Вечный ветер - Жемайтис Сергей Георгиевич - Страница 78

Во второй половине дня мы еще раз спустились под днище острова и около часа ездили на «косилке» по канатам, затем часа два провели в лаборатории, а вечером долго плавали вместе с дельфинами в окрестностях острова. Костя с Протеем все время держался в стороне от меня, о чем-то с ним разговаривая. Когда мы возвращались, то Костя сказал печально:

— Как ни странно, Протей придерживается реакционных взглядов. Говорит, что «убийцы» в закрытой лагуне приятней, чем в океане. Протей любит изъясняться афоризмами.

— Ты о косатках?

— Да. Я выяснил его воззрения на свободу и право одного вида угнетать другой. И, как видишь, он, как и многие нам подобные, еще не в состоянии понять, что…

— …что лучше быть съеденным, чем это съедающее существо лишить такой возможности?

— Какие вы все сегодня остроумные!

Костя долго сосредоточенно молчал и плыл, не держась за плавник Протея, хотя Протей все время предлагал свою помощь и не мог понять, почему Костя вдруг отказывается от дружеской услуги, да еще с нотками неприязни. Дельфины никогда не ссорятся друг с другом и всегда с уважением относятся к суждению другого. Протею и в голову не могло прийти, что Костя рассердился на него только за то, что у них разное отношение к косаткам.

Я положил руки на спины дельфинов и сказал, чтобы они не очень спешили, по крайней мере не упускали Костю из виду: он был замечательным пловцом, но мы уплыли от острова мили за четыре, и на пути то и дело попадались ядовитые медузы. Красные и фиолетовые, они выглядели, как светильники, созданные талантливым художником.

Так мы плыли не спеша, Костя впереди, а мы за ним, метрах в ста. Для Тави и Протея такой черепаший темп был нестерпимо медленным, и они двигались зигзагами уходя в стороны от курса. Конечно, я имею в виду сухопутную черепаху, за морской трудно уследить глазом, когда та охотится в глубине за рыбой.

Я попытался было объяснить Тави и Протею состояние Кости:

— У него плохое настроение. Так часто бывает у людей, когда что-нибудь не ладится, происходят неприятности… ну, когда хочешь одно, а получается другое…

— Непонятно, — сказал Протей. — У Ко трудные мысли. Так бывает, когда со всех сторон опасность: внизу черная бездна, вокруг убийцы, сверху падает грохочущий огонь.

— Ночь и гроза? — спросил я.

— Может быть и день. Когда все ожидают беду.

— Но ведь никакой беды нет?

— Пока нет. Если произойдет то, что думает Ко, может быть беда. Он думает об этом.

— Костя?

— Да, Ко.

Я ничего не понимал. Какое несчастье могло обрушиться на Костю? Разве что налетит на медузу. Ну получит небольшой ожог, — мы недавно делали прививки от яда этих животных, и тяжелых последствий не будет.

— Давайте лучше догоним Костю, — предложил я. — У него быстро меняется настроение.

Костя виновато улыбнулся:

— Еще полчаса такого одиночного плавания, и мне пришлось бы надувать спасательные пузыри. Понимаю, сам виноват, но от сознания вины еще неприятней. Протей! Извини, дружище, я был груб, как барракуда или мурена. Дай я обопрусь о твою могучую спину… Вот так. Что-то я устал сегодня. И будто ничего не делал.

— Как?! — Я перечислил, чем мы занимались весь день.

— Пустяки. Просто какая-то нервная усталость. Может, перехватили солнечной радиации. Может, действует звезда?

— Возможно. Мы же с тобой состоим из такого же материала, как и…

— …все прочие организмы. Благодарю. Мне сегодня показалось, что я какой-то особенный, ни на что не похожий. Может, тоже от излучений звезды-невидимки?

Когда размашистая океанская волна поднимала нас на свой гребень, то были видны застывшие над водой ветряки, зелень садов; башня ажурного маяка растворялась в жарком предвечернем мареве, только вращающийся золотой диск на вершине маяка ослепительно вспыхивал, когда ловил солнечные лучи.

Тави и Протей плыли довольно медленно, они чувствовали, что хотя Костя и храбрился, но еще не восстановил свои силы. Слегка придерживаясь за спину Протея, он говорил:

— Когда я плыл один и начал слегка уставать, то мне пришла довольно интересная мысль. — Он помолчал, усмехнулся, закинул назад мокрые волосы и продолжал: — Мысль о значении содружества человека и представителей других видов. Человек погиб бы без их помощи. И не всегда инициатором был человек. Мы не знаем, как спутниками человека, его верными друзьями стали собака, лошадь, корова, верблюд, кошка. Нам известно, что дельфины всегда первыми искали контактов с человеком и на заре истории находили людей с открытым сердцем и чуткой душой. Тогда человек был ближе к природе, считал себя братом всего живого. Много поколений людей находили тончайшие нити, связывающие их с другими существами. Затем происходила катастрофа — война, эпидемия, землетрясение, цунами смывало прибрежные поселки, вспыхивали сверхновые звезды, падали болиды, да мало ли что происходило за всю историю,

— и обрывались нити дружбы вместе с жизнью людей и их братьев по крови…

Дельфины увлекли нас вправо, сказав, что впереди на разных глубинах путь преграждают нам медузы, ядовитые даже для дельфинов.

— Вот видишь? — продолжал Костя. — Что бы мы делали сейчас без них? А они, между прочим, без нас бы обошлись.

Я привык к скачкообразной манере своего друга выражать свои мысли. Все, что он сейчас излагал, не было новостью, но я чувствовал по его тону и скрытому волнению, что он стремится высказать какие-то важные для него вещи, и слушал, не перебивая. К тому же разговор скрашивал довольно однообразный путь к острову.

Костя посмотрел на меня иронически, а спросил витиевато:

— По твоей физиономии, склеенной в снисходительную улыбку, вижу, что тебе все еще не ясно, для чего такая длинная преамбула.

— Пожалуй…

— Ты мог бы не отвечать, настолько выразительно написан ответ на твоем бесхитростном лике. Потерпи немного, и все станет ясно, как после весеннего дождя. Возникавшие содружества между человеческим сообществом и другими видами разного интеллектуального уровня прерывалось, вернее, уничтожалось не только катаклизмами. Сам человек нарушал, растаптывал дружбу под влиянием своего эгоизма. Философы, жрецы, ученые и даже поэты оправдывали мерзкое поведение себе подобных и всячески превозносили исключительность человека. Человек — венец природы. Все для него. Ему все позволено. Все твари должны служить ему, отдавать ему свое мясо, кожу, перья, шерсть…