Испытание Эриксоном. Личность мастера и его работа - Зейг Джеффри К. - Страница 35

Зейг. И насчет автомобиля, проезжающего по мосту, когда за рулем сидит кто-то еще.

Эриксон. Но большинство людей анализировали бы эти фобии совершенно по-иному.

Зейг. Значит, вы обычно игнорируете жалобы пациента?

Эриксон. Я вслушиваюсь в смысл того, что они описывают. Пациентка сказала, что спокойно переносит выруливание на взлетную полосу и посадку. Но когда самолет в воздухе, ее трясет. А мужчина утверждал, что его парализует и он не может войти в самолет. Боязнь войти в самолет — вот где причина неудобства. Я позволил ему думать, что его страх сохранился, — и потерпел неудачу. А он, конечно же, не понял настоящего значения поездки на лифте.

Зейг. И вот почему вы были уверены, что он это попробует.

Эриксон. Я знал, что он это попробует. Он все еще думает, что его проблема остается при нем. Слишком много людей вслушиваются в проблему, но не слышат то, что пациент не говорит (смеется), хотя им следовало бы это делать. Это действительно очень важно.

(Эриксон звонит в жилую часть дома и просит миссис Эриксон выйти и забрать его.)

Эриксон. Я буду завтра.

Зейг. О'кей.

Эриксон. Вы вольны заниматься чем угодно. У меня завтра прием в одиннадцать и в час. В полдень я, скорее всего, слегка перекушу. В два часа я приму вас. А теперь вам лучше прочитать эту статью Хейли и Уикленда о моей технике и понять, как я структурирую вещи.

Зейг. «Наведение транса с комментарием», так? (Erickson, Haley & Weakland, 1959) Хорошо.

Эриксон. Когда имеешь дело с пациентами, упоминаешь нечто, смысл чего станет явен пациенту, может быть, через полчаса, а может, через неделю.

Зейг. Внедрение.

Эриксон. А что касается меня, то лучший способ выяснить, есть ли у вас братья (не показывая виду), заключается в том, чтобы начать хвастаться своим собственным братом.

Резюме

В тот день Эриксон изложил три случая фобий. Не думаю, что это случайно.

Еще до моего визита Эриксон знал о моем трепете, связанном с предстоящей встречей. Я встретился с двумя его коллегами, Робертом Пирсоном и Кэй Томсон, на конференции, которую посетил как раз перед встречей с Эриксоном. Впоследствии Пирсон позвонил Эриксону и рассказал ему обо мне (Pearson, 1982). Посредством своих историй о фобиях Эриксон выражал эмпатию в отношении моих скрытых страхов. Более того, он подсказывал мне позитивный выход: в каждом случае фобия неожиданно разрешалась. Подобным же образом меня тонко направляли к разрешению моих собственных страхов. Рассказывая о фобиях, Эриксон одновременно работал с моими ассоциациями. Не говорил напрямую, как мне следует думать. Наоборот, он создавал легкое давление, побуждающее меня думать в определенных направлениях. Возьмите тот пример, когда он побуждал человека рассказывать о его брате, рассказывая о своем собственном. Сначала я не понял значения данной техники. Тем не менее, вскоре я понял, что направление ассоциаций служит краеугольным камнем метода Эриксона. Часто психотерапия происходит на уровне предсознательных ассоциаций, на том уровне, где порождаются проблемы. Мышление пациента может быть постепенно изменено посредством направления ассоциаций. Этот метод побуждает пациента проявлять больше инициативы при осуществлении изменения.

Давайте рассмотрим еще несколько тем, возникших в ходе нашей беседы. Эриксон подчеркивал значение подходов здравого смысла, формирующих климат для изменения, основанного на личности пациента. Для того, чтобы усилить эффективность своего метода, он использовал драму. С одной стороны, он мог действовать косвенно (элиминированный шаг). Тем не менее, Эриксон устанавливал пределы, был решительным и требовательным. Наблюдение и утилизация минимальных сигналов имели огромную ценность. Не меньшую ценность представляло понимание пациента в его системе отсчета. Эриксон также делал акцент на позитивное. В контексте реальности он искал ресурсы, которые могут быть определены и развиты. Там, где другие разглагольствовали о значении жизненных сил пациента, Эриксон показывал, как можно реально их использовать.

В последующие два дня Эриксон рассказал истории, касающиеся личных и профессиональных тем, например: «Верь своему бессознательному», «Проявляй игривость и гибкость в терапии и в жизни», «Смотри страхам прямо в лицо». Кроме того, он рассказал семейные истории, направленные на традиционные ценности и собственные силы. Возможно, некоторый аспект его метода был связан с тем, чтобы помочь мне на определенной стадии развития. В те времена я был молодым человеком, подумывающим о создании собственной семьи.

День второй, 4 декабря 1973 г.

(Эриксон явно испытывает боль. Он с трудом пересаживается из коляски в рабочее кресло. Его голос слаб.)

Эриксон. Вчера я забыл рассказать вам одну вещь. Очень важен расчет времени. Когда вы разговариваете с пациентом и хотите, чтобы он признал общий знаменатель, или стремитесь стимулировать воспоминания с его стороны, то пытаетесь так рассчитать по времени произнесение фразы, чтобы сказанное вами поразило его в самый нужный момент.

Знаете, сегодня я буду медлителен. Со вчерашним пациентом мне пришлось очень аккуратно рассчитывать время, а когда рассчитываешь сам, создаешь напряжение. В результате я не мог расслабить мышцы и всю ночь страдал от нескончаемых сокращений мышц и жестокой боли. Видите ли, у меня спинной артрит, радикулит, миозит, тедосиновит и подагра. Мои руки, колени, седалищный нерв, нога, правая стопа, голова… Во всем я ощущал неловкость. У меня одеревенела шея. Поэтому сегодня я буду медлителен.

Теперь, встретившись со мной, вы наконец нашли ответ на тот тревожный вопрос, который задали Пирсону и Томсон.

Зейг. Что за вопрос?

Эриксон. Что мне делать, когда я встречу его?

Зейг (смеясь). Это был очень тревожный вопрос. В тот день, когда я разговаривал с доктором Пирсоном, я был испуган.

Эриксон. Чем? Я сижу в инвалидной коляске и не могу вас преследовать. У меня нет таких мускулов, чтобы бросить вас на пол.

Зейг (растроганно). Доктор Эриксон, вы меня просто невероятно поражаете.

Эриксон. Ну, единственное, что я могу сказать по этому поводу, это то, что мне, наконец, удалось произвести впечатление на своих детей.

Зейг. Простите?

Эриксон. Мне, наконец, удалось произвести впечатление на своих детей. Они всегда считали меня всегда слегка отсталым. Психически отсталым.

Зейг. Вы невероятная личность.

Эриксон. Нет, я забавная личность.

Зейг. Возможность провести эти четыре часа с вами значит для меня так много, что я не нахожу слов, чтобы это описать.

Эриксон. Знаете, я всего лишь очередной тип на дороге жизни.

(Зейг смеется.)

Эриксон. А теперь, что вы сделали с тех пор, как мы расстались с вами вчера? — '

Зейг. Я уделил некоторое время прослушиванию пленки с нашей беседой.

Эриксон. Насколько отчетлива моя речь?

Зейг. Очень отчетлива. По сути дела, я яснее понимаю вас, слушая пленку. Я также посвятил некоторое время чтению «Наведения транса с комментарием», хотя и не дочитал.

У меня есть один вопрос. Когда вы проводили терапию с пациенткой, то сказали: «Я мужчина, я в коляске, а вы женщина».

Почему вы облекли эти идеи в такую форму? Почему подчеркивали, что вы мужчина, а она женщина?

Эриксон. Она привлекательная, замужняя женщина. В этом заключено все — от лучшего до худшего. Наихудшая угроза для привлекательной, молодой, замужней женщины состоит в сексуальных домогательствах.

Зейг. То есть в вашем внушении заключалась некая доля соблазнения.

Эриксон. Не соблазнение, а сексуальная угроза. Весьма отдаленная от самолетов. И хотя я физически прикован к коляске, я все же мог попросить ее раздеться. Я все же мог поиграть ее грудью, попросить поиграть со мной. Я все же мог подавать сексуальные реплики. Я хотел, чтобы она почувствовала себя в безнадежной ловушке — так, как это происходило с ней, когда самолет отрывался от земли.