Андреевское братство - Звягинцев Василий Дмитриевич - Страница 116

– Не согласен. Жизнь и здоровье всего лишь необходимое условие для самой возможности нашего дальнейшего сотрудничества. Так что еще неизвестно, может это я вам пошел навстречу, не став разгрызать ампулу ядом.

Один из стоявших сбоку от стола «товарищей» дернулся, но начальник остановил его жестом.

– Игорь Моисеевич шутит. Он не принадлежит к тому типу людей, которые готовы на подобные решительные шаги. Но смысл в ваших словах есть, – вновь обратился он ко мне. – После применения процедуры принуждения к сотрудничеству ваша потребительская стоимость значительно упала бы...

Видел я уже таких мужчин, с непреодолимой страстью к разглагольствованиям там, где следует говорить коротко, сжато и по делу. Очевидно, им кажется, что таковые словесные конструкции придают им значительности и убедительности.

– Вам в голову не приходило, что все наоборот? Если бы вы начали с процедуры принуждения, то заведомо поставили бы крест на всей операции, которую, судя по всему, намереваетесь продолжить и возлагаете на нее определенные надежды. Поясняю – со мною что-то такое происходит, и вся цепочка ревется. От источника, который передал какую-то, очевидно важную информацию через вон ту дамочку, – я показал пальцем на Людмилу, – потом через меня и до почти самой головки «Братства». Она, конечно, сама тоже выходит из игры, исчезаю я... Выводы способен сделать самый ограниченный контрразведчик. Разумеется, обесценивается сама информация, сворачивается сеть агентуры, причастная к делу. И вы остаетесь – с чем?

Теперь для убедительности нужно взять без разрешения папиросу из коробки на столе, закурить и ждать развития событий.

– Нет, ты посмотри, Вадим Антонович, как он нагло себя ведет! – вдруг, совершенно против логики происходящего, вскочила со своего места Людмила. – Если каждый беляк... – она даже задохнулась от праведного пролетарского гнева. – Правильно я говорила – нечего с ним нянькаться. Уже давно бы все как на блюдечке выложил и сам по всем явкам нас провел. Сейчас бы его помощнички и резиденты сидели бы по камерам и кололись только так...

Она даже, как подлинная фурия революции, изобразила намерение схватить меня за грудки своими неслабыми ручками.

Это уже такой наигрыш, что я на секунду растерялся. Но тут же подумал: а вдруг у них подобная истеричная несдержанность в порядке вещей? Нервы у граждан истрепаны годами войн и перманентных революций...

Я нагловато ей усмехнулся и подмигнул, даже сделал руками короткий, почти неуловимый жест, напоминающей ей то, что у нас было, и как бы предлагающий повторить это же в ближайшее время. Вообще-то этот жест из «лексикона» тамильских сепаратистов, с которыми я имел дело во время индо-цейлонской войны, но Людмила поняла его без перевода. Она одновременно и еще больше рассвирепела, и смутилась. Наверное, сочла, что нарушила чем-то свой революционный долг, вложив в исполнение агентурной задачи слишком много эмоций.

– Сядь, Бутусова, и молчи, пока не спросят. А то вообще за дверь выставлю...

В чекистов, значит, решили поиграть ребята, в гэпэушников то есть. Какая она к черту Бутусова, выдвиженка в славные органы из беднейших слоев пролетариата, как старается изобразить? Ее вчерашняя легенда куда ближе к истине, да и то, пожалуй, в смягченном варианте. Не ошибусь, если предположу, что еще до революции, а не только последние три года ей довелось повращаться за границей, и отнюдь не в поисках куска хлеба насущного... Так что игра становиться все интереснее.

– Станислав Викентьевич не ошибся, вы перспективный сотрудник. Польза от вас может быть. У нас, увы, не так много людей, способных мыслить столь четко и здраво. Допустим, я соглашусь на ваши условия. На все, – он голосом подчеркнул последнее слово. – Что реально мы можем получить взамен?

– Вас, значит, Вадим Анатольевич зовут? – уточнил я.

– Лучше попросту товарищ Кириллов...

– И вы хотите меня убедить, что настолько слабо профессионально подготовлены, пытаясь говорить со мной о достаточно деликатных вещах в такой обстановке? – я обвел рукой вокруг. – Может, еще на митинге будем вопросы решать? Так и ответы будут соответственные... – и я наизусть закатил длиннейшую фразу из только что прочитанного Троцкого.

– М-мда, – сказал Вадим Антонович, и после движения его головы комната опустела.

– Я, признаться, не сразу поверил Станиславу Викентьевичу, что нам в руки попал разведчик высокого класса. Я думал – ну, курьер и курьер. Ну может быть образованный и неглупый. Однако... И почему же вы просто курьер?

– Почему и нет? А если как раз на такой случай? Если ситуация настолько серьезна, что кое-кому потребовалось проверить надежность не только канала связи, но и всей московской сети? Что и достигнуто. Были бы ваши люди чуть-чуть грамотнее, уже после нашей с «Бутусовой» встречи в кабаке нужно было всю схему операции менять. А так... – Я снова посмотрел на часы. – У вас остается всего два с половиной часа, чтобы принять принципиальное решение. Или на операции крест, а меня к стенке, или...

– Что должно случиться в полночь? – быстро спросил Вадим.

– Ничего чрезвычайного. Просто выйдет контрольное время, и меня, посылку и всю операцию спишут в расход. Концы в воду, как у вас говорят. И можете ловить конский топот.

Он задумался, а я снова закурил, чувствуя, неприятное жжение на языке. Неужели было время, когда я выкуривал одну-две хорошие сигары в неделю, под настроение?

Но у этого не совсем понятного человека папиросы были высококачественные, турецкие, марки «Кара Дениз».

– А если, значит, успеть до двенадцати? У вас есть чем замотивировать столь долгую задержку?

– Раз плюнуть. Первая половина – в соответствии с фактами. А дальше... – я сделал вид, что импровизирую на ходу. – Кафе открылось не в девять, а почти в полдень. Меня это насторожило, я долго проверялся, заметил слежку. Водил преследователей по всей Москве до темноты, потом оторвался. Укрылся вместе с Людмилой на тайной, лично моей квартире, немножко ее подопрашивал, на предмет выяснения, не работает ли она на противника, потом со всеми предосторожностями явился на место в последний момент. Специально последний...