Фиора и Папа Римский - Бенцони Жюльетта - Страница 44

— О, нет! Папа желает, чтобы он царил там, но не может быть и речи о нарушении законов и об ограблении жителей. Все знают, на что они способны. Вот поэтому-то он так и заинтересован в этом бракосочетании. Те Пацци, которые живут здесь, объединятся с Пацци, что живут во Флоренции, и вернутся туда триумфаторами.

— А я отправлюсь туда вместе с их багажом? — язвительно спросила Фьора. — Большое спасибо.

— А вот это еще под вопросом, — сказал Борджиа с полуулыбкой. — Выдав вас замуж, я не думаю, что госпожа Босколи позволит вам долго жить. Поверьте мне! Будьте разумной и приготовьтесь к ужину. Я попытаюсь вас развлечь.

— Все зависит от того, что вы под этим подразумеваете!

Он разразился хохотом и направился к двери.

— Только не смотрите на меня такими злыми глазами! Обещаю вам, что ничего не произойдет. Может быть, — добавил кардинал, подмигнув ей, — я вас все еще нахожу недостаточно пухленькой, чтобы съесть?

— Это успокаивает меня! — отшутилась Фьора.

Ужин действительно прошел великолепно. Фьоре было приятно узнать, что Лоренцо де Медичи сохранил к ней дружеские чувства и что, может быть, под его покровительством она сможет однажды вернуться в свой любимый город с гордо поднятой головой. Эта новость немного изменила ее ближайшие планы.

Сначала она намеревалась украсть лодку, чтобы спуститься вниз по Тибру и попытаться, добравшись до побережья, сесть на корабль, идущий в Прованс. Но эту идею сразу пришлось отбросить: морские корабли не плавали зимой. Значит, надо было дождаться весны. Кроме того, у нее совсем не было денег для оплаты путешествия. Возможность проехать через Флоренцию открывала более широкие перспективы и внушала надежду.

Всего семьдесят лье от Рима до столицы Медичи! Паломники, отправлявшиеся пешком к святым местам, шли и гораздо более длинными путями, а эти семьдесят лье можно было просто пройти пешком.

В этот вечер Родриго показал себя любезным хозяином. В веселом расположении духа он вел разговоры, украсившие трапезу, состоявшую из устриц, кальмаров под соусом и из птицы с перцем по-римски, анчоусами, помидорами и ветчиной. К этому было подано восхитительное вино «Фраскати», а десерт сопровождался отличным мускатом.

Чтобы развлечь свою гостью, Борджиа рассказал ей о некоторых событиях, позволивших ей по-новому взглянуть на римскую жизнь. Так она узнала, что похищение являлось любимым развлечением знати: похищали женщину или девушку, отвозили ее в укромное место, чтобы отпраздновать это событие, после чего невольную героиню праздника привозили обратно и оставляли неподалеку от дома. Это, конечно, требовало отмщения, а месть в Риме была поднята на уровень искусства. Чем страшней она была, тем выше ценилась. Борджиа рассказал Фьоре историю прекрасной Лизабетты, супруги Франческо Орсини, которая, будучи застигнутой с другим мужчиной, должна была присутствовать при гибели своего любовника, приглашенного на пиршество и забитого насмерть палками во время десерта. Затем прелюбодейку распяли на кресте в комнате, где каждую ночь к ней привязывали труп любовника, с которым она оставалась до рассвета, потом ее вновь отводили к себе на весь день до захода солнца.

Фьоре было не до улыбок. Придя в ужас от этого рассказа, она залпом выпила бокал вина, чтобы прийти в себя.

— И что же с ней стало?

— Бедняжка недолго мучилась и вскоре умерла, но, говорят, перед этим раскаялась. Поучительная история, не так ли?

— Только мужчина может рассказать такую ужасную историю таким игривым тоном! Я же нахожу эту историю отвратительной! Ваш Орсини заслуживает всех мук ада. И когда я думаю, что годами люди тратят силы и деньги, шагая по дорогам Европы, чтобы только прийти помолиться в этот город, который они считают святым, в котором они видят божественный Иерусалим, центр всех добродетелей, мне делается страшно за них, потому что этот город не что иное, как клоака!

— Вы слишком суровы! Все же здесь есть и достойные люди, а что касается паломников, то я знаю одного, который, придя сюда три года назад на юбилей, воскликнул: «Когда входишь в Рим, бешенство остается, а вера уходит…»

— Можно подумать, что вас это развлекает, вас, высшего иерарха церкви! У вашего Сикста IV хоть есть вера?

— Ну конечно! Он даже испытывает какое-то особое благоговение перед Девой Марией, но что вы хотите, он также очень привязан к своей семье и не отступит ни перед чем, чтобы сделать ее богатой и могущественной.

— У вас, кажется, тоже есть дети? — поинтересовалась Фьора.

Кардинал сразу словно растаял в океане нежности:

— О, они восхитительны! Самые красивые мальчуганы в мире, в особенности мой Хуан! Но признаюсь вам, мне хотелось бы, чтобы их мать родила мне теперь еще девочку, такую же блондинку, как и она. Я назову ее… Лукреция!

Но, заметив усмешку на лице молодой женщины, он весело сказал:

— Да ну же, не делайте такое лицо! Италия — страна детей.

Здесь у всех есть дети.

— Даже, как я вижу, у кардиналов!

— Я мог бы добавить: в особенности у кардиналов, потому что женщины, которым они отдают предпочтение, уверены, что их дети будут иметь все. Например, у кардинала Сибо есть сын и у кардинала Детутвилля тоже. Его зовут Жером. Сейчас он сеньор Фраскати, чье вино мы только что пили. Что же касается кардинала…

— Сжальтесь, монсеньор! — остановила его Фьора. — Не говорите ничего больше! Мне хочется сохранить остаток веры.

— Вера здесь ни при чем. Надо жить в ногу со временем, и Рим — это правда, что вы видели только плохую его сторону, — является городом, в котором приятно жить. Такие знатные иностранки, как королева Боснии, королева Кипра, греческая принцесса Зоя Палеолог, живут же в нем и не жалуются.

— Без сомнения, потому, что их положение не имеет ничего общего с моим, — с горечью сказала Фьора. — Довольно разговоров, монсеньор! Я не желаю здесь долее оставаться. Вы только что сказали, что Флоренция больше не закрыта для меня, тогда помогите мне вернуться туда!

— Еще слишком рано! Я не перестаю повторять вам это.

— Значит, вы не отпустите меня, пока я не выплачу, вам определенную дань? Я права?

В ответ он рассмеялся тихим воркующим смехом, глядя на золотистое вино в своем бокале:

— Есть ли на свете мужчина, способный видеть перед собой самое великолепное вино, даже не пытаясь приложить к нему губы?

Глаза Борджиа сверкали, как горящие угли, и Фьора вдруг почувствовала себя опустошенной. Она обвела глазами великолепный интерьер, который уже утомил ее:

— Значит, я приговорена умереть здесь от скуки? Когда я смогу хотя бы покинуть эту комнату?

— Это было бы неосторожно. — Кардинал по-прежнему не отводил от нее пылающего взгляда. — В моем дворце полно слуг, стражников и посетителей, и я не могу быть уверенным во всех. Кроме того, если бы я запер свои двери, то люди догадались бы, что здесь кроется тайна. Все знают, что какая-то красотка живет в башне, но в этом нет ничего необычного.

— Я знаю! — воскликнула Фьора, которая больше не могла сдерживаться. — Но поймите, что я не могу оставаться взаперти в этих четырех стенах, ничего не делая, а только глядя в потолок. Со времени похищения меня держат взаперти. Два месяца в каюте корабля, две недели в Сан-Систо, где хотя бы был сад, и вот теперь здесь. Я предпочитаю умереть!

— Успокойтесь и, наберитесь терпения! Я прикажу принести вам книги, если вы любите читать, я пришлю к вам слепого певца с великолепным голосом. Я сам часто буду наведываться к вам, а по ночам мы сможем подышать свежим воздухом в саду.

Фьоре пришлось довольствоваться этими обещаниями, однако впечатление, что она задыхается, усиливалось по мере того, как тянулись дни. Книги, однако, немного отвлекли ее. Никогда ничего не читавший, Борджиа из тщеславия собрал большую библиотеку, в особенности латинских и греческих авторов, но он выбирал для нее самые непристойные книги, и Фьора просто поразила его, когда потребовала таких авторов, как Аристотель и Платон.