Сын шевалье - Зевако Мишель - Страница 122

Король еще не оправился от потрясений, но изо всех сил старался совладать с собой.

— Помилуйте! — преспокойно ответил Пардальян. — Право, не стоит благодарности.

— Что вы говорите! — воскликнул Генрих IV. — Вам же могло переломать все кости. Хотя бы засвидетельствовать мою признательность вы мне позволите? — прибавил он настойчиво и дружелюбно.

Жеана король словно не замечал — то ли сразу решил не говорить с ним, то ли хотел еще обдумать, как себя с ним вести. Он повернулся к юноше спиной.

Это вышло у него совершенно естественно, и Жеан подумал, что случайно, ибо не знал королевского нрава. Он стал терпеливо ждать, когда король соблаговолит обернуться. Впрочем, юноша сохранял полное спокойствие, ибо ему было все равно. Он сделал то, что сделал, — без всякого расчета, без всякой задней мысли. С риском для собственной жизни он спасал не государя, а отца Бертиль де Сожи. Вот он и спас его — а остальное неважно.

Но Пардальян знал короля очень хорошо — да и вообще, как он сам любил говорить, старого воробья на мякине не проведешь. Он понял — Генрих повернулся к Жеану спиной не случайно, а намеренно. Тогда в глазах Пардальяна блеснули лукавые искорки, словно он задумал какую-то шутку. С наивнейшим лицом, с любезнейшей улыбкой он взял Жеана за руку, поставил перед королем и воскликнул, как ни в чем не бывало:

— Ваше Величество! Пользуясь вашим расположением, прошу вас свидетельствовать свою признательность этому юноше. Он, несомненно, заслужил ее — без него Вашего Величества уже не было бы в живых.

Генрих недружелюбно посмотрел на Жеана и ничего не сказал. Жеан выдержал его взгляд хладнокровно, можно сказать — равнодушно.

Беарнец находился в затруднении. Как бы там ни было, Жеан Храбрый ему нравился, в глубине души он им даже восхищался. Но вот эта кровавая история у Монмартрского эшафота… Судя по докладам, наглеца нельзя оставить безнаказанным. Поэтому король был недоволен и смущен.

Пардальян словно не заметил монаршего недовольства. По-прежнему невозмутимо, но на сей раз вполне серьезно он продолжал:

— Если бы не он, меня бы здесь не было, и, следовательно, я бы не мог вас избавить от верной гибели… Вы сказали, государь, что мне могло переломать все кости. Верно — но мой старый скелет не такая уж большая жертва ради жизни Вашего Величества. А юноша этот еще находится на заре своих дней; он любит, любим — У него есть все причины желать прожить как можно дольше… Однако он, не колеблясь, выручил вас. Потому говорю еще раз: если королю благоугодно свидетельствовать свою признательность — то ему в первую очередь!

От Генриха Ждали, так сказать, окончательного приговора, и он поневоле подчинился… Обращаясь к Пардальяну, он сурово произнес:

— Я велел этому юноше, чтобы он исчез, и тогда бы о нем забыли. Но вчера и сегодня мне о нем много говорили — даже слишком много. Его считали мертвым — и хорошо, что так, иначе бы его по меньшей мере вздернули. Вы говорите, я обязан ему жизнью… что ж, я помилую его, и мы будем в расчете.

Он повернулся к Жеану, стоявшему с каменным лицом:

— Даем вам сорок восемь часов, чтобы покинуть наш город. До той поры вас не будут преследовать, но далее я ни за что не ручаюсь. Больше, молодой человек, ни о чем меня не просите.

Жеан поклонился с унаследованным от отца благородным достоинством и строго ответил:

— Я уже имел честь говорить Вашему Величеству, что не могу сейчас уехать из Парижа.

— Вот как? Очень жаль!

— Вашему Величеству вовсе не стоит сожалеть об этом.

— Что такое?!

От тона, которым разговаривал король, любой царедворец скончался бы на месте. Жеан же держался с уверенностью, которую, казалось, ничто не могло поколебать.

Пораженные безмолвные свидетели этого разговора — герцоги Бельгард и Лианкур — в ужасе смотрели на несчастного юношу. Как он не может понять: король гневается, гроза вот-вот разразится — и тогда он погиб!

Пардальян неподвижно стоял, смотрел на сына и глаза его радостно сверкали.

Король же, проговорив «Что такое?», отвернулся с видом полного равнодушия. Даже полному профану в этикете стало бы ясно: разговор окончен.

Однако у Жеана Храброго было свое на уме. Он с усмешкой поглядел на Пардальяна, что значило: я все понял, но не все еще сказал.

До Пардальяна дошел смысл его взгляда.

«Что он собрался делать? Черт! Надо быть начеку!» — не без тревоги подумал он.

Не сдвинувшись с места, Жеан многозначительно произнес:

— Ваше Величество и вправду думает, что лошади понесли случайно?

Генрих разом обернулся, словно услышал в траве шуршание ядовитой змеи. Все его величие вмиг пропало, и на смену ему явилась тревога, совершенно нескрываемая тревога. Дрожащим голосом король произнес:

— Что вы хотите сказать?

— Спросите этого человека, — все так же многозначительно кивнул Жеан на кучера. — Он теперь, кажется, понял, в чем дело.

Кучер давно уже слез с козел и осматривал лошадей, пытаясь разобраться, отчего же они взбесились. В тот самый миг он как раз принюхивался к острому характерному запаху, исходившему из конской пасти… Бледный, обескураженный, он повернулся к королю.

Генрих скорым шагом подошел к нему. Бельгард и Лианкур, забыв об этикете, последовали за королем. Пардальян с Жеаном остались стоять на месте. За спиной у короля Жеан вновь тайком улыбнулся отцу: он-де кое-что задумал…

— Ну что? — беспокойно спросил Генрих IV.

— Боже, Ваше Величество! — ответил кучер. — Некий преступник напоил лошадей водкой! Это не случайное происшествие — это подлое, умышленное покушение!

Генрих побледнел. Мы с вами знаем: страх покушений был кошмаром, отравлявшим ему жизнь. Безумными глазами он поглядел на своих спутников — Бельгард и Лианкур были еще бледнее.

— Ох, злодеи! — прошептал Генрих. — Убьют меня, ей-богу, убьют! Тыщу раз я говорил себе: живым из этого города мне не выбраться!

Он вновь повернулся к Пардальяну с Жеаном:

— И вы это знали?

Отец и сын кивнули. Король в гневе стиснул кулаки и выругался про себя. Жеан медленно и веско заговорил:

— Да, мы знали. Слава Богу, в этот раз мы успели вовремя. В этот раз… Не обманывайтесь, государь: то, что не удалось сегодня, завтра повторится каким-либо иным образом.

Он воздел руку к небу и продолжал тоном пророка:

— Смерть рыщет вокруг вас, тащит в пучину, хочет схватить вас своей костлявой рукой! Я вижу ее! Быть может, мне улыбнется удача, и я еще раз вовремя поспею отогнать ее. Итак, сегодня, а может быть и завтра Вашему Величеству не стоит жалеть, что я остался в городе, вопреки высочайшему повелению.

Эти слова и тон, каким они были сказаны, произвели на короля сильнейшее действие. Он невольно всем телом содрогнулся от ужаса.

Но в то же самое время Жеан исподтишка поглядывал на Пардальяна с тайным лукавством. Пардальян вновь все понял и подумал: «А ведь неглупо, ей-ей! Королю не хватило великодушия помиловать его — так мы напугаем его покушением и добьемся-таки своего! Парень защищает себя, и защищает смело, любыми способами… — Он усмехнулся: — Моя кровь, ничего не скажешь!»

В смятении король обратился к Пардальяну с красноречивейшим немым вопросом в глазах. Шевалье про себя засмеялся: «Погоди, я тебя сейчас утешу!»

С прекрасно известным Генриху непроницаемым видом он сказал:

— Молодой человек не преувеличивает… скорее даже недоговаривает.

— Дьявольщина! — похолодев, прошептал король.

— Разве господин де Сюлли не предостерег Ваше Величество относительно некоей церемонии?

— Как же! Я как раз хотел благодарить вас за это.

Все так же невозмутимо Пардальян возразил:

— И за это, Ваше Величество, благодарить надо не меня, а этого юношу. Если бы не он, мне бы не удалось предупредить господина де Сюлли о тайных планах злоумышленников.

Жеан насторожился: он понятия не имел, на что намекает шевалье. Пардальян между тем не лгал. И о планах Кончини, и о действиях Парфе Гулара он узнал потому, что разыскивал Жеана. По своей особенной логике Пардальян рассудил: не будь Жеана, он ничего бы не узнал. Значит, чья тут заслуга? Жеана! А раз так — честь по всей справедливости надлежит воздать юноше.