Остров Буян - Злобин Степан Павлович - Страница 59

Неожиданный оборот Иванкиной мысли смутил Томилу. Он промолчал.

– Томила Иваныч, ты спишь? – окликнул Иванка, когда подьячий уже задремал.

– Что, рыбак?

– А давай мы с тобой умыслим тот остров да в мысли с собой учиним еще… ну… кого бы?

– Кого же, рыбак?

– А кого? Перво дядю Гаврилу да Кузьку, Прохора Козу, а там и иных приберем…

– Ну что же, давай умыслим, – согласился с улыбкой Томила.

– Только, чур, уж потом не отречься! Что умыслим, на том и стоять!

– Постоим, постоим… Сон долит меня, Ваня, давай-ка спать…

Они замолчали.

– Томила Иваныч, ты спишь? – окликнул Иванка, но подьячий уже не ответил…

Утром проснулись они от дождя, убирались поспешно, и разговор про чудесный остров уже не возобновлялся меж ними…

Несколько дней подряд Иванка ходил сюда в надежде встретить Томилу. Мысль о чудесном острове, который прежде был только бабкиной сказкой, а теперь превращался в какую-то хоть и брезжущую в тумане, но явь, не давала ему покоя. Ему уже представлялись величавые очертания зубчатых стен с пушками на широких раскатах, блещущие золотом купола звонниц и грозные башни городских ворот, оберегающих город от нашествия бояр и злодеев.

Встретив Томилу в городе, Иванка спросил его, почему он давно не приходил, и летописец ему обещал, что придет.

Иванка нетерпеливо ждал встречи и заранее обдумывал разговор про остров Буян. Он пришел сюда спозаранку, надеясь к приходу друга уже наловить рыбешки, чтобы сразу попотчевать летописца горячей ухой. Рыба с утра хорошо клевала, и Иванка успел в своем замысле. Он разжег постер и подвесил котелок. Было около полудня. В этот час рыба клевала нехотя, и Иванка, мурлыча себе под нос какую-то песенку, не обращал внимания на свои удочки…

Уха сварилась и распространяла душистый пар, вкусно смешивавшийся с горьковатым дымом костра. Иванка вытащил из узелка кусок хлеба, чеснок и соль в тряпице, которую он развернул, чтобы посолить уху.

– Рыбачок, угости ушицей! – внезапно прозвенел над ухом его веселый девичий голос.

Иванка от неожиданности выронил соль. Позади него, держа полный подол свежего щавеля, стояла, смеясь, Аленка.

– Несоленой по твоей милости садись похлебай! – проворчал он, вдруг по неведомой причине залившись румянцем.

– Здравствоваться надо, невежа! – укорила Аленка.

– Христос воскресе! – нашелся Иванка и, чтоб скрыть смущение, быстро вскочил, готовый поцеловать ее.

– Постой, постой, ведь пасха[121] прошла! – закричала Аленка, увернувшись со смехом.

– Пасха прошла, да вознесенья[122] не было. Спроси у попа – можно еще целоваться…

– Ну! И вбыль?! А я думала, целоваться повсядни зароку нет, – поддразнила она. – Да ты дубровишься попусту, а сам и не смеешь!

– Что ж я, живодавом целоваться полезу? Люб насильно не станешь! – Иванка повернулся к горшку с ухой.

– Ты тут пошто? – спросил он Аленку, оправившись от смущенья.

– Щавель собираю.

– Ты тут одна? – спросил Иванка.

– С тобой.

Аленка присела рядом. Он снял котелок с огня. Свою ложку он отдал Аленке. Пока она ела уху, Иванка глядел на нее, не скрывая восторга: раз от разу, встреча от встречи она хорошела все больше и теперь была еще лучше, так, что если глядеть на нее долго, то теплая волна приливала к груди и к голове…

Аленка потупилась, заметив его взгляд, и темный, вишневый румянец выступил на ее щеках…

Она отдала ложку, и он был счастлив тем, что это ложка, с которой только что ела она… Уха казалась ему оттого во сто крат вкуснее, хоть и была несоленой.

Аленка, не встречаясь глазами с ним, срывала вокруг себя одуванчики и плела золотой венок.

– Кому? – спросил Иванка, чтобы не молчать.

– Тебе, Ивушка…

«Что за имя придумала! – про себя удивился он. – Век бы слушал. Все кличут Иванка, Ивашка, а так – никто!»

Она доплела и надела на голову ему венок.

– Какой ты… – сказала она. – Как Иван-царевич.

– А ты – как… как… – он не нашел слова, но она поняла без слов, что хотел он сказать.

– Ивушка, ты б порядился к кому к кузнецам в работу. Время пройдет, и бачка тебя снова примет. Он баит, ты важным станешь кузнецом, а будешь во всем справно работать, придет пора, бачка меня за тебя отдаст… – просто сказала она, словно оба давно разумели, что это общее их желание.

– Он отдаст, а ты-то пойдешь? – спросил Иванка.

Она опустила глаза, только тут подумав, что, может быть, и обмолвилась лишним.

– Пойду, – тихо призналась она.

– Ни за кого не пойдешь за другого? – спросил Иванка.

– А ты не посватаешься к другой? – лукаво спросила она.

– Мне пошто? Али милее да краше сыщу!

– Не сыщешь?!

Иванка взял ее за руку.

– Яснее солнышка чего искать в небе! – ответил он, сжав ее пальцы, и голос его и сами слова закружили Аленке голову. Сладкое томление охватило ее.

– И не станешь искать? – переспросила она, близко заглядывая ему снизу в глаза.

Ее лицо оказалось так близко, а взгляд засветился такой теплотой и нежностью, что Иванка только и мог прошептать ее имя.

– Аленушка! – выдохнул он и привлек ее ближе к себе.

Она прильнула щекою к его плечу и забылась, закрыв глаза.

Они сидели молча и недвижно, будто боясь нарушить полуденную тишину душистых лугов или спугнуть разрезвившихся возле самого берега рыбок…

Вдруг они услыхали шаги. К знакомому месту Иванкиной ловли шел Томила Иваныч… Аленка вскочила, зардевшись румянцем стыда, и скрылась в высокой траве, пока летописец ее не заметил…

И в первый раз был Иванка не рад встретить своего странного друга…

121

Пасха – весенний христианский праздник, связанный о мифом о воскресении Христа.

122

Вознесение – церковный праздник, установленный в честь мифического вознесения Христа на небо; празднуется верующими на 40-й день после пасхи.