Сердар - Жаколио Луи - Страница 104

Все образование индийцев заключается в знании священных стихов из Вед и Законов Ману[76], которые их заставляют учить на память с раннего детства.

Факир, так же хорошо знавший эти стихи, как и падиал, глубоко задумался, когда последний напомнил ему их. Слова священной книги всегда производят сильное впечатление на индийцев. После нескольких минут размышлений Утсара отвечал:

– Ты, может быть, и прав. Что ж ты хочешь от меня?

– Чтобы ты вместе со мной терпеливо ждал, взывая к духу, покровителю твоего рода. Я поступлю так же. И если до первых мук голода к нам не придет никакая помощь ни с неба, ни от людей, ну, тогда, клянусь тебе, я первый убью себя на твоих глазах, ибо не думаю, чтобы боги радовались, когда два человека, точно хищные звери, набросятся друг на друга.

– Пусть так! Я согласен, – отвечал факир, пересиливая себя, – но когда наступит час, вспомни свою клятву.

Вера преобразила падиала. Это был уже не тот человек. Как все слабые и суеверные люди, он не размышлял о безысходности своего положения, а ждал чуда, которое спасет их.

Он глубоко верил в такое чудо, и этого было достаточно, чтобы к нему вернулось мужество, на которое факир, привыкший к его трусости, не считал его способным.

Он хотел ответить своему товарищу, что тот может рассчитывать на его слово, как вдруг остановился в самом начале фразы и так громко вскрикнул от удивления, что факир вздрогнул.

– Что с тобой еще? – спросил он.

– Смотри! Смотри! – воскликнул падиал с невыразимой радостью.

– Куда? – спросил факир, который успел уже потушить спичку и не зажигал новой из экономии.

– Туда! Туда! В воду!

Факир взглянул на указанное ему место и не мог удержаться от крика удивления. На глубине двадцати метров под водой на ровном месте виднелся, окруженный лучами, светлый круг.

– Видишь, факир! Видишь! – кричал падиал вне себя от восторга. – Не сами ли боги посылают нам этот знак, чтобы показать нам, что они слышали и одобряют наше решение?

– Увы! Еще одна фантазия, мой бедный Хамед! – отвечал факир, сразу понявший причину этого явления. – Наоборот, это уничтожает последнюю надежду, которая нам оставалась, ибо указывает на то, что длинная галерея, в которой мы находимся, устроена для проветривания, как я и предполагал. Солнце, проходя в эту минуту прямо над колодцем, освещает его дно, видимое нам. Смотри! Вот круг меняет уже свою форму по мере того, как светило продолжает свой путь… Этот круг появится завтра и даст возможность – жалкое утешение! – точно определять дни, оставшиеся нам для жизни…

Был действительно полдень, и, как сказал факир, светлый круг постепенно изменял свою форму. Затем он исчез, и они снова остались среди безмолвной и зловещей темноты…

ГЛАВА III

Предсмертная тоска. – Никакой надежды на помощь. – Галлюцинации. – Тяжелые сны. – План факира. – Две минуты под водой. – Бегство. – Замурованный в камень. – Браматма. – Спасение. – Поручение.

Остаток дня прошел, не внеся никаких изменений в положение пленников. Кроме того, что им становилось все яснее, что никакая помощь не придет извне, на них давила еще и зловещая тишина, царившая кругом.

Человек благодаря своим органам чувств живет в постоянном единстве с окружающим его миром. В обычное время он не отдает себе отчета, что это единство составляет значительную часть его существования, его индивидуальной жизни и что, лишившись контакта с внешним миром, он будет испытывать необыкновенные страдания от окружающей пустоты.

Шум, доносящийся снаружи, и вид неба, состояние атмосферы и проплывающие облака, щебет птиц и блики солнечного света в ветвях деревьев, начало дня и его убыль, хождение взад и вперед ему подобных, множество предметов, окружающих его дома, по которым время от времени рассеянно скользит его взгляд, и тысяча вещей снаружи дома, которые невозможно и перечислить, – все это вызывает в человеке поток бессознательных мыслей, безотчетных идей.

Эти мысли лишь слегка касаются сознания и не мешают ни серьезным размышлениям, ни обычным занятиям. Но они не могут быть изъяты совсем, чтобы не нарушить при этом деятельность мозга, ибо сознание находит в них нечто подобное гимнастике для своих внешних органов чувств. Оно может без труда и без усталости заниматься ими, подобно живой машине, которая делает перерыв только для сна и останавливается только со смертью… и даже во время сна она приостанавливает работу только частично, ибо мозг продолжает в сновидениях свои взаимоотношения с окружающими вещами. Поговорка, что сон подобен смерти, неверна, поскольку мозг не перестает функционировать и лишь заменяет внешние впечатления, которые он не получает больше от органов чувств, воспоминаниями, предоставленными памятью.

Кромешная тьма и абсолютная тишина окружали Дислад-Хамеда и Утсару. Не было ничего, что могло бы отвлечь их зрение и слух и, следовательно, способствовать активности их мозга. Отсутствие внешних впечатлений заставляло их черпать эти впечатления в резервах собственной памяти, чтобы дать необходимую пищу постоянному движению мыслей, которые, как мы выяснили, останавливаются только вместе с концом жизни.

Благодаря этому естественному явлению, которое испытывают все попавшие в заточение, ум человека замыкается на себе самом и живет своим собственным содержанием, без того, чтобы органы чувств освежили его впечатления. И как результат этого, особенно в полной темноте и тишине, он не замедлит впасть в своего рода сонливое состояние, которое приведет его прямо к галлюцинациям.

Именно это произошло с факиром и падиалом. Мало-помалу их ум возбуждался, и скоро им стало казаться, что они слышат странный шум и жужжание и видят перед собой фантастические призраки. Им чудилось, что к лицу и к телу прикасаются холодные, костлявые руки скелетов. Узники пробовали кричать, но голос, парализованный страхом, не слушался, а язык прилипал к гортани. Покрытые холодным потом, испытывающие муки голода, которые все сильнее терзали их, несчастные впали в полузабытье, перешедшее, к счастью, в глубокий сон.

Утсара проснулся первым. Он не мог сообразить, сколько он спал, но сон явно подкрепил силы. Ровное и спокойное дыхание товарища указывало на то, что он еще спит, а потому, оставив его в этом счастливом состоянии, факир принялся в сотый раз обдумывать способ выбраться из этой страшной тюрьмы.

Он вернулся к этому занятию без особого энтузиазма, ибо ему казалось, что исчерпаны все разумные варианты. Не могло быть сомнения, что на помощь извне нечего рассчитывать, и в сотый раз Утсара приходил к сознанию своей полной беспомощности. Число скелетов, скопившихся наверху, говорило яснее ясного, что подземелье не возвращает своих жертв.

Вдруг в голове его, более спокойной и ясной, чем накануне, возникла мысль, которую он сперва отбросил как неприемлемую. Затем, как это всегда бывает, когда долго ломаешь голову над одним и тем же вопросом, эта мысль мало-помалу стала казаться не столь глупой, а шансы на успех более реальными. И результатом этого размышления у факира явилось желание попытаться исполнить задуманный план. Пусть с опасностью для жизни, но лучше умереть, пробуя спастись, чем ждать, сложа руки, неизбежной смерти.

Придя к такому решению, факир начал будить Дислад-Хамеда, чтобы рассказать ему о задуманном. Он не знал, как отнесется падиал к его плану, и сможет ли он последовать за ним. Он уже протянул руку, чтобы расшевелить спящего, и вдруг остановился…

Бедный падиал видел какой-то сон и громко говорил во сне… Снилось ему, что он на башне исполняет обязанности ночного сторожа, что только что он пробил последний час ночи и объявил о появлении первых проблесков рассвета, – и Утсара услышал, что падиал шепчет чудесное воззвание к солнцу, молитву из Ригведы, которую индийцы читают утром при восходе солнца, совершая свои омовения…

76

Веды – древние религиозные гимны, предназначенные для исполнения во время жертвоприношения. Первоначально передавались изустно. В начале I тысячелетия до н.э. были собраны и расположены в определенном порядке. Древнейший из этих сборников – «Ригведа», состоящий из 1028 гимнов, составлен между 1500 и 900 гг. до н.э. Более поздние сборники – «Самаведа», «Яджурведа», «Атхарваведа».

Законы Ману – речь идет о «Книге законов», приписываемой древнему мудрецу Ману. Предполагается, что этот свод составлен в начале н.э. В различных древних легендах Ману выступает то как первый человек, то как первый царь, который записал законы, продиктованные ему всевышним богом Брахмой.