Видео Иисус - Эшбах Андреас - Страница 90

Они вошли в тёмный коридор. Иешуа постучался в одну узкую, едва заметную дверь. Изнутри кто-то отозвался. Он нажал на ручку и толкнул дверь, которая поддалась с сопротивлением и жалобным скрипом.

За дверью было сумрачно, если не считать слабого света настольной лампы, освещавшей открытую книгу и руку, удерживающую её открытой. Очертания всего остального можно было лишь угадывать: кровать, шкаф, больше ничего. Единственное оконце, прорубленное где-то на недосягаемой высоте, было размером с кухонное полотенце и почему-то зарешечено.

Иешуа произнёс что-то на иврите.

Сердитый старческий голос ответил ему по-английски:

– Сколько можно тебе говорить, что эти слова я произношу только во время богослужения? Разговаривай со мной по-английски или выучи идиш!

Эйзенхардт наблюдал за Кауном. Тот сидел, свободно скрестив руки – являя собой само спокойствие, – и делал вид, что следит за дискуссией, которую вели профессор Гутьер и Шимон Бар-Лев. Но пальцы медиамагната беспокойно барабанили по локтю другой руки, а глаза его, казалось, задумчиво смотрели в невидимую даль.

– А где у нас, кстати сказать, – неожиданно спросил Каун, – чертежи, которые сделали Робертс и Мартинес?

Все посмотрели на него. Никто не понял вопроса.

– Ну, сонартомограф, или как это там, – подсказал миллионер. – Исследование Храмовой горы.

Профессор Уилфорд-Смит вздохнул:

– Если я правильно припоминаю, они лежат в папке среди других бумаг в кухне.

Каун мельком взглянул на Райана. Тот послушно встал и быстро вернулся с толстой папкой, положив её перед Кауном.

Дебаты заглохли. Все с интересом следили, как Каун перелистывает бумаги в папке. Наконец он поднял кальку на свет, произнёс «Ха!», включил проектор и положил кальку под объектив.

– Наверное, нам всё-таки надо было тогда дать Робертсу выговориться, – сказал он, как будто это была общая вина, что доклад томографиста был прерван на полуслове. – Вот – что это такое? Ведь это подземный ход, который ведёт прямо за Стену плача, я прав?

– За Западную стену, – автоматически поправил его Бар-Лев.

– Как хотите. Но ведь это ход.

– Хм-м, – израильский археолог склонился над чертежом, лежащим на освещенной подложке проектора. – Но это не так. За Западной стеной, правда, есть один ход, но он ведёт от Излучины Уилсона на север, а вовсе не за священную преграду.

– Этот чертёж основывается на очень точных замерах, – ответил Каун, – и значит, ход несомненно существует. Из того, что вы сказали, можно лишь сделать вывод, что до сих пор этот ход не был обнаружен.

Бар-Лев потёр себе подбородок. Профессор Уилфорд-Смит остановился с ним рядом и тоже стал вглядываться в чертёж на кальке, как будто ему было недостаточно того, что он проецировался на стену. Они вместе стали идентифицировать линии и затемнённые участки, тихо бормоча названия:

– Баб эс-Сильсилех… Соломоновы конюшни… Тридцать шестой резервуар.

– Может быть, – наконец сказал профессор Уилфорд-Смит, – это и в самом деле ещё никем не открытый подземный ход или шахта.

– Ну так вот! – воскликнул Каун с нескрываемым триумфом. – Поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве ход не отвечает сразу на два вопроса? Во-первых, на вопрос, как путешественник во времени мог спрятать свою камеру. – Он огляделся, как будто в ожидании аплодисментов. – И, во-вторых, на вопрос, где камера находится сейчас.

За неимением другого места они сидели на кровати. Стул, на котором сидел отец Иешуа, был единственный в комнате. Вполне возможно, он был даже удобнее, чем жёсткая кровать с неровным, комковатым матрацем.

Глаза постепенно привыкли к сумрачному свету. Стивен попытался составить себе представление о человеке, который сидел за столом с лампой и книгой, так и не сдвинувшись с места. Он видел массивную фигуру с прямо-таки патриархальной бородой, которая сделала бы честь библейскому пророку, и этот человек продолжал удерживать книгу раскрытой, без комментариев слушая объяснения Иешуа. Наискосок от сидящей фигуры Стивен заметил низенькую полку, на которой стояли тазик для умывания и графин с водой. На ночном столике рядом с кроватью лежал искрошенный ломоть хлеба. Во всём прочем комнатка была такой убогой и голой, какими в наши дни не бывают даже тюремные камеры: ни ковра, ни картинки на стене, никакого личного предмета.

– Значит, подземный ход, – пробурчал отец после того, как Иешуа закончил. – А почему он вас интересует?

– Мы хотим пробраться по нему за Стену плача, – сказал Стивен. Наступило время и ему вступить в разговор.

– Пробраться по нему? Оставьте это. Однажды уже была попытка. Это слишком трудно.

– С тех пор прошло двадцать пять лет, – возразил Стивен, – и техника шагнула далеко вперёд. С сегодняшней экипировкой сделать это будет гораздо легче, чем тогда. Надо просто попробовать.

Пауза. Потом – безучастным тоном:

– Ну и хорошо. Попробуйте.

Стивен подался вперёд и непроизвольно сложил ладони молитвенным жестом:

– Но мы здесь, честно говоря, по другому поводу. Мы прочитали вашу работу 1967 года – то есть, Иешуа её прочитал, потому что я не владею ивритом, – в которой вы описываете историю и предположительный маршрут этого хода. Но вы там не говорите, кто прорыл этот ход и для чего.

– Вы думаете, я это знаю?

– Отец, ты это знаешь, – напомнил ему Иешуа. – Ты мне как-то говорил, когда я был ещё маленький. Теперь я не могу вспомнить, что именно ты мне тогда рассказывал.

Теперь рука в тусклом свете лампы наконец отпустила книгу, закрыла её и отложила в сторону.

– Всё это слишком старые истории. Я отравил себе жизнь этим подземным ходом, я вымотал все силы в изнурительной борьбе против научного истеблишмента… Теперь мне это уже неинтересно. Ответвление туннеля Хиския, как они считают? – пожалуйста, ответвление так ответвление.

– Отец, ты говорил, что была какая-то секта, которая прорыла этот ход. Что это за секта?

– Когда-то я всё это знал, но теперь это потеряло значение и смысл. Об этом было написано в каких-то книгах, но их у меня больше нет.

– Но кого же мне ещё спрашивать, если не тебя? Ты единственный, кто это знает.

– Я забыл. Теперь я читаю только Библию и думаю только о смерти, и тут являешься ты и требуешь от меня каких-то воспоминаний. Да я с трудом припоминаю, что ты мой сын, не говоря уже про какой-то там подземный ход.

В каморке установилась напряжённая, бездыханная тишина, как будто все трое замерли. Стивен чуть не вздрогнул, когда сидящий рядом с ним Иешуа глубоко вздохнул и подавленно прошептал:

– Отец, пожалуйста!

Никакой реакции. Они сидели, с улицы пробивались голоса, далёкие и смутные, и хотя снаружи стоял жаркий, светлый солнечный день, они сидели в темноте и ждали неизвестно чего. Стивен начал спрашивать себя, уж не умер ли отец Иешуа.

Но тут старик пошевелился. Стул под ним заскрипел, когда он с усилием поднялся, опираясь о стол.

– Подземный ход, – сказал он, тяжело дыша от нагрузки. – Опять этот подземный ход, не оставляет он меня в покое… – Не в силах разогнуться, он мелкими шажками прошаркал через комнату к шкафу. – Вечное проклятие тяготеет надо мной… – Это больше походило на разговор чудаковатого старика с самим собой. Он открыл дверцы шкафа и долго и шумно там возился, пока, наконец, не извлёк на свет тонкую папку, с которой вернулся к столу.

– Вся эта история началась во времена Четвёртого крестового похода, – начал он рассказывать, одновременно пытаясь развязать тесёмки папки своими закостеневшими и неуклюжими пальцами. – В 1219 году, если я не путаю, крестоносцы осадили египетский город Дамитте. Во время этой осады из Италии приехал один монах, Франциск из Ассизи, основатель ордена францисканцев. Этот монах просто отправился через линию фронта между крестоносцами и сарацинами в лагерь султана, предстал перед ним и прочитал ему проповедь. Предание гласит, что султан был под сильным впечатлением и в ответ на просьбу Франциска разрешил ему посетить святые места в Палестине. – Наконец ему удалось справиться с завязками, и он раскрыл папку. – Я всегда спрашивал себя, что побудило его на такой безрассудный поступок.