮ ПЕРКАЛЕМ ФАНЕРУ, И ТОГДА БЫЛ ПРИМЕНЕН ТАРАН. ОБА САМОЛЕТА УПАЛИ, И ОБА ЛЕТЧИКА ПОГИБЛИ. СООБЩЕНИЯ ОБ ЭТОМ БЫЛИ НАПЕЧАТАНЫ ВО ВСЕХ ЦЕНТРАЛЬНЫХ ГАЗЕТАХ, НО, РАЗУМЕЕТСЯ, НЕ БЫЛИ НАЗВАНЫ ФАМИЛИИ ЛЕТЧИКОВ И СТРАНА, ИЗ КОТОРОЙ ЛЕТЕЛ НАРУШИТЕЛЬ...

— Выше! Выше! Выше! — как заклинание повторял Брускин, глядя на вершину Нандадеви.

Упорно поднималась в гору длинная вереница людей, неся на плечах великое знамя и великое древко к нему.

Высота — 4000 метров.

Была ночь. Горели на снегу костры. Сидели вокруг них восходители. Шведов мял ноющие ладони, всовывал их в огонь, морщился.

— Болят? — сочувственно спросил Брускин.

— Болят, будь они неладны, — смущенно отозвался Шведов. — Сколько ран на теле, и ничего, а они... Дело-то как было... Брали мы Зимний... Ворота закрыты, полезли мы их открывать, помните?

Брускин кивнул.

— И тут юнкера ударили... Тот, кто выше меня залез, так и встал, прямо на руках у меня топчется, испугался, видно. Я говорю: “Что же ты, товарищ?”...

Шведов вздохнул, махнул рукой. Брускин протянул ему варежки, связанные Натальей.

— Возьмите, Артем.

— Да нет, что вы!

— Возьмите, возьмите.

Высота 5000 метров.

— Хетти! Хетти! — испуганно и возбужденно говорили туземцы, указывая на разбросанные по снегу человеческие черепа и кости, а также на идущие от них следы босых ног.

— Что это значит, Григорий Наумович? — не понимал Шведов.

— Это значит, что мифы становятся реальностью, — задумчиво глядя на кости, ответил Брускин. — Только скверно, что они — людоеды.

— Они уходят, Григорь Наумыч! — оторвал его от размышлений Шведов.

Туземцы не шли, бежали вниз. Шведов вытащил из кобуры маузер.

— Может, остановить?

— Пусть уходят, — меланхолично произнес Брускин и вдруг сорвался, закричал убегающим в спины, размахивая кулаком: — Проклятая Вандея! Ренегаты! Иуды!

Высота 5500 метров.

Восходители окружили то место, где спал Брускин. От него осталась буденовка и раздавленные очки. На снегу хорошо были видны следы босых ног.

— Хетти комисал слопал, — убежденно сказал китаец Сунь и прибавил: — Сунь знает.

— Что делать будем, товарищ Шведов? — жалобно спросил один из восходителей.

— Как что? — удивился Шведов. — Выше пойдем!

Высота 6000 метров.

Впереди стояло что-то вроде сложенного из плоских камней крохотного домика, и в сгущающихся сумерках из его щелей сочился золотисто-розовый свет.

В домике в позе лотос сидел индиец в одной набедренной повязке, и тело его, а особенно голова, излучало тот самый свет. Вблизи он был таким ярким, что было больно смотреть глазам, и настолько теплым, что восходители снаружи грели о камни замерзшие ладони. Под сидящим зеленела изумрудная травка.

— Браток! — окликнул его Шведов.

Он произнес это слово не так уж и громко, но, вероятно, для привыкшего к абсолютной тишине йога звук его был подобен взрыву.

Йог упал вдруг набок как сидел — со скрещенными ногами и лежащими на коленях ладонями, — и излучаемый им свет стал меркнуть на глазах. Скоро это был просто скрюченный синий труп индийца, лежащего на побитой инеем траве.

Высота 6001 метр.

— Я ничего не вижу... — удивленно произнес Шведов, щупая перед собой воздух руками и не решаясь сделать хотя бы шаг. Но он не стал жаловаться, жаловаться было некому, потому что ослепли все.

— Ме вераперс вхедав![25] — кричали одни.

— Ес вочинч чем теснум![26] — кричали другие.

— Мэн хэч бир шей кёрмюрям![27] — кричали третьи.

И остальные кричали что-то на своих языках. Они забыли вдруг русский или, ослепнув, не желали или не могли больше на нем разговаривать.

Шведов обессиленно сел в снег, вытащил кисет и попытался свернуть самокрутку, но табак высыпался, а кисет упал в снег. Шведов не стал его искать и заплакал. Он не видел, как, щупая перед собой руками воздух, столкнулись двое.

вернуться

25

Я ничего не вижу! (Груз.)

вернуться

26

Я ничего не вижу! (Арм.)

вернуться

27

Я ничего не вижу! (Азерб.)