Затерянные в океане - Жаколио Луи - Страница 109

Только адмирал Ле Хелло никак не мог себе объяснить, что заставило де Сен-Фюрси перебраться с «Фридланда» на «Лебедь», но так как этому господину предоставлено было действовать по своему усмотрению, то адмирал не стал много думать об этом и в тот же вечер, собрав свою эскадру, направился обратно во Францию.

«Лебедь» вышел на другой день после ухода эскадры, и в продолжение пути его несколько раз видели вахтенные адмиральского судна.

IV

Договор о дружбе. – Болезнь и беспорядки. – Уильям Бредли. – Джои Лайт. – Полиция и магистратура. – Еще «X.Y.Z. 306». – Объявление. – Серия банковских билетов. – Ложный документ. – Последние предосторожности.

Четыре дня спустя после прихода в Шербур эскадры адмирала Ле Хелло и американского авизо «Лебедь», адмирал и Гастон де Ла Жонкьер отправились в Париж. Оба они были сияющие и торжествующие; первый из них вез «Регент». Как говорит пословица, счастливым людям все удается, и на этот раз все хлопоты и ходатайства того и другого увенчались успехом. В одно прекрасное утро Эдмон Бартес, или Уильям Бредли, как он теперь стал именоваться, получил депешу, в которой ему разрешалось, равно как и всему экипажу «Лебедя», пребывание во всех городах Франции на неопределенный срок.

Но Гроляр, всегда и во всем осторожный, отправился сначала с Ланжале, попросив Эдмона несколько обождать. Последний охотно согласился, так как теперь перестал питать неприязнь к сыщику, особенно с тех пор, как Парижанин и Гастон де Ла Жонкьер стали относиться к нему дружески. Однажды Гроляр сказал Эдмону:

– Десять раз я мог бы арестовать вас, если бы захотел, но я не сделал этого потому, что у нас в душе живет одна и та же ненависть, и потому, что я хочу отомстить вашим личным врагам!

– Каким образом могли задеть вас Прево-Лемер и К°? – спросил Эдмон.

– У меня был сын… вскоре после вашего осуждения он вступил на службу в этот проклятый банк. Его обвинили в краже… точно так же, как вас… Он протестовал, доказывал свою невинность, но роковое стечение обстоятельств было против него. Я молил, заклинал господина Прево-Лемера пощадить мое дитя, сжалиться надо мной, но он был неумолим.

– И ваш сын, вероятно, такой же неповинный ни в чем, как я, испытал все ужасы возмутительного, несправедливого осуждения, все унижения и муки каторги!

– Нет… он покончил с собой, чтобы избавиться от позора!

– Ах, несчастный отец! Как мне вас жаль! Как ужасно должно быть ваше горе»

И вдруг Эдмон Бартес протянул старому Гроляру обе руки и с этого времени стал выказывать к нему расположение, которое стало возрастать по мере их сближения на почве общих планов, постоянной заботливости старика о спокойствии и благе Эдмона и всех тех мелких услуг, которые так ценны при совместной жизни.

В Париже Гроляра ждал прекрасный прием; его начальство осталось им чрезвычайно довольно и обещало аттестовать самым лучшим образом перед министром внутренних дел. Им не пришло даже в голову, что другие могли потрудиться над разысканием «Регента», и вся заслуга была целиком приписана Гроляру. Благодаря своим обширным связям и знакомствам Гроляр вскоре разузнал о делах фирмы Прево-Лемер и К*. Говорили вполголоса о возможности ликвидации дел в самом близком будущем, если только вести с Дальнего Востока не окажутся особенно утешительными. Кроме того, он узнал, что глава фирмы серьезно болен, и его болезнь еще более способствует упущениям и беспорядкам в делах.

Говорили также, что эта внезапная болезнь была вызвана семейными неприятностями, тайными огорчениями вполне частного характера и сильным семейным разладом. Под секретом сообщали, что Жюль Сеген, зять старика Прево-Лемера, живет отдельно от своей жены и открыто распутничает на глазах у всех, проводя дни и ночи в клубах, кабачках, за кулисами, тогда как его шурин Альбер, совершенно погрязший в излишествах и распутстве, опустился до состояния самых жалких существ, с которыми и водил постоянную компанию.

Как опытный сыщик, Гроляр понял, что без постороннего содействия ему трудно будет проникнуть в некоторые тайны фирмы Прево-Лемер, и написал Эдмону Бартесу, спешно призывая его в Париж. На другой же день Уильям Бредли со своим камердинером Джоном Лайтом остановились в Гранд-Отеле. Джон Лайт был не кто иной, как Люпен. Что же касается Порника, Данео и Пюжоля, то их Гроляр поместил в скромной гостинице на левом берегу Сены.

– Ну, а какое нам будет предписание? – спросил Порник.

– Не напиваться пьяными, это прежде всего, так как с минуты на минуту ваше содействие может мне понадобиться, – сказал Гроляр, – понадобиться в деле, имеющем громадное значение для господина Бартеса!

– Да, раз нужно держаться наготове, чтобы услужить господину Бартесу, – сказал матрос, – то если даже вся вода в Сене обратится в вино, мы и тогда не хлебнем из нее ни одного глотка!

– Да нет же, мое запрещение так далеко не заходит: вы можете за обедом выпивать по бутылочке вина и затем кофе…

– Сдобренного рюмочкой кирша, с вашего разрешения?..

– Да, и это можно, только никак не больше одной рюмки на каждого»

– По одной капле! Ну, все равно, можете быть спокойны на наш счет!

Однажды вечером Гроляр, Гастон де Ла Жонкьер, Ланжале и Эдмон Бартес собрались все вместе в Гранд-Отеле для совещания. Первый из них сообщил полученные им сведения и добавил:

– Как видите, господин Бартес, время работало на нас, мы уже наполовину отомщены, немного терпения – и все Прево-Лемеры запросят пощады!

– Не забудьте, что и вам лично придется еще бороться с одним Прево-Лемером, который вас не пощадит, если узнает ваш образ действий, – заметил Гастон.

– Какой Прево-Лемер?

– Ваш бывший начальник в Нумеа, теперь он – обер-прокурор в Париже и, следовательно, надлежащим образом вооружен для борьбы.

– Пфэ! – пренебрежительно воскликнул Гроляр. – Все эти прокуроры, судебные председатели и tutti quanti, что они могут сделать без нас? Говорить грозные или блестящие речи, произносить приговоры, чваниться и считать себя достойнейшими смертными на земле – это они, конечно, смогут; но когда надо расследовать дело, арестовать или выследить преступника, тогда очередь за нами: мы узнаем все и подготавливаем для них дело. Я даже уверен, что, помня мои заслуги, обер-прокурор призовет меня к себе на помощь, и тогда» тогда враг будет в наших руках!

Эти слова побудили Эдмона нарушить свое молчание относительно письма, полученного им в Рошфоре через посредство сторожа; письма, воспроизведенного in extenso в первой части этого романа и подписанного: «Бывший служащий Французского государственного банка X. Y. Z. 306». Эдмон передал главнейшие места этого письма с удивительной точностью.

– Но если бы я знал раньше об этом, то спас бы вас, я непременно спас бы вас! – воскликнул сыщик. – И вы говорите, что анонс в «Petit Journal» укажет нам автора этого письма?!

– Да, – сказал Бартес, – если только он жив теперь. А на случай смерти он предупреждает, что его показание, подписанное четырьмя свидетелями, будет лежать у нотариуса. В этом показании будет означено имя кассира Французского государственного банка, который принял от Альбера Прево-Лемера банковские билеты и записал их номера и серии.

– Так не будем же терять времени; будем ковать железо, пока горячо! – И, не долго думая, друзья тут же отправили объявление в «Petit Journal»:

Желают говорить сX.Y.Z. 306 – спросить Уильяма Бредли в Гранд-Отеле. Париж. Очень срочно!

На другой день пожилой господин, лет около шестидесяти, явился в Гранд-Отель и спросил Уильяма Бредли. Его тотчас же провели к нему, где его очень любезно встретил Гроляр, принявший вид и физиономию настоящего янки.

С первого же взгляда старый сыщик увидел, что этот человек всю свою жизнь прожил прилично и честно.

– Ваше имя? – спросил Гроляр.

– Симон Прессак, бывший служащий Французского государственного банка.