Дитя эпохи - Житинский Александр Николаевич - Страница 46

Мое зеркальце мигом отвалилось из-за сотрясения воздуха.

Девушки стали вносить ведра с жидкостью неаппетитного вида. Потом одна взобралась на конструкцию и принялась размахивать щеткой. В лаборатории пошел мутный дождь.

– Оптика! – закричал я. – Она, между прочим, импортная!

– Протрешь, – заявил мужик. Он погасил «Беломор», ткнув его в вогнутую линзу, как в пепельницу, после чего ушел. Нижняя девушка стала готовить раствор на «Докладах Академии Наук», а верхняя запела, как она любит жизнь, что само по себе и не ново.

Когда она дошла до того, что все опять повторится сначала, я опомнился. Я схватил лазер, припудренный белой пыльцой, точно пирожное эклер, и выскочил в коридор. Там под дверью сидел на корточках старичок и методично вынимал плитки паркета из пола. Я споткнулся об него, и он посоветовал мне куда-то идти. Пришлось пристроить лазер в гардеробе и идти в библиотеку.

Библиотека была закрыта на ремонт. От ее двери тянулась белая меловая тропинка и терялась в коридорах. Я вышел из института, перепрыгнул канаву, которой утром еще не было, и пошел домой вдоль забора с козырьком. За ним всегда что-то ремонтируют, сколько я себя помню.

Дверь подъезда в своем доме я миновал удачно. Одно пятно масляной краски на брюках. Или два. Дверь месяц назад покрасили сверху, а вчера, когда все притупили бдительность, снизу. Значит, скоро покрасят перила. Надо ждать.

Я пришел домой и, не раздеваясь, перевернул стол вверх ножками. Потом я застелил газетами диван, сдвинул всю мебель в угол и с удовольствием выплеснул таз воды на потолок. Таким образом, я привел свое жилище в соответствие с окружающей действительностью.

Теперь можно было жить.

Техника безопасности

Время от времени нас проверяют, как мы знаем технику безопасности. Техника безопасности – это такая наука, которая помогает нам жить, когда жить опасно. Жить вообще опасно. С этой точки зрения светофор на перекрестке является мероприятием по технике безопасности. И милиция тоже. И медицина.

Но я отвлекся. На проверке это понятие трактовалось не так широко. Лисоцкий задавал нам вопросы про резиновые коврики и калоши. Оказывается, когда закручиваешь пробки, нужно стоять в калошах на резиновом коврике. Тогда току труднее уйти в землю.

Теорию мы знали сносно, и Лисоцкий решил проверить нас на практике. Мы все вместе пошли в лабораторию. Студентки смотрели на нас с благоговением.

– Проверим оказание помощи при поражении электрическим током, – сказал Лисоцкий. – Предположим, что эта шина под напряжением...

И он цапнул рукой шину заземления. То есть он думал, что это шина заземления. А это была другая шина.

К сожалению, мы заметили это слишком поздно, когда Гена уже успел рассказать анекдот про электромонтера, который заземлил дома двухспальную кровать. Гена рассказал и стал ждать, когда Лисоцкий засмеется. Но тот реагировал как-то странно. Лицо у него сморщилось, как от зубной боли. И весь он дрожал крупной дрожью. Можно сказать, его прямо-таки били судороги.

– Что с вами? – поинтересовался я.

Лисоцкий молчал. И трясся. Наконец ему удалось свободной рукой показать на табличку. Там был нарисован череп с косточками.

– Наверное, он под напряжением, – догадался Гена. – В таких случаях, говорят, нужно действовать быстро.

– А как именно нужно действовать, ты не помнишь? – спросил Саша Рыбаков. Саша у нас кандидат наук, он всегда бьет в самую точку.

– Давайте рассуждать логически, – сказал Гена. – Поскольку напряжение производит неприятные физиологические действия в организме...

– Не напряжение, а ток, – поправил Рыбаков.

– Давайте короче, – предложил я. – Человек устал стоять под напряжением.

– Под током, – сказал Рыбаков.

Лисоцкий посмотрел на Сашу благодарными глазами. Видимо, он тоже считал, что стоит под током, а не под напряжением.

– Нужно оттащить его за волосы! – сказал Гена. – Волосы не проводят электричества.

Это показалось правильным, но у Лисоцкого не было волос. Практически не было. А те, что были, не годились для нашей цели.

– Человек умственного труда рано лысеет, – скорбно констатировал Рыбаков.

И тут Лисоцкий рухнул на пол, разорвав падением электрическую цепь. Все облегченно вздохнули.

– Не дотрагивайтесь до него! – закричал Рыбаков. – Он сейчас весь наэлектризован.

– Что же, он так и будет здесь лежать? – спросил я.

– Нужно закопать его в землю, – сказал Саша. – На время, конечно. Чтобы из него вышло электричество, – добавил он, заметив ужас в глазах студенток.

Осторожно, чтобы не разрядить, мы вынесли Лисоцкого на носилках во двор и стали закапывать. Как всегда, собрался народ. Стали давать советы. Конечно, ничего путного. Советовали, например, вызвать «Скорую». Да пока она приедет, человек совсем загнется!

Лисоцкий был большим человеком, и электричество выходило из него медленно. Во всяком случае, он не подавал признаков жизни. Тогда мы его откопали и понесли наверх. Нам уже порядком надоело с ним возиться, а он все не оживал. Наверное, в него вошло много току. Кто-то предложил делать искусственное дыхание. Лисоцкого положили на стол и начали давить ему на грудь четырьмя руками. А студентки вызвали «Скорую».

– Ну ладно... Хватит, – слабым голосом сказал Лисоцкий. – Учебная тревога. На сегодня достаточно. Аттестацию придется повторить.

Оказывается, он притворялся для проверки. Вот артист!

А «Скорая помощь» его все-таки увезла. Здорово мы его намяли.

Марафонец

Как-то раз шеф пришел в лабораторию грустный. Ходил между приборами и хлопал себя по животу. А живот у него к тому времени достиг внушительных размеров.

– Вот, Петя, – говорит, – к чему приводит сидячий образ жизни. Сердце стало пошаливать.

И тут я ему брякнул насчет бега. Это называется «бегом от инфаркта». Шеф заинтересованно прочитал «Советский спорт» и на следующий день достал какую-то брошюру. Если бы я знал, чем это дело кончится, посоветовал бы ему гомеопатические шарики. Они безопаснее.

Словом, шеф начал бегать. Сначала у себя вокруг дома, а потом и на работе. Бежит по коридору, согнув руки в локтях, с серьезным выражением лица. От инфаркта он убежал месяца за три. А потом стал бегать просто так. Втянулся.

Постепенно все наши сотрудники вошли в хорошую форму. Пробежишься с шефом остановок пять трамвайных, обсуждая на бегу план отчета по теме, и чувствуешь себя человеком. Скоро шефу стало тесно в городе. Он по воскресеньям стал бегать в Зеленогорск и обратно.

Перед отпуском, как всегда, навалилось много работы. Мы с шефом закончили один эксперимент и хотели писать статью. Но тут выяснилось, что у него в субботу начинается пробег.

– Приходите завтра на Дворцовую площадь, – сказал шеф. – Мы там за полчасика все обсудим, а потом я побегу.

Что-то меня задержало, и я приехал на площадь в тот момент, когда судья выстрелил из пистолета и все рванули со старта. Я успел увидеть, как шеф с номером на спине скрывается под аркой Главного штаба. Пришлось бежать за ним. На Исаакиевской площади я его догнал, и мы начали обсуждение статьи.

Вокруг бежала большая толпа солидных людей. Я там выделялся своей молодостью. Вокруг нас с шефом стали концентрироваться физики: три профессора и один член-корреспондент. Они тоже захотели принять участие в дискуссии. Получился небольшой симпозиум.

– Виктор Игнатьевич, а куда пробег? – осторожно поинтересовался я.

– Собственно, мы бежим в Харьков, – сказал шеф. – Но сегодня только до Луги.

И все профессора согласно закивали. Да, мол, только до Луги, чтобы не переутомляться.

– А как там, в Луге, с медицинским обслуживанием? – спросил я.

– Дышите, Петя, дышите, – посоветовал шеф, хотя я и не думал прекращать дышать. Я только этим и занимался.

К Гатчине мы закончили обсуждение экспериментальной части статьи. То есть они закончили. Мне уже было все равно. Я бежал только на самолюбии и из чувства уважения к шефу.