Любовь шевалье - Зевако Мишель - Страница 37

— Расступитесь! Дайте дорогу! — ревели дворяне Моревера. стараясь пробиться к своим жертвам.

Однако чернь не обращала на эти призывы никакого внимания: здесь каждый рвался самолично разделаться с еретиками. Марийяк и Пардальян замерли, сжимая кинжалы, и угрожающий вид юношей пока еще охлаждал яростный пыл толпы.

Друзья переглянулись, будто сказав друг другу:

«Мы погибнем, но дорого продадим свои жизни!»

— Смерть им, смерть! — надрывался Моревер. — Вздернем проклятых еретиков!

Толпа зашумела и придвинулась еще ближе к Марийяку и Пардальяну, но внезапно что-то отвлекло внимание фанатиков и умерило их гнев. Люди опять опустились на колени, и раздались голоса:

— Чудо! Чудо! Святой среди нас!

Дело в том, что в этот миг открылись ворота обители, и на улицу вышел монах. Он двигался, воздев руки к небесам, и лицо его, чересчур лоснящееся для праведника и аскета, озаряла счастливая улыбка. Этим святым был брат Любен, тот самый монах, что служил лакеем на постоялом дворе «У ворожеи». Мы помним, как закончив свою трудную миссию в миру, он вынужден был вернуться в аббатство и что за этим последовало. И вот теперь монах-обжора, заметив Пардальяна, возвышавшегося над упавшими на колени людьми, сразу узнал юношу… На Любена нахлынули сладкие воспоминания о веселых пирушках на постоялом дворе, во время которых и бывшему лакею доставалось немало славных кусочков.

— О шевалье! О мой великодушный друг! — вскричал монах и бросился к Пардальяну, расталкивая богомольцев. Толпа растерялась. Моревер и его люди тоже ринулись вперед, а Марийяк и Пардальян успели сунуть за пояс кинжалы и вытащить шпаги.

Пардальян не стал ломать голову над тем, что делал Моревер среди фанатиков и почему с ним был отряд вооруженных дворян. Впрочем, юноша разглядел нескольких преданных слуг королевы-матери.

— Берегитесь! — сказал Пардальян другу. — Этот сброд переходит в наступление… Смотрите, слева в стене — глубокая ниша, попытаемся к ней прорваться… Там мы продержимся дольше.

Молодые люди сделали несколько стремительных выпадов, ранив двух горожан. Следуя совету Пардальяна, граф кинулся к нише, угрожающе размахивая шпагой; устрашенные фанатики шарахнулись в стороны, но потом толпа снова сомкнулась. Оказавшись у стены, Марийяк обнаружил, что шевалье рядом с ним нет.

— Пардальян! — закричал граф и, словно раненый лев, ринулся в людское скопище, стараясь пробиться к другу. Но вдруг чьи-то руки вцепились в него сзади и сжали так, что Деодат не мог больше ни двигаться, ни сопротивляться. Юношу подхватили и втащили в обитель.

А шевалье оказался в совершенно неожиданной ситуации. Когда монах Любен протолкался наконец к Пардальяну, один из людей Моревера сумел задеть шевалье своей шпагой. Пардальян нанес ответный удар, всадив клинок врагу в плечо. Но в ту минуту, когда Жан уже хотел бежать к нише, на него навалился брат Любен и, радостно прижимая юношу к груди, вскричал:

— Как я счастлив вас видеть!.. Дорогой шевалье! Давайте же выпьем, мой щедрый друг!

Пардальян с огромным трудом вырвался из объятий Любена. Обиженный монах, потеряв равновесие, плюхнулся на землю и, чуть не плача, пролепетал:

— Грубиян!

Но момент был упущен. Несколько человек бросилось на шевалье; они переломили его шпагу и разорвали одежду. Пардальян потянулся за кинжалом, но Моревер вцепился ему в руку. Моревер и его люди облепили безоружного, залитого кровью Пардальяна, стараясь повалить его на землю. Сгрудившиеся у обители богомольцы получили возможность любоваться поразительной схваткой. Шевалье напрягся и мощным рывком раскидал врагов. Они полетели на мостовую, но тут же вскочили и снова, с удесятеренной яростью накинулись на юношу. Они сумели сбить его с ног, однако он опять и опять поднимался и отчаянно работал кулаками. Его сокрушительные удары наносили неприятелю огромный ущерб. Два или три человека с окровавленными лицами уже валялись в пыли. В толпе раздались испуганные крики, но противники сражались в полном молчании. Сознание Пардальяна мутилось, глаза заливал кровавый пот; юноша защищался, будто затравленный волк, отгоняющий от себя свору охотничьих псов. Шевалье хотел лишь одного — добраться до Моревера, который командовал отрядом Екатерины, вцепиться в негодяя и свернуть ему шею, а потом погибнуть самому… Однако шевалье уже обессилел; он опять рухнул на мостовую, но встать не смог: его крепко держали за руки и за ноги. Не один, не два, а добрый десяток гвардейцев навалился на Пардальяна, а вокруг грозно шумела чернь.

— Свяжите его! — распорядился Моревер.

Шевалье опутали веревками и потащили в обитель; на улице остались кровавые лужицы и дюжины две искалеченных людей.

А богомольцев опять охватил религиозный экстаз. Брата Любена подняли на руки и с радостными криками понесли по городу.

— Святой! Святой помог поймать еретиков! Одним своим прикосновением святой отнял у еретика всю силу! — орала толпа.

Моревер отправился в обитель, где имел долгий разговор с отцом настоятелем. Завершив беседу, наемный убийца поспешил в келью, где сидел под замком Марийяк. В руке Моревер держал шпагу графа.

— Сударь, — сказал Моревер Деодату. — вы можете идти. Возьмите ваше оружие.

Марийяк, сохраняя полное хладнокровие, спокойно принял из рук Моревера свою шпагу и вложил ее в ножны.

— Сударь, — промолвил граф, — мне хотелось бы увидеть вас в более удобном месте, куда за вами не прибежит банда головорезов.

— Господин граф, — откликнулся Моревер, — я готов явиться туда, куда вы скажете.

— Послезавтра утром?

— Согласен!

— Тогда — на поле, у переправы через Сену.

— Время и место меня вполне устраивают. Но не объясните ли вы мне, граф, почему вы бросаете мне вызов в ту самую минуту, когда я избавляю вас от смертельной опасности?

— Это вы-то избавляете меня от смертельной опасности? — вскричал Марийяк с такой откровенной насмешкой, что Моревер побелел от злости.

Но он сумел совладать с собой и хладнокровно заявил:

— Я не лгу вам. Поверьте, я очень горд, что сумел прийти вам на помощь. Я совершенно случайно оказался у стен обители в тот самый миг, когда этот сброд вдруг обезумел и почему-то решил расправиться с вами. Вот тут-то мы с приятелями вмешались, разогнали толпу и принесли вас в аббатство. Иначе вас бы просто растерзали.

Марийяк слушал Моревера с искренним изумлением.

— Сударь, — покачал он головой, — если вы говорите правду, то ваше поведение поражает меня. Я же едва знаком с вами и думал…

— Я бы попытался вырвать из рук этих сумасшедших любого человека. Это долг каждого дворянина. А потом, должен признаться, есть еще одна, тайная причина, которая заставила меня броситься вам на помощь… Хотя со стороны могло показаться, что я не столько защищаю, сколько атакую вас.

— И что же это за причина, сударь?

— Мне хотелось услужить королеве-матери, — произнес Моревер, сгибаясь перед Марийяком в излишне учтивом поклоне.

Марийяк вздрогнул и побледнел. А Моревер продолжал:

— Я не принадлежу к числу ваших друзей, более того, во время последнего праздника в Лувре вы явно посматривали на меня с неприязнью. Но я имею честь числить себя среди друзей королевы. А знаете, что она недавно сказала, обращаясь ко мне и к нескольким приближенным? Она заявила (я точно повторяю ее слова), что считает вас настоящим рыцарем, что очень привязана к вам — и просит своих друзей при случае всегда помогать вам и защищать вас… Видите, сударь, поспешив вам на помощь, я только исполнил пожелание Ее Величества. Жизнь моя принадлежит королеве… Я отдам ее если так будет нужно Ее Величеству… или тем, кого Екатерина Медичи любит!

— Неужели королева так и сказала! — произнес срывающимся голосом Марийяк.

— Я точно передал вам слова королевы. И все же, сударь, если вам угодно, я принимаю ваш вызов, — закончил Моревер, собираясь уходить.

— Подождите, — остановил его Деодат. — Поверьте, то, что сказала вам королева, жизненно важно для меня. Поклянитесь, что вы передали мне ее подлинные слова!