Пожиратели огня - Жаколио Луи - Страница 113

113

— Вы не ошибаетесь: какие-то негодяи с полчаса тому назад сбросили меня с моста в Сену, — слабым голосом сказал раненый, — затем пытались добить меня ударом весла по голове и, наконец, едва мне удалось выйти на берег, прибегнули к кинжалу!

— Какая наглость! — воскликнул один из полисменов, — в двух шагах от нашего поста!

— Помогите мне дойти до дому, — продолжал граф, — моя рана несерьезна: удар пришелся вскользь по плечу…

— Мой экипаж к вашим услугам! — любезно вмешался чернокожий господин.

— Благодарю, я рад буду воспользоваться вашей любезностью! — ответил Оливье.

— Потрудитесь сообщить нам ваше имя и адрес, — обратился к графу один из полицейских, — мы обязаны составить донесение о случившемся!

— Граф Оливье Лорагюэ д'Антрэг, отель Лорагюэ на улице Сан-Доминик! — ответил молодой человек.

Чернокожий господин и оба полицейских почтительно поклонились графу.

— Я генеральный консул и уполномоченный министр республики Панама дон Хозе де Коррассон, — проговорил чернокожий джентльмен, — я весьма рад быть вам полезен в настоящем печальном случае, граф!

Полицейский поместился в экипаж подле раненого, чтобы поддержать его.

— Графу не нужны более ваши услуги, — высокомерно заметил иностранец, обращаясь к полицейскому, — я сам доставлю его до дома!

— Весьма сожалею, ваше превосходительство, что не могу поступить согласно вашему желанию, но мы не имеем права покинуть пострадавшего, пока не доставим его в дом или больницу, сдав с рук на руки родственникам! — отвечал полицейский.

— Да, это в том случае, когда пострадавший один, — настаивал дон Хосе.

— Но в данном случае…

— Во всяком случае, ваше превосходительство, так гласит наше предписание!

Настаивать далее не было никакой возможности, и чернокожий генерал замолчал.

Рана молодого графа была действительно пустячная, так как кинжал пропорол только верхнее и нижнее платье графа и едва царапнул плечо, а обморок был вызван скорее чрезмерным волнением, чем болью или потерей крови.

Подъехав к своему отелю, Оливье горячо поблагодарил панамского посланника за любезность и, вручив полицейскому свою карточку, попросил его не входить в дом, чтобы не встревожить старого графа своим неожиданным появлением. Потом Оливье вложил ключ в замок двери своего личного помещения и по маленькой боковой лестнице прошел к себе твердым, решительным шагом, как будто с ним ровно ничего не случилось.

Полицейский почтительно поклонился дону Хозе и сделал вид, что собирается удалиться. Но едва только успел отъехать экипаж панамского уполномоченного, как он тотчас же нагнал его и, уцепившись за задние рессоры, повис на них, бормоча про себя:

— Этот господин мне что-то подозрителен: он, видимо, сильно желал остаться один с графом… Да и вырос он со своим экипажем, точно из-под земли, как раз после трех последовательных покушений на жизнь этого молодого человека!.. Надо посмотреть, там будет видно!

Проехав площадь Согласия и Елисейские поля, немного не доезжая до Триумфальных ворот, экипаж свернул на улицу Тильзит и, не убавляя хода, вкатился в ворота богатого отеля, которые почти тотчас же захлопнулись за ним.

Полицейский едва успел соскочить: опоздай он всего хоть на одну секунду, он очутился бы во дворе отеля.

Заметив через дорогу винного торговца, собиравшегося закрывать свою лавочку, полисмен подошел к нему и, позевывая, небрежно осведомился, кто живет в этом роскошном отеле.

— Генерал дон Хозе де Коррассон, — сказал винный торговец, — панамский посланник.

— Спасибо, спокойной ночи, приятель!

— Спокойной ночи, — отозвался в свою очередь торговец, после чего Фролер — как звали полисмена, — бывший первоклассный сыщик, утративший свое положение из-за пьянства и переведенный в разряд рядовых городовых, медленно поплелся к своему посту.

Потеря его положения была для Фролера тяжким ударом, навсегда излечившим его от пьянства и заставившим его поклясться вернуть себе это положение и, даже более того, достичь почетного звания начальника сыскного отделения каким-нибудь блестящим делом.

Фролер денно и нощно помышлял о каком-нибудь таком деле; и каково бы ни было действительное положение черномазого генерала, но с этого дня он нажил себе такого соглядатая, который был опаснее всякого другого.

IX

Совещание. — Двойной смертный приговор.

Пройдя в свою комнату, Оливье поспешно переоделся, выпил немного коньяку для восстановления сил, и, когда вошел в комнату, где его ожидали друзья, никому бы и в голову не могло прийти, что с ним только что произошло несчастье.

В это время в отдаленном углу гостиной сидел чрезвычайно элегантный морской офицер, разглядывавший альбом. Он вошел без доклада и его присутствие вносило некоторое стеснение, тем более что он ни с кем не заговаривал и держался в стороне.

Предупрежденный о той бесцеремонности, с какой сюда явился этот моряк, Оливье прежде всего подошел к нему и спросил:

— Позвольте узнать, с кем имею честь говорить, и чему я обязан честью вашего посещения в такое неурочное время!

— Боже мой, да, я с вами согласен, теперь несколько поздно, — заметил гость, — но я слышал, что вы только что приехали из Австралии, и так как я собираюсь поехать туда, то желал бы получить от вас некоторые сведения относительно этой страны!

Оливье стоял в нерешимости, как отнестись к словам своего гостя, когда тот вдруг разразился громким хохотом.

— Не будем продолжать этой комедии! Я — Люс! Видите, капитан, вы проиграли пари! — обратился он к Джонатану Спайерсу, который держал пари, что узнает его под каким угодно костюмом.

— Да, честь вам и слава, господин Люс! — сказал капитан, — не подлежит сомнению, что при вашем таланте вы сумеете быть нам очень полезны!

Появление Люса в образе элегантного моряка являлось не только простой шуткой, но и необходимостью в глазах сыщика, который для того, чтобы отвлечь подозрение шпионов Невидимых, каждый раз являлся к графу под видом какого-нибудь другого лица.

Оливье рассказал со всеми подробностями о трех произведенных на него покушениях; друзья решили, что отныне он никогда не будет выходить из дома один, а только в сопровождении канадца и его верного Воан-Ваха, которые вызвались служить ему телохранителями.

— Париж опаснее австралийского буша! — меланхолически заметил старый траппер.

— И скрываться здесь гораздо легче! — добавил Люс.

Бедный канадец чувствовал себя здесь совершенно выбитым из колеи; он сознавал, что здесь он бесполезен в тяжелой борьбе с Невидимыми, — здесь, где сыщики и полицейские вполне заменяют ружье и револьвер; и старый траппер с нетерпением ждал, когда он очутится наконец среди русских широких степей, где снова почувствует себя вольной птицей полей и лесов.

— Итак, — проговорил Красный Капитан, — «человек в маске» здесь?

— Только он один мог задумать такое сложное покушение! — заметил Люс.

— Впрочем, — продолжал Оливье, — тот отрывок фразы, который я слышал под мостом, не оставляет никакого сомнения!

— Я не думаю, чтобы после вчерашней неудачи он еще долго остался в Париже, — сказал Люс, — к тому же Великий Совет, вероятно, спешит узнать от него все подробности событий, разыгравшихся в Австралии. С рассветом я предприму свой поход и вечером дам вам отчет о результатах моих наблюдений и поисков!

При этом Люс умолчал, что он решил проследить посланника Панамы, дона Хосе Коррассона, участие которого в печальных приключениях графа казалось ему подозрительным.

Между тем разговор невольно коснулся черного генерала.

— Мне он показался совершенным джентльменом и вполне порядочным человеком, — заметил Оливье, — и я завтра же лично поеду к нему отблагодарить его за его участие ко мне!

— Вы этого не сделаете, граф, — сказал Люс тоном, не допускающих возражений. И сыщик, не скрывая своих подозрений, решил высказать их собравшимся.