Женщина-зима - Знаменская Алина - Страница 67

– Новая технология, – с непонятной усмешечкой объяснил деревенский. – Такая картошка, что рядом с ней сорняк не растет и жук ее не хочет.

По всему было видно, что хозяин сена с недоверием относится к новой невиданной картошке.

– А как урожайность? – не отставал Добров.

– А шут ее знает. Первый раз посеяли.

Телега с сеном проехала вперед. Добров постоял, подождал, когда отъедет подальше. Потом он понял, что оттягивает момент встречи с Полиной. Что она скажет? Может, видеть не захочет?

Полины дома не оказалось. На его вопросы Тимоха ничего вразумительного не ответил. В клубе мать? Нет, не в клубе. Пошла к кому? Ни к кому не пошла.

У Доброва дернулось что-то внутри. Он догадался, что от него что-то скрывают. Петр Михайлович щурился на солнышке, пожимал плечами. Когда Тимоха ушел, дед проговорился.

– Понимаешь, – начал он, пряча глаза, – есть тут недалече одно местечко. Полина любит там бывать одна.

– Одна? – не понял Борис.

– Ну, траву она там собирает лечебную. Сейчас как раз эта трава и цветет. Стало быть, собирать ее нужно.

– А почему Тимоха мне не сказал?

– Полина не велела.

– А ты почему сказал?

– Ну-тк! Ты ведь как клещ какой вцепился!

– Ну так отведи меня туда, Михалыч! Я ее увидеть должен. Обидел я ее…

– То-то что обидел! – с упреком в голосе откликнулся Петр Михайлович.

Борис курил, дед молчал какое-то время, ворчал что-то себе под нос.

– Отведи, Михалыч! – повторил Добров.

– Эк! – крякнул дед. – Туда просто так не доберешься. Да и не любит она, чтобы там кто праздно шатался…

Бориса слова старика окончательно вывели из себя.

– Ну ты это… не темни! Покажи мне, а там – разберемся.

Петр Михайлович ухмыльнулся в усы.

– Говорю, не доберешься туда.

– А она-то как добралась?

– Вплавь, – невозмутимо ответил Петр Михайлович.

Поведение Полининого отца привело Бориса в некоторое замешательство. Но только на несколько секунд.

– Ну вот что, Михалыч, ты покажи, я плавать умею.

Петр Михайлович, тихо посмеиваясь в усы, закрыл дом, свистнул собаку.

Шли долго, вышли за село, к реке. Берег, поросший высокой травой, нежно обхватывал неширокую речку. Отдельные плакучие ивы полоскали ветки в воде. Тишина. Воздух гудит.

– Гляди сюда.

Петр Михайлович показал на противоположный берег. Там выступало что-то вроде острова. Река в этом месте неожиданно изгибалась буквой «С», обхватив с трех сторон изрядную часть суши. Остров утопал в зелени деревьев, высокой травы. Бледно-голубое небо в рваных пятнах облаков отражалось в изгибе реки.

– Ну? – почему-то шепотом отозвался Добров. – И что?

– Не знаю… что, – буркнул Петр Михайлович. – Сейчас поглядим… что. – Сложил ладони рупором и прокричал: – Эге-гей! Дочка!

Полкан радостно залаял, стал скакать и носиться.

Прошло несколько минут, прежде чем ветки на той стороне реки закачались, трава зашевелилась, и среди травы проступил силуэт женщины. Голову ее украшал венок из полевых цветов. Одета она была в сарафан, расцветкой повторявший краски поляны. Она будто бы не вышла из глубины острова, а проявилась на фотографии.

– Вот привел, – развел руками ее отец. – Разбирайся с ним сама. Упертый слишком…

Он свистнул собаку и пошел прочь, оставив Доброва на берегу. Тот стоял и молча смотрел на Полину.

– Плыви сюда, – услышал он, хотя было довольно далеко и она сказала это не слишком громко.

Ей не пришлось повторять приглашение. Добров сложил свою одежду под куст орешника и вошел в воду.

Вода у берега была теплой, и он почти сразу привык к ней. И поплыл.

Полина стояла среди зелени трав и улыбалась. Он приплыл, выбрался на берег, окатил ее бисером брызг. Она протянула ему полотенце.

– Ого! И полотенце есть? – удивился он. – Ты что, живешь тут?

– Увидишь, – уклончиво ответила Полина и отступила в траву.

Борис шагнул следом. Теплый воздух ласкал кожу, мягкая трава податливо стелилась под ноги. Полина молчала, не напоминала о том, что произошло. И он понял, что тоже не хочет затрагивать эту тему. Само место не располагало к выяснению отношений. Оно завораживало.

Это было удивительное место. Полуостров, который образовала река, представлял собой огромную поляну. По краям росли деревья, от близости воды густо разрослась высокая трава, скрывая от постороннего глаза саму поляну. Она находилась как бы в зеленой чаше, и только в одном месте, Борис заметил, поляна соединялась с берегом небольшим перешейком, который переходил в цветущий луг, утыканный там и тут желтыми ульями.

– Пасека?

– Да, это пасека отца.

– А как же он сюда добирается?

– На лодке. Правда, ставит ее не здесь, а дальше, вон там.

Она махнула рукой, показывая куда-то вдаль, но Добров не отрывал от нее глаз. Она была настолько новая, необычная в этом летнем наряде, среди растений, что он хотел смотреть и смотреть на нее.

– Пасека, значит, отцова. А остров – твой? – предположил Борис, глядя на нее смеющимися глазами.

– Не смейся. Я действительно считаю это место своим. Нигде не бывает мне так хорошо и спокойно, как здесь. К тому же тут растет редкая травка, лекарственная. Сейчас самое время ее собирать.

Добров заметил на ветках одного из деревьев привязанные для просушки пучки травы.

Он вдруг почувствовал что-то особенное. Словно треснула скорлупа, которая окружала его много лет. И он ее не замечал, пока она не исчезла.

Ему показалось, что со всего окружающего мира словно сбросили легкую завесу – краски стали ярче, запахи тоже. Будто волшебная рука настроила барахлящий монитор.

– Сказка! – сказал он.

Полина улыбнулась. Добров догадался, что попал в особенное место, где все понятно без слов. Он впервые видел Полину с распущенными волосами, потрогал их, они оказались мягкими и податливыми, как трава. Полина взглянула на него вопросительно.

– Давно хотел потрогать их, – признался он.

Полина молча двинулась в сторону желтеющих поодаль ульев.

– Я чувствую себя Адамом в райском саду, – усмехнулся Борис. Плавки на нем высохли. Вместо панамки он приспособил полотенце.

– Сейчас мы тебя принарядим, – пообещала она.

Возле пасеки, на пригорке, стоял настоящий лесной шалаш. Точно такой Борис видел в детстве, в учебнике «Родная речь». Конспиративная квартира вождя революции.

Борис не успевал удивляться.

Полина нырнула внутрь и вернулась с синими дедовыми штанами – спецовкой. Штаны Доброву сошли за бриджи, поскольку доходили почти до колен.

– Ты голоден? – поинтересовалась Полина. Он отрицательно помотал головой. – Тогда идем со мной.

Они вернулись на поляну.

– Будем собирать травы. Вон видишь – синенькая?

Борис разглядел на поляне синий, с сиреневым отливом, клочок разнотравья.

– Это душица.

Борис опустился на колени, голову наклонил к этой траве, вдохнул ее острый насыщенный аромат.

– Ты меня зимой чаем поила. Я вспомнил.

– Да, точно.

Полина стала рвать душицу, а Добров упал в траву и уставился в небо.

– Господи, красотища-то какая! Нет, ты не представляешь, какой это кайф после города… Я тебе передать не могу!

– Я понимаю, – улыбнулась она.

Он повернулся и стал смотреть на нее, как она траву рвет и вяжет в пучки. И лицо у нее при этом спокойное, умиротворенное.

– Скрытная ты, Полина, – вдруг сказал он. – А если бы я сам не явился сюда, ты бы мне и не показала это место? Признайся…

Она ответила не сразу:

– Я думала, что ты… не приедешь больше.

– Правда? – Он пытливо смотрел ей в лицо. – Ты могла такое подумать?

– Конечно.

– И что? И вот так бы я не приехал, и ты бы жила, как жила… Траву собирала, больных своих лечила бы…

– Конечно, – повторила она.

– Выкинула бы из памяти, будто меня и не было…

– Почему? Вспоминала бы. Ты хороший человек.

– Понятно… – через некоторое время отозвался он. – Но… ты ждала меня? Хоть немножко?