Потерянный дом, или Разговоры с милордом - Житинский Александр Николаевич - Страница 62

«Тебе надо превратиться, – сказала Наталья. – Но не знаю, сможешь ли ты?»

Евгений Викторович встрепенулся, попытался представить себе превращение – но не смог. Чтобы не выглядеть совсем уж жалким, придумал себе гордость: ежели Ирина его не ищет, не звонит на работу, не приходит к Анастасии Федоровне и Любаше – значит, не хочет. А раз так, то и он не будет навязываться, пускай живут, как знают. Когда придумал гордость, а произошло это дней через десять после бегства из общежития, немного полегчало, стал строить планы новой жизни. По правде сказать, связывать себя с Натальей тоже не хотел, у них все давно установилось, ничего иного быть не может. Думал так: сниму комнату, перееду, непременно сделаю ремонт, пить не буду, начну работать...

Вещи свои забрал из общежития через несколько дней после побега. Между прочим, когда возвращался с вещами к Наталье (было около полудня, пасхальное воскресенье), встретил у решетки того же Преображенского собора знакомого. Это был Борис Каретников. Демилле, проходя по улице Пестеля, увидел, как Каретников выходит из церковного двора, огороженного старинными пушками, а навстречу ему идет человек с гривой седых волос, с тростью, в демисезонном пальто. По лицу Каретникова, расплывшемуся в улыбке, Демилле понял, что они друзья. Каретников и седовласый троекратно облобызались с возгласами: «Христос воскрес!» – «Воистину воскрес!» – чуть более громкими, чем необходимо, и седовласый, взяв Бориса под руку, повел его не спеша вдоль ограды собора. Они перешли через проезжую часть и остановились, о чем-то разговаривая. Тут случился и Демилле с чемоданом и сумкой. Он попытался пройти мимо незамеченным, но зоркий глаз Каретникова остановился на нем. Сторож автостоянки, прервав беседу, воскликнул:

– Господи! Какая встреча! Евгений!.. Арнольд Валентинович, это же Евгений, помните, я вам рассказывал. Человек из того дома!

Седовласый обернулся, внимательно взглянул на Демилле, Евгению Викторовичу пришлось подойти и поставить вещи на тротуар.

– Безич, – сказал седовласый, пожимая руку.

– Евгений, почему же вы не позвонили Арнольду Валентиновичу? – с легким укором произнес Каретников. – Вашего звонка ждали.

– Да-да... как-то замотался... – оправдывался Демилле.

– Боренька, вы же знаете: время разбрасывать камни и время собирать камни... – значительно произнес Безич.

– Но телефон у вас сохранился? – спросил Каретников.

– Да. Спасибо. Телефон есть, – несколько сухо ответил Демилле.

– Христос воскрес! – вдруг вспомнил Безич.

– Да... м-м.... воистину... я, знаете... – смешался Демилле.

– Вы крещеный? – строго спросил Безич.

– Да, кажется...

– Кому кажется? Вам кажется? Или Ему? – Безич воздел глаза к небу. Демилле безмолвствовал.

Безич печально улыбнулся, покачал головой.

– Вы себя потеряли, молодой человек. Но Бог вас видит, помнит о вас. Помните и вы о нем.

Демилле кивнул; досада поднималась в его душе. Он подхватил вещи и пошел, не оглядываясь, к дому Натальи. Безич и Каретников некоторое время смотрели ему вслед.

Уже когда вернулся к Наталье, досада перешла в злость. Почему все вокруг знают про него, а он сам не знает? Где они берут эту уверенность в жизни? Все к чему-то прислонены: эти к Богу, те к науке, другие к семье... а попробовали бы сами по себе, в одиночку!..

Это все и выложил Наталье. Она еще не совсем верила тому, о чем поведал ей Демилле, то есть истории с домом – такой уж у нее был характер: пока не увидит своими глазами – не поверит. Пыталась найти рациональное объяснение; вплоть до временного помрачения ума. Потому вела себя с Евгением Викторовичем осторожно, ласково, как с ребенком.

– Вот и послушался бы советов. Со стороны виднее.

Но прошла неделя, потом другая, и Наталья увидела, что Демилле никак не может собраться с мыслями, что-то решить. По правде сказать, уже начал ей немного надоедать капризами, неуверенностью, сомнениями. Что за мужик? Втайне сочувствовала Ирине: жить с таким нелегко, неудивительно, что та не ищет.

Как-то раз, не предупредив Демилле, прямо со службы Наталья поехала на улицу Кооперации, обошла забор, поинтересовалась у постового: «Строят, что ли?..» – «Да вроде...» – пожал плечами милиционер. Лишь после этого уверилась в случившемся.

На майские праздники Наталья была приглашена за город, в Солнечное, в компанию старых друзей – еще со школы. Демилле, узнав, нахмурился. Ехать ему туда не хотелось, было не совсем удобно, да никто и не приглашал. Наталья, как само собою разумеющееся, сообщила о том, что уезжает на три дня, принялась собираться... «А я?» – спросил Евгений Викторович. «А что ты?» – «Что мне здесь прикажешь делать?» – «Ничего не прикажу. Делай что хочешь».

Демилле изобразил надменность, забрался на тахту, накрылся пледом и стал демонстративно читать переписку Достоевских. Наталья упаковывала рюкзак. «Турпоходы – это для двадцатилетних», – не выдержал Евгений. Наталья в сердцах швырнула в рюкзак ком одежды, выпрямилась.

– Знаешь, мне только не хватает семейных сцен. Я уже десять лет без них живу – и ничего!.. Женя, давай раз и навсегда договоримся: ты мне не муж, и даже любовником я тебя не считаю...

– Вот как! А что же тогда мы изредка делаем?

– Не зли меня. Если бы у меня сейчас кто-нибудь был, ты бы мог жить здесь сколько угодно, как домашний кот. И ничего бы между нами не было...

Демилле не на шутку обиделся. Домашний кот... Он чувствовал, насколько точно это сравнение именно сейчас, когда он, свернувшись калачиком, лежит на тахте под пледом, ему тепло и сытно... фу, какая гадость!

– Ты меня уже попрекаешь... – скривил он губы.

– А ты не лезь со своими правами. Прав у тебя на меня не было и нету. И вправду, ты на кота похож... – улыбнулась она примиряюще. – Ну, не куксись! Я тоже кошка! Кошка, которая гуляет сама по себе. Пожрать тебе я оставлю, не волнуйся.

Вечером тридцатого апреля она уехала. Оставшись один, Демилле долго не мог уснуть в широкой Натальиной постели, рассматривал проступавшие в весеннем полумраке ночи стены с книжными полками – библиотека у Натальи была неплохая, на книжки тратила она почти всю зарплату, – думал почему-то о великих писателях, как они жили, мучались, писали свои гениальные книги, из которых все равно ничему нельзя научиться. Почему же так все подло устроено, что каждый должен сам расшибить себе нос, чтобы удостовериться в истине? Где тот неуловимый смысл жизни, над которым бились веками? Как посмотришь вокруг: зачем люди живут? Только о немногих можно догадаться... Вот, например, Наталья... Она ведь хорошая женщина, а семьи нет, детей нет... Что ей там, в АПУ? Ну, йогу читает, фильмы смотрит... Получается, что живет по инерции.

Что же, и ему жить теперь по инерции? Утонуть в мелких радостях жизни? Или же начать сначала, создать новую семью, снова добиваться жилья, потом ребенок... Скучно.

Или же искать Ирину с Егоркой? Не может быть, чтоб не нашлись. Ну, а как найдутся? Что им сказать?

«Нужна перспектива...» Это Жанна однажды изрекла, доложив ему о новом своем любовнике, операторе с документальной студии. Мол, появилась у нее перспектива, которой с Демилле не наблюдалось. Чушь! Перспектива одна: все умрем рано или поздно. А теперь еще лучше перспективка появилась: умрем все сразу, когда ахнут над головой дьявольские боеголовки – перекреститься не успеешь!..

Почему он подумал – «перекреститься»? Это, вероятно, Безич вспомнился, его воздетые к небу глаза.

Демилле услышал во дворе мужские голоса, поднявшись с кровати, отодвинул занавеску. Прямо под окном, пошатываясь, мочились двое. Демилле резко задернул занавеску, повалился в постель, закрылся одеялом. Гнусно, гнусно на душе! Вдруг он вспомнил свой спичечный Коммунистический дом, святую веру и непоколебимые идеалы. Как радостно тогда было жить! Какая перспектива открывалась впереди! Жизнь казалась широким проспектом, ведущим в счастливое будущее... Теперь же она представляется черной подворотней, где то и дело мочатся пьяницы.