Пожиратели огня - Жаколио Луи - Страница 112

В этот самый вечер должно было происходить совещание в квартире графа, на котором должен был присутствовать и Люс, теперь всецело преданный интересам графа. Его участие в этом деле могло быть тем более полезным, что он состоял членом общества Невидимых, и до сего времени поведение его было таково, что он слыл за одного из самых деятельных и надежных членов общества в глазах Верховного Совета и даже был назначен главным делегатом от Франции и Парижа, на которого возлагалось наблюдение за всеми остальными русскими агентами в Париже.

Поутру на бульваре к Оливье подошел негр, слуга Люса, и сообщил, что последний явится на вечернее совещание к назначенному времени, затем, почтительно раскланявшись с графом, удалился.

Этим негром был сам Люс. Он обладал гениальной способностью перевоплощения; про него рассказывали в префектуре положительно невероятные вещи: так, например, он на любой фотографической карточке, сев перед зеркалом, в полчаса времени изображал из себя оригинал портрета с таким совершенством, что никто не мог усомниться в том, что данный портрет снят не с него.

Однажды по желанию префекта полиции он преобразился в него самого, в течение целого часа принимал всех подчиненных, не будучи узнан никем. Все удивлялись, что такой искусный человек был отставлен от службы, но никто не знал истинной причины его отставки.

Когда он вернулся из Австралии, то доложил Верховному Совету Невидимых о великодушном поведении графа по отношению к нему и заявил, что предпочитает выбыть из членов общества, чем действовать против человека, которому он обязан жизнью. Этот благородный образ мыслей только возвысил его в мнении начальников, которые совершенно освободили его от всякого участия в этом деле. Но впоследствии, когда благодаря обещанному миллиону франков он согласился заняться интересами графа против тайного общества, то сожалел, что совершенно отстранился от этого дела; он даже не знал, известно ли Верховному Совету о возвращении Оливье в Париж и какие меры против него думают принять.

Благодаря своему громадному навыку, ловкости и наблюдательности Люс надеялся разузнать все это, тем не менее в данный момент это было сопряжено с такими затруднениями, каких бы, конечно, не было, если бы он не отказался от всякого участия в деле графа.

Несмотря на самые лучшие дружеские отношения, Оливье все-таки не мог добиться от Люса имени «человека в маске».

— Я буду защищать вас против него, — говорил он, — и, если буду иметь возможность, сведу даже вас с единственным человеком, который видел его лицо в Австралии, — с негром, слугой борца Тома Поуеля, исчезнувшим бесследно с 250. 000 франков заклада, положенного на имя его господина; но не требуйте от меня, чтобы я нарушал данное слово!

— Но скажите, почему этот человек так упорно не желает, чтобы я знал его? Неужели он боится?

— Отчасти и это, но, кроме того, так как он является вашим соперником и рассчитывает, покончив счеты с вами, завладеть вашей невестой, то, зная, что она никогда не согласится стать женой убийцы, желает, чтобы имя этого убийцы для всех оставалось тайной.

Граф не стал более настаивать.

Странный человек был Люс. Считая себя рабски связанным данным словом, он не задумываясь изменял тому обществу, которому обязался служить и членом которого состоял. Быть может, это являлось результатом влияния его профессии. Действительно, многие из сыщиков и полицейских агентов, будучи безупречно честными людьми в своих личных отношениях, не задумываясь вступают в общества и ассоциации, получая даже с них вознаграждение, и тем не менее становятся предателями этих обществ. Таковы требования их профессий.

Во всяком случае, Люс был весьма ценный союзник и стоил тех денег, которые ему обещали.

Как мы видим, молодому графу было о чем призадуматься по пути с Вандомской площади к дому на улице Сан-Доминик.

Дойдя до площади Согласия, он вступил на мост, почти совершенно безлюдный в этот момент. Следовавшие за ним два господина, ускорив шаг, очутились теперь всего в каких-нибудь десяти шагах. Достигнув средины моста, граф заметил вдруг человека, который, перекинув ногу через перила, собирался броситься в Сену. Оливье кинулся было к нему, чтобы предупредить несчастье. Но в это время мнимый самоубийца вместе с шедшими за Оливье незнакомцами кинулись на графа и прежде, чем тот успел сообразить, в чем дело, сбросили его в Сену.

Будучи превосходным пловцом, граф инстинктивно принял положение пловца, ныряющего вглубь, и вскоре, выплыв на поверхность, направился к ближайшему берегу, к набережной дворца Бурбонов. В это время от берега отделился ялик, где сидело двое мужчин; один из них крикнул:

— Держитесь, мы сейчас подъедем к вам!

Через минуту ялик подошел настолько близко, что граф ухватился левой рукой за борт и протянул правую своим спасителям, но в этот момент получил сильный удар веслом по голове, который совершенно ошеломил его, хотя он вовремя успел парировать его поднятой рукой. Сообразив, что мнимые спасители — те самые люди, которые сбросили его в реку, граф снова нырнул. В этот момент раздался торжествующий возглас одного из убийц:

— Ну, на этот раз мы его прикончили!

Так как это случилось неподалеку от моста, то Оливье, невзирая на сильную боль в руке, поплыл, держась под водой, под опорами моста, рассчитывая, что мрак поможет ему укрыться от убийц. Действительно, достигнув одной из опор, он вынырнул и, плотно прижавшись к каменным бокам, совершенно слился с ними в царящем здесь густом мраке. Ощупью он добрался до одного из больших железных колец, нарочно укрепленных для спасения погибающих или же для прикрепления к ним причалов лодок, и, ухватившись, стал наблюдать за негодяями. Ялик некоторое время качался на волнах посреди реки: очевидно, сидевшие в нем хотели убедиться, что загубленный ими человек не всплыл на поверхность. Затем спустя четверть часа лодка, вместо того чтобы вернуться к берегу, направилась вверх по реке и стала проходить под тем самым пролетом, где притаился Оливье.

Здесь было до того темно, что граф не мог даже различить очертаний проходившей мимо него лодки, но зато явственно слышал, как один из сидевших в ней сказал своему товарищу:

— Жалею, что не кинул ему мое имя в тот момент, когда ты его ударил: он бы по крайней мере узнал перед смертью, кто этот пресловутый «человек в маске»!

Лодка вышла из-под пролета моста и вскоре скрылась из виду. Считая себя на этот раз вне опасности, Оливье в несколько минут доплыл до берега и выбрался из воды. Но едва он успел перенести ногу за каменный парапет, как двое точно из-под земли выросших человека накинулись на него, и в тот же момент он почувствовал сильный удар в плечо: очевидно, метили в сердце. Громко вскрикнув, Оливье грузно упал на землю.

Два полицейских-сержанта выбежали из-за угла дворца Бурбонов, но убийцы, оставив свою жертву, бросились бежать по двум противоположным направлениям, чтобы разделить погоню. Этот маневр удался им как нельзя лучше; оба полисмена кинулись в первый момент к раненому и только потом, спохватившись, что убийцы от них уходят, один из них, крикнув другому: «Спеши к раненому!» — сам бросился в погоню за тем из двух негодяев, который был ближе от него, но тот уже скрылся.

Тогда полисмен также вернулся к раненому, которого поддерживал его товарищ, и оба вместе собирались донести до полицейского управления, как вдруг подъехал элегантный экипаж, запряженный парой щегольских лошадей; по приказанию сидевшего в экипаже господина он остановился подле раненого.

— Я слышал крик о помощи, — проговорил господин, выходя из экипажа, — и приказал своему кучеру ехать в эту сторону!

Говорящий был мужчина лет сорока, чернокожий, но с благородной, величественной осанкой, во фраке и с лентой ордена Аннунциаты Панамской.

В этот момент Оливье пришел в себя, очнувшись от обморочного состояния.

— Странно, — заметил один из полисменов, — раненый мокр, как будто только что вылез из воды!