Чем вы недовольны? - Эдель Михаил - Страница 42

В сквере на площади Ногина Дымченко вручил Тернюку два распоряжения на пять тысяч кубометров. Взамен получил крупную сумму для себя, Джейрана, Илоны и Курбского.

Илона позвонила Дымченко, её интересовал Ладогов.

– Уехал в командировку. Надолго. За границу.

– Нет бога! – воскликнула Голицына.

Сегодня Илона гоняла машину по тихим улицам-бульварам в районе «Мосфильма». Она пылала, духовное лицо нанесла ей наглую пощечину. Верно сказала Мотя: «Одне аферисты».

Не успела приехать домой, переодеться, как позвонил Джейран, он уже в Москве. Назначила ему свидание у оперетты. Двуликий Ян ждал её у колонны Концертного зала. Благообразный, с небесными глазами, в толстом добротном пальто, великолепной шляпе, ни дать ни взять – доцент, преподаватель консерватории, или художник-реставратор.

Джейрану не понравилось, что на заднем сиденье торчит остроглазая Мотя с поджатыми губами. Машина покатила в сторону Северного речного вокзала.

– Она зачем? – тихо спросил Джейран.

– Так нужно.

В химкинском парке Илона выбрала укромную скамью, по аллее патрулировала Мотя.

– Что за штучки? – сказал Джейран, кивнув в сторону Моти.

– Сейчас узнаете.

Голицына с обидой передала всю сцену у духовного лица, щеки её густо порозовели. Закончила сообщение неожиданной реляцией:

– Всё. На этом, Ян Петрович, наше знакомство прекращается.

– Бросьте. Дамская истерика. Пройдет.

– Повторять не стану. Я вас больше не знаю.

– Пожалуйста. Но и от меня не ждите ничего доброго.

– А вы когда-нибудь делали добро?! Не угрожайте мне.

– Угрожаю не я, а ваше соучастие, в делах.

– Каких делах? Что мне могут предъявить? Что дурачила разных хлюпиков, самовлюбленных позёров, болтунов, невежд, притворщиков?

– А с какой целью, позвольте вас спросить?

– Я им не ставила условий, не подкупала, ни о чём не просила… Даже им нельзя предъявить серьёзных обвинений, они повинны в одном, что давали общие распоряжения, не ведая, что ими воспользуются такие, как вы. А вот их подчиненные, которые были вашими агентами и наживали миллионы, их будут судить иначе.

– Постараюсь, чтобы вы сидели на скамье рядом с нами.

– Если меня найдут. И даже в этом случае я останусь жива, в отличие от вас. Я расскажу суду, как вы совратили меня, как всегда держали пальцы на моем горле, всегда кружили вокруг меня, как хищники. Во что вы меня превратили? Кто я? Вон та девушка в газетном киоске наверняка счастливее меня… Что мне дали ваши деньги, на что мне бриллианты, меха… Весь этот шик? Мне как-то одна женщина сказала вслед ужасное слово: шкура. Я только сейчас вспомнила об этом. Она была права. Послали меня к этому негодяю в рясе. Как я счастлива, что не послушалась и не покупала у вас валюту, разные камушки…

– Вы поступали, как все женщины, боялись переплатить.

– Хотя бы и так.

– Теперь понятно, почему вы взяли с собой вашего архангела.

– Еще бы. Вы способны убить меня в машине и бросить на дороге. Или здесь, на скамье.

– Хорошо, я оставлю вас в покое. Вы мне больше не нужны. – Глазки Джейрана снова стали небесными, он похлопал Илону по руке и сказал пасторским голосом: – Я вас всегда уважал за искренность… Мир. Довезите меня до города.

– Я не еду в Москву. Здесь достаточно такси.

Джейран пошёл к речному вокзалу. Такси не было.

Он поднялся на ступени. Ждал. Вдруг «Волга» Илоны вышла на магистраль и повернула в сторону Москвы.

Засунув руки в карманы пальто, шеф корпорантов со ступенек смотрел на стенды фотовыставки, украшенные крошечными красными флажками. Он зло прищурился: они напоминали ему флажки во время облавы на волков!

ПОКЛЯНИСЬ!

Бур горевал, Ломоносовск превратил его в затворника.

– Это надолго? А если он целый год не покажется здесь? – допытывался Богдан у Воробушкина.

Бур кипел и сверкал глазами, как исконный горец. И главное, он довольно часто видел Катю Турбину… Из окна. И только. Ему было запрещено выходить на улицу. Воробушкин поселил Богдана в квартире по соседству у одинокой пожилой женщины, шеф-повара магазина «Кулинария».

Павла Дмитриевна, приютившая, как она выражалась, «приятного, вежливого, работящего» Бура, требовала от него одного: говорить, что он хотел бы поесть завтра. Специальностью шеф-повара были пирожки. В Бур скрещивал руки на груди и глазами человека, которого хотят выбросить за борт корабля, умолял:

– Дорогая, неоценимая Павла Дмитриевна, я уже ел пирожки… с печенкой, капустой, творогом, яйцами, вареньем, морковью, мясом, рыбой, слоеные, жареные, нежные, румяные, замечательные. Прошу вас, я потолстею… Я погублю талию. Потеряю общий привлекательный вид…

– Ну, у меня не ресторан! Не знаю, чем ещё кормить тебя.

И снова к борщу, бульону, супу подавались всех видов пирожки. Бур не сидел без дела, окрасил двери, окна, проциклевал и покрыл лаком нехитрую мебель, разобрал и, главное, собрал стенные часы… И они пошли.

Его навещал Воробушкин и занимал беседами.

– Не появился? – с надеждой спрашивал Богдан.

– Появится.

– Какая электронно точная уверенность!!

– Даже гениев губят три вещи: высокомерие, властолюбие и пренебрежение к диалектике, а в другом случае и стяжательство. По этим веским причинам погиб Рим, Наполеон и прочие, коих я не желаю упоминать, – улыбаясь говорил спокойный Воробушкин.

– А если человек не стяжатель?

– Его может погубить одно высокомерие или пренебрежение к обстановке и настроению окружающих. Взвесьте, от чего гибнут бюрократы. Так что побольше выдержки, товарищ Бур. Кстати, откуда у дагестанца такая фамилия?

Этим вопросом Воробушкин отвлек его от очередных горестных излияний.

– Почему Бур? Да? На этот вопрос нельзя ответить без научного исследования. В создании истории СССР, как известно, некоторое участие принимали конные армии и отдельные кавполки. Один из них в Великую Отечественную войну дрался с фашистами в предгорьях Закавказья под командованием славного и храброго командира Григория Ивановича Мухина. В этом замечательном полку воевало восемнадцать национальностей: аварцы, кумыки, лаки, грузины, армяне, абхазцы, горские евреи, абхазские эстонцы и негры и, конечно, много кубанцев – русских. Командир полка подполковник Мухин уроженец Краснодара. Одним эскадроном командовал мой отец Бекбуров Ибрагим Алиевич. Понятно? Нет? Продолжаем исследование. Еще в тысяча девятьсот двадцатом году под Перекопом, когда Ибрагим Бекбуров командовал кавзаводом, ему уже не нравилось слово «бек». Взяв Перекоп, Ибрагим сбросил в море Врангеля, заодно и «бека». Остался – Бур. Это одна версия. Вторая: Буром величали его конники. «Наш Бур славный командир», – говорили они. Так что моя фамилия сотворена историей.

После установления истоков фамилии Богдана собеседники вернулись к неисторической теме. Евгении пояснил: вам разрешается прогулка только поздней ночью и то в сопровождении Воробушкина. Нельзя забывать: в городе Курбский и Филимон Гаркушин, – следовательно, сюда может прилететь Джейран.

Бур хотел было возразить, но Воробушкин поднял палец.

– Указание вышестоящей оперативной инстанции им лучше известно. Джейран не минует Ломоносовск. Так что наберитесь терпения.

– Я этим занимался восемь лет.

– Вот ваша тренировка и пригодится.

Деятельная Катя Турбина не преминула вовлечь в поиски Тамары Мухиной дружественную ей милицию, в частности Евгения Воробушкина. При упоминании имени отца Тамары, подполковника Мухина, у лейтенанта появилась неопределенная улыбка.

– Вы что-нибудь знаете о Тамаре?

Что поделаешь? Воробушкин поведал о сыне командира эскадрона Ибрагима Бура. Евгений доверил Кате тайну затворничества Богдана, во-первых, как другу, во-вторых, как помощнику прокурора.

Катя не медля отправилась к Буру.

Затворник в эту минуту был не в лучшем виде: в майке, затрапезных брюках, тапочках на босу ногу, небритый, он чинил утюг.