Женщина-зима - Знаменская Алина - Страница 69

Готовить научился. Выходит, жить стал за двоих и стал для дочерей и папой, и мамой. Как бы символом родителей.

Он это осознавал. Ответственность перед Зиной чувствовал и потому вникал во все. Не было для него мелочей.

На крыльце сидел внук Тимоха, смотрел на звезды.

– У меня ночуешь?

– Ну.

– И правильно. А то совсем переходи, у мамки тесно теперь небось?

Тимоха не ответил. Дед сел рядом. Помолчали.

– Нет, – наконец ответил Тимоха. – Борис Сергеич дом будет строить. Просторный, в два этажа. Сказал, за лето построит.

– Так уж и за лето? – крякнул дед нарочно, чтобы раззадорить внука на разговор. – Что ж это за дом такой будет?

– Раз он сказал – сделает, – степенно возразил Тимоха. – Сейчас знаешь какие технологии? За три дня строят!

– Ну уж, за три дня! – Петр Михайлович покачал головой. – Такому ни в жизнь не поверю. Это не дом, Тимоха. Шалаш!

– Сам видел по телику. Все привозится, монтируется на месте. Все уже готовое, только собрать. И водопровод, и отопление.

– Конструктор, короче.

– Ну да, вроде конструктора. Но домик классный получается.

– Дача, – скептически прокомментировал дед. У него уже сложилось мнение насчет постояльца. В людях он научился разбираться. Но ему была интересна позиция внука – как-никак отчим у парня наклевывается. Да еще с сыном-мальком, для Тимохи, единственного ребенка в семье, это конкуренция. А он спокоен и даже как вроде равнодушен. Потому-то и задавал Петр Михайлович каверзные вопросы внуку, подбрасывал «замечаньица».

– Почему – дача? – надулся Тимоха. – Он жить здесь станет. Будто ты не знаешь!

– Ну, летом, может, и будет, а так…

– И так – будет, – упрямился Тимоха.

– Да с чего вдруг, Тимка? – не отступал дед. – Он бизнесмен! У него в городе фирма, денег полно, квартира, машина вон какая. А тут – деревня.

– А ну и что! – кипятился Тимоха. – Он знаешь, как мне сказал: «Ставлю цель – добиваюсь. Ставлю новую цель, более трудную, – добиваюсь». А может, он поставил цель – деревню вытащить из нищеты, сделать ее богатой, как раньше? Это тебе как, дед?

– Слабо… – невозмутимо отозвался Петр Михайлович, глядя в сторону.

– Слабо? Борис Сергеичу – слабо?! Да ты чё, дед? Да он смотри сколько сделал! Тебе этого мало?

– Немало, – согласился Петр Михайлович. – И все же – мало. Ты не понимаешь, Тимка. Деревня должна доход приносить. А иначе какой смысл ему в нее вкладывать? А это тебе не торговля: продал – деньги получил. Тут надолго закладывается, долго придется результата ждать.

– Ну и что – долго! Я как раз академию закончу, приеду на подмогу.

– Эх, дождаться бы! – искренне встрепенулся Петр Михайлович. – Тебе бы с бабкой твоей, покойницей, побеседовать… С Зинаидой Тимофеевной. Вот та экономист была! Она бы уж сейчас все выкладки… Понимаешь, когда колхоз разваливаться начал, много умников находилось. Вот и Гуськовы поначалу думали выкупить часть хозяйства, а потом и весь колхоз. Только ведь там работать надо, в колхозе-то. День и ночь. Подумали и не стали связываться.

– То – Гуськовы, а то – Добров.

– Не сотвори себе кумира, – усмехнулся дед, искоса взглянув на внука.

– Почему – кумира? – возразил Тимоха. – Я просто справедливо говорю, как думаю. Ничего не кумира… А ты чё, дед, не доверяешь ему?

Петр Михайлович помолчал. Потом, когда Тимоха уже вроде бы забыл свой вопрос, сказал:

– Не то чтобы не доверяю, а понять пытаюсь. Зачем ему это, если у него все есть? Может, он от города устал, а может, неприятности у него там? Душа человеческая – тайна великая. Не понимаю я его, Тимоха.

– Мамку он любит, вот и вся тайна.

– Думаешь, любит? – Дед снова покосился на внука. – Откуда ты знаешь?

– Я знаю, что такое любовь, – глубокомысленно ответил Тимоха.

Дед, потрясенный, затих. Не знал, что ответить. Засмеяться не посмел. А сказать назидательно, что, дескать, он семьдесят лет прожил и не ведает, что такое любовь, не может точно ее определить, – не решился. Шут его знает. Может, в пятнадцать-то оно виднее насчет любви?

С огорода доносился равномерный звон цикады. Где-то в камыше, в пруду, кричала ночная птица. Звала кого-то.

– А вот в соседней области тоже случай был, – начал дед после паузы. – В одно село (там национальностей пять живет, не меньше) приехал крутой мужик. Из татар. Ну вот… Ничей не родственник, главное. Просто приехал и стал мечеть строить. А заодно заборы на главной улице поправил, памятник возле сельсовета воинам-освободителям новый заказал. Сделал все и уехал.

– Ну и что? – Тимоха не понял, к чему клонит дед.

– Так… По телевизору показывали. Удивительный просто случай. Никто не понял, кто он, зачем все это сделал.

– Просто хороший человек, – сказал Тимоха.

– Да. Злу-то мы перестали уже удивляться, – согласился Петр Михайлович. – А добру – удивляемся. А я вот думаю, Тимка, может, сейчас время такое… Звезды, может, как-то по-особенному расположены. В нашу пользу?

– Это как так?

– Ну так. Если, допустим, Марс в силе, то войны не избежать, это уж правило такое. А сейчас, я слыхал, эра Водолея. Она, может, для сельчан – самое то?

Тимоха в темноте пожал плечами. Желание деда свалить чужие заслуги на звезды было ему непонятно.

– Пойду я, дед. Спокойной ночи.

– Как – пойду? Ты же ночевать хотел?

– Да Ростик там… Забыл я, что обещал на рыбалку его взять. Проснется – нет меня, расплачется.

– Ну-ну… Зайдите утром, я вам червей приготовлю.

На Тимохином диване, на самом краю, спал тощий, бледнокожий Ростик. Еще немного, и он свалился бы с дивана. Тимоха передвинул его к стенке, сам лег с краю. Раньше Тимоха не представлял, что бывают такие бледные до синевы дети, которые ни разу не видели лошади или, например, коровы. Занять Ростика не составляло труда. Он был готов с утра до ночи чистить лошадь, рвать траву для гусят и кормить кроликов. Этот мальчуган широко распахнутыми глазами смотрел на все и доверчиво льнул к Тимохе и деду. Его полюбили как-то сразу. Он никому не мешал, а только добавлял особый привкус в ежедневную деревенскую жизнь. Доили корову, поили теленка или собирали колорадского жука – невольно приходилось смотреть на эти занятия удивленными глазами Ростика. Особенно полюбил Ростик Славного. Старый конь будто понимал, что с ним рядом ребенок. Наклонялся к малышу и терпеливо стоял, пока тот хлопал его по гладкой морде.

…Они наверняка проспали бы, если бы их не разбудил Добров.

– Эй, рыбаки, хватит дрыхнуть!

Ростик, как солдат, глаза распахнул, в штаны впрыгнул, бегом в сени – проверять удочки. Тимохе вставать не хотелось. Не выспался. Но – обещал.

Добров палец приложил к губам. Тихо, мол. Чтоб мама не слышала.

– Я вас провожу, – шепнул.

Тимоха догадывался, зачем Добров так рано поднялся, но молчал.

Прошли улицей до Никитиных, потом Добров дошел до пшеничного поля. Ребята отправились дальше, к озеру, а Добров остался. Тимоха немного погодя оглянулся. Добров рвал в меже васильки.

Васильки – сорняк, но Добров наберет много, сделает букет, поставит на окно к матери в спальню. Мать проснется – цветы на окне. У нее потом весь день будет хорошее настроение. Вот он всегда так – с фантазией. Уже давно решил Тимоха сделать то же для Марины. Но Плешивка вставала раньше его. Идешь, а она тут как тут – стоит с тяпкой в огороде:

– Куда, мальчишки? На карася?

Не спится ей…

Сегодня с рыбалки возвращались, когда солнце стало припекать. Ростик шел впереди, держал прутик с карасями. Тимоха насобирал васильков. Марина сейчас только-только просыпается. Только бы Плешивки в огороде не оказалось!

– Ты, Ростик, беги домой, хвастайся уловом. А я чуть позже приду.

Ростик кивнул, пустился вприпрыжку. Непривычно было ему, городскому, которого всю жизнь за ручку водили, свободно носиться на просторе. Непривычно и сладко. Побежал…

Тимоха положил удочку у палисадника, огляделся – никого. Толкнул калитку – тихо. Маринино окошко выходило в огород. Обошел дом, через морковную грядку перешагнул. Вот оно, открыто.