Конец лета - Зейдель Кэтлин - Страница 2

И тогда заговорил мужчина — этот мужчина:

— А давайте попробуем осилить «Свети, полная луна»!

Гвен знала только припев, или так ей по крайней мере казалось, но, направляемая этим человеком, она вспомнила почти все строки.

Закончив песню, они всякий раз смотрели на него, и он тут же предлагал новую: ковбойскую песню из бродвейской постановки — хорошую песню, доставлявшую всем огромное удовольствие. И как только группа начинала петь вразнобой, вспоминая слова из разных куплетов, он выводил их на верный путь, потому что знал нужные слова.

— Это сделало вечер чудесным, — сказала она ему сейчас. — Пение приносит столько радости, даже если ты в нем не слишком силен.

— У нас хватило времени на песни только потому, что вы разобрались с этой очередью.

Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить. А, он имеет в виду тот провод от удлинителя.

Ужин на мельнице был устроен а-ля фуршет, и скоро выстроилась довольно длинная очередь из приглашенных. Легко было попять почему. Столы с угощением придвинули к стене, поэтому пришедшие могли подходить к пмм со своими тарелками только с одной стороны. Если бы их отодвинули, то очередь разделилась бы надвое.

Но люди из обслуживающего персонала сказали, что за столами тянется шпур от удлинителя и, если столы отодвинуть, люди могут зацепиться за шнур.

— Я на пего встану, — предложила Гвен. Жене адмирала полагалось справляться с трудностями такого рода. — Тогда никто не споткнется.

Поэтому первую половину вечера Гвен провела стоя на толстом оранжевом шнуре от удлинителя. Неудивительно, что Хэл Ледженд ее заметил. Она, как дорожный указатель, разделяла людской лоток.

— Очень неразумно, — сказала она ему теперь, — что там решили поместить удлинитель. Могли хотя бы принести скотч и прикрепить шнур к полу.

В грузовике у ее сына Джека всегда был рулон скотча. Джек никогда и нигде без скотча не появлялся. Но она, напомнила себе Гвен, не собирается говорить о своих детях.

Хэл кивнул, соглашаясь с ней — насчет скотча, или удлинителя, или того и другого, но не уточнил, чего именно. Было ясно: он понимал, что эта тема исчерпана.

— Здесь есть гардероб. Позвольте ваше пальто?

Он начал поднимать руки, очевидно, собираясь помочь ей снять пальто. Она слегка повернулась, чтобы Хэл снял его с ее плеч.

Он был высоким. Она не привыкла к высоким мужчинам. В ее муже Джоне было пять футов девять дюймов росту, и многие из его коллег-подводников едва достигали необходимой для военной службы отметки среднего роста. Большую часть времени обхода подлодки высокий мужчина потратил бы на наклоны головы и разворот плеч. Будучи женой подводника, Гвен привыкла восхищаться невысокими мужчинами. Многие из них, испытавшие в детстве насмешки сверстников, обладали теперь несокрушимым мужеством и обостренным чувством долга. Они казались крепче, надежнее и выносливее не так рационально сложенных мужчин.

Но Хэл Ледженд был высоким. О высоких мужчинах она не знала ничего.

Он сдал ее пальто, и минуту спустя они уже уселись. Процедура вручения меню и отказа от напитков отняла у них всего несколько секунд. Гвен уже решила, что закажет «салат Цезаря». Она заглянула в меню, чтобы убедиться, что он там значится. Затем отложила меню в сторону и наклонилась вперед.

— Я не стала звонить Барбаре Хатченс, — именно Хатченсы, как он сказал, привели его на ужин, — чтобы разузнать про вас. Поэтому я в полном неведении. Ваши интересы ограничиваются знанием песен или есть что-то еще?

— Нет, они в основном ими и исчерпываются. Я преподаватель музыки и специализируюсь на народных песнях разных культур.

Преподаватель? Она была женой военно-морского офицера. Какие разные миры!

— Значит, вы могли заставить нас петь на санскрите?

— Ну может, не на санскрите, но уж на сербскохорватском наверняка.

Она спросила о его работе. Почему именно народные песни?

— Мне нравится энергия, идущая от народной культуры, — ответил он. — Мне нравится изучать общество по словам песен, которые поет народ.

Прозвучало хорошо, но Гвен не была уверена, что до конца поняла.

— Например?

Он объяснил. Политическое устройство, религиозные верования, экономические принципы — все, что касалось общества, он мог связать с песнями. Она назвала несколько своих любимых песен, и он о каждой смог что-то сказать, да такие интересные вещи, что она поняла — никогда больше она не услышит или не споет песню, чтобы не вспомнить об этих словах.

Ее смущение, нервозность исчезли. Она с удовольствием слушала его рассказ. Ей было интересно. Нет, более чем интересно. Она поймала себя на том, что подалась вперед, забыв про салат. Это захватило ее. Он так разбирался в самых серьезных вопросах, как будто был орлом, парящим над землей и видящим все: деревья, озера, горы, — и все понимающим.

Подводная лодка несется сквозь толщу темной воды подо всем этим.

Хэл обладал некой легкостью, которой не было в ее муже. Джон был сильный человек, не разменивавшийся на пустяки, привыкший утверждать себя поступками. Его адмиральские звезды заставляли его быть мудрее, вынуждали отказаться от прямолинейности и трезво все взвешивать, но дисциплина не давалась ему просто. Хэл был другим. Он легко нес свою мудрость, заслуженный венец своих лет.

И внезапно все это показалось Гвен таким правильным — эта встреча с мужчиной, когда тебе пятьдесят восемь. В пятьдесят восемь ты больше не ходишь на свидания к курсантам и студентам-выпускникам, ты встречаешься с адмиралами, преподавателями — мужчинами, которые стали Артурами, Мерлинами и Соломонами. С мужчинами, которые по-настоящему мудры и царственны, и они не более заинтересованы в красивых девчушках, чем ты в юных мальчиках.

Гвен направила беседу в другое русло, и Хэл рассказал о себе. Он был вдовцом. Жил в Айове, преподавал там в небольшом колледже, но весенний семестр проводил в Вашингтоне, читая лекции в Джорджтаунском университете.

— Мне нужно было уезжать на время. Я живу точно так же, как при Элеоноре, я ничего не изменил. И даже не думал о том, что можно что-то изменить. Все казалось правильным, но потеряло смысл.