Андреевское братство - Звягинцев Василий Дмитриевич - Страница 149

– Да так ли они страшны, как вы рисуете? Я вот не знаю, с лидерами ли пресловутого «Союза» я встречался или с таким же, как я и вы пешками... – На его лице мелькнула тень протеста. – Ну пешками, слонами и конями, на ладью я не тяну точно. Так то были совершенно нормальные люди. Интеллигентные, вежливые... Богаты, да, богаты до неприличия, и меня они сделали богатым, но где же угроза миру, помилуйте? Ваши соотечественники говорят: «Кто взял тот и прав». И это бесспорно. Угроза чьим-то интересам, даже глобальным – понимаю, грандиозные убытки, – тоже понимаю, но миру?! Нигде не сказано, кроме как в вашем гимне: «Правь, Британия...» Сегодня Британия, завтра Америка, потом хоть бы даже и Китай... Эпоха сменяет эпоху. Закон природы.

– Не совсем так, к сожалению. Именно угрозу миру мы видим и в меру сил пытаемся противодействовать. Потому что определенный миропорядок складывается не моей, не вашей, даже не королевской и царской волей, а... – он пощелкал пальцами, пытаясь подобрать слово.

– Марксисты говорят, непреложными законами общественного развития.

– Пусть даже и так. – Он вдруг взглянул на часы. – Увы, как ни жаль, но пора прервать нашу крайне конструктивную беседу. У вас будет время подумать над моими словами, несколько позже мы вернемся к нашим баранам. Но я чувствую – понять друг друга мы сумеем. Если победим сегодня. А сейчас не сочтите за труд разбудить нашу даму, и – в путь. Ночь будет трудная и, надеюсь, удачная для всех нас...

– Вот-вот, компаньеро, сорок веков смотрят на нас с вершин этих пирамид... Станислав посмотрел на меня словно бы даже с обидой.

– Шутить, конечно, можно. Но есть же и границы...

– Границы есть всему, но кто их вправе определять? – отпарировал я.

– Вот еще один пример разрушительного еврейского юмора...

Я молча развел руками.

Глава 20

Москву окутывал густой туман. И очертания домов, и полуоблетевшие деревья едва угадывались в этой влажной пелене. Свет редких фонарей едва-едва ухитрялся пробиться сквозь нее, коснуться грязных тротуаров, но уже в нескольких шагах от края судорожно подрагивающего круга желтоватая мгла становилась особенно непроглядной.

«Хорошее время для решительной атаки, – думал я профессионально, независимо от личных пристрастий. – Только ведь и для обороняющихся не хуже, особенно если они контролируют обстановку».

Шульгин, к моему разочарованию, на связь не вышел. А без инструкций что я мог? Только пассивно следовать развитию событий.

На телефонный вызов ответил равнодушный вялый голос «Седьмого и четвертого в пределах зоны моей ответственности нет. Общая – команда действовать согласно диспозиции. Ваш запрос поставлен на контроль. Желаю успеха».

Я грубо выругался в трубку и сунул ее под сиденье. Робот Герасим и тот был более человекоподобен, чем этот...

На моей «Испано-Сюизе» я, Станислав и Людмила объезжали позиции ударных групп.

Предназначенная для нанесения смертельного удара в нервный узел власти штурмовая группировка, общим числом до пятисот человек, как удалось мне посчитать, сосредоточивалась отдельными отрядами по дуге от Неглинки до Мясницкой, у Сретенских ворот, на пересечении Пушечной и Рождественки, в Фуркасовском переулке.

Довольно беспорядочный, то усиливающийся, то совсем стихающий ружейно-пулеметный огонь доносился от Калачевской площади, с Арбата, из Замоскворечья, а здесь, на наших позициях, было тихо. И бойцы, готовящиеся к атаке, показались мне совсем другими людьми, чем те, что беспорядочно маневрировали по городу. Я был почти уверен, что тогда проводились просто демонстрации, тревожащие и отвлекающие операции, а настоящее начнется только сейчас.

И вооружены штурмовики были куда более подходящим для ночных уличных боев образом. Короткие карабины без штыков, «маузеры» и «парабеллумы» с пристегнутыми кобурами-прикладами, пистолет-пулеметы Бергмана и Томпсона, легкие ручные пулеметы. На поясах гирлянды ручных гранат. Серьезная сила. Если у мятежников есть хотя бы 2-3 тысячи таких бойцов, намеченная операция может и удаться.

Так что же с Шульгиным? Отчего он забыл обо мне? Уверен, что и так не подкачаю, нарочно заставляет поработать в автономном режиме, делая личный выбор, или настолько занят в другом месте?

Я испытывал раздражение и злость. Вот уж попал в чужое похмелье. Не хватает только поймать шальную пулю для полноты впечатлений. Кевларовый жилетик в какой-то мере защитит, ноги, руки, лоб открыты пулям и осколкам...

И не казались сейчас совсем лишенными смысла недавние слова Станислава. Что я знаю о происходящем в стране в конце концов? Ну оказался по чистой случайности в стане «Братства», так это еще не основание считать их цели священными, а замыслы противной стороны – дьявольскими происками.

Может, и вправду куда правильнее не вмешиваться в исторические закономерности? Не отягощать, выражаясь высоким слогом, свою совесть участием в кровопролитии, никаким образом для меня не оправданном. Пусть все идет как идет...

А через несколько секунд уже эти мысли показались мне бессмысленными. Я же там еще, в форте Росс, сознательно признал объективную правоту Шульгина и Новикова, хотя и не без колебаний, так что ж теперь задергался?

Высунувшись из машины, Станислав вполголоса отдавал распоряжения человеку в кожанке с поднятым воротником и нахлобученной на глаза фуражке. Коротко махнул рукой, подводя под разговором черту, и обернулся ко мне:

– Давайте, Игорь, подъедете прямо, потом сразу направо, станем за углом Политехнического. Оттуда и обзор хороший, и свобода маневра обеспечена. Да и начнем, помолясь...

Я еще подумал, что британец-то британец, но уж очень он сжился со своей русской личиной. Лет пять, наверное, прожил здесь безвыездно.

Он еще успел сообщить мне свой – а так выходило, что именно он разрабатывал и координировал – стратегический план. Теперь сохранять тайну уже не было необходимости. Одновременным ударом намечалось захватить господствующие над местностью здания – ГПУ на Лубянке, магазин Мюра и Мерилиза в начале Петровки, гостиницу Метрополь, Исторический музей и городскую Думу. Храм Христа Спасителя уже занят. После этого Кремль окажется плотно блокированным, и Совнарком во главе с Троцким потеряет всякую возможность влиять на положение в городе. Утром он будет объявлен низложенным, власть примет на себя «Военный кабинет Рабоче-крестьянского правительства», а дальше или начнутся переговоры об условиях капитуляции и передачи власти, или – штурм.